«Скверно вы живёте, господа!»

В последний год жизни автор «Вишневого сада» и «Чайки» вынашивал замысел новой пьесы. Он хотел писать о несчастной любви и попытке сбежать от неё как можно дальше. 

«Она была ещё неясна, но он говорил мне, что герой пьесы – учёный, любит женщину, которая или не любит его, или изменяет ему, и вот этот учёный уезжает на Дальний Север. Третий акт ему представлялся именно так: стоит пароход, затёртый льдами, северное сияние, учёный одиноко стоит на палубе, тишина, покой и величие ночи, и вот па фоне северного сияния он видит: проносится тень любимой женщины», – описывала так и не реализованную идею Книппер-Чехова.

Антон Чехов и Ольга Книппер-Чехова. Фото: Brücke-Osteuropa / Chekhov museum in Badenweiler

Даже за несколько часов до смерти Чехов продолжал работать. Он сочинял юмористический рассказ, развлекая уставшую от бессонных ночей жену. 

«Антон Павлович начал придумывать рассказ, – вспоминала Ольга Леонардовна, – описывая необычайно модный курорт, где много сытых, жирных банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть, краснощёких англичан и американцев, и вот все они, кто с экскурсии, кто с катанья, с пешеходной прогулки, – одним словом, отовсюду собираются с мечтой хорошо и сытно поесть после физической усталости дня. И тут вдруг оказывается, что повар сбежал и ужина никакого нет, – и вот как этот удар по желудку отразился на всех этих избалованных людях... Я сидела, прикорнувши, на диване после тревоги последних дней и от души смеялась. И в голову не могло прийти, что через несколько часов я буду стоять перед телом Чехова!».

Писатель проснулся среди ночи и сам попросил послать за доктором, хотя всегда избегал врачей. Господин Швёрер, который в последний месяц наблюдал Чехова, позже говорил, что не ожидал такой скорой кончины пациента, он давал ему ещё как минимум несколько месяцев. Однако, увидев состояние Чехова в ту ночь, сразу всё понял и предложил… выпить шампанского.

«А.П. как-то необыкновенно прямо приподнялся, сел и сказал, громко и ясно: “Ich sterbe”. Доктор успокаивал, взял шприц и сделал впрыскивание камфары, велел подать шампанского. Антон Павлович взял полный бокал, оглянулся, улыбнулся мне и сказал: “Давно я не пил шампанского”. Выпил всё до дна, лёг тихо на левый бок, – я только успела перебежать и нагнуться к нему через свою кровать, окликнуть его – он уже не дышал, уснул тихо, как ребёнок...», – писала Ольга Леонардовна.

Несмотря на то что Книппер-Чехова описывает смерть мужа как неожиданную для неё, многие факты говорят о том, что сам Чехов прекрасно понимал, что едет в Германию не лечиться, а умирать. Писатель Николай Телешов, который заезжал к Чеховым незадолго до их отъезда из Москвы, вспоминал, что Антон Павлович был худым, бледным, совершенно бескровным и прощался с ним навсегда: «Еду умирать... Поклонитеся от меня товарищам... пожелайте им от меня счастья и успехов. Больше уже мы не встретимся».

В черновом варианте воспоминаний Книппер-Чехова и сама писала о том, что за три дня до смерти муж потребовал новый белый фланелевый костюм. Ей даже пришлось оставить больного на целый день, съездить в ближайший город Фрейбур и заказать костюм по заранее снятым меркам. Также Чехов попросил жену написать письмо в банк в Берлин с просьбой выслать им все оставшиеся на счету деньги. И деньги, и костюм были доставлены c немецкой педантичностью точно в срок – ровно через три дня. А вот с транспортировкой тела в Москву возникли проблемы – российское посольство не спешило выпускать траурную процессию. 

Портрет Антона Чехова кисти О. Э. Браза. Фото: Государственная Третьяковская галерея

«Была задержка в Берлине. Никто не мог сказать, когда, с каким поездом мы могли следовать дальше, а уже запросы каждый [день] из Москвы и Петербурга. Наше посольство как-то странно себя держало: как будто нарочно держали в неизвестности, верно, чтоб не было шумихи и встречи в России – всего боялись», – описывала происходящее Ольга Леонардовна.

В итоге гроб с телом Чехова был доставлен в Москву в вагоне с надписью «Устрицы». Кто-то воспринял это как насмешку над великим писателем, кто-то, например Максим Горький, негодовал из-за такого неуважительного отношения к гению. Однако причина была гораздо более прозаической – в самом начале XX века лишь немногие вагоны были оборудованы холодильным оборудованием, других вариантов просто не было. 

22 июля писателя похоронили на Новодевичьем кладбище. Продолжая до конца придерживаться максимы «краткость – сестра таланта», Чехов просил, чтобы на похоронах не было длинных речей. Современники, выражая соболезнования на смерть писателя в эпитафиях и прессе, тоже старались не быть многословными.

«И вот теперь, когда его нет, особенно мучительно чувствуешь, как драгоценно было каждое его слово, улыбка, движение, взгляд, в которых светилась его прекрасная, избранная, аристократическая душа», – писал Александр Куприн.

«Знаю, ибо всякий, знавший Чехова, при воспоминании о нём становится ласков, задумчиво грустен, интересен и много говорит о нём, торопясь высказать что-то особенное, чему на человеческом языке и названия нет; а все, не знавшие его, спрашивают о нём и, слушая, становятся тише, мягче и как будто лучше», – вспоминал Михаил Арцыбашев.

«Пошлость всегда находила в нём жестокого и строгого судью, – писал Максим Горький. – Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошёл большой, умный, ко всему внимательный человек, посмотрел он на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, тоном мягкого, но глубокого упрёка, с безнадёжной тоской на лице и в груди, красивым искренним голосом сказал: “Скверно вы живёте, господа!”».