Помимо особенностей архитектуры и экологии тому есть еще одна причина – в трех километрах от города, в поселке Ложок, с 1929 по 1956 год действовал Отдельный лагерный пункт №4 Сиблага (ОЛП-4). В просторечье просто – Ложок. Он был исктимской тенью: как бы тяжело ни приходилось жителям города, те точно знали, что вот здесь, под боком, кое-кому живется и работается еще хуже. О лагерях в то время не распространялись, но конкретно в этом сибирском медвежьем углу граница двух миров оказалась тонка и их взаимовлияние неожиданно велико. Поэтому в Искитим периодически приезжают исследователи устной памяти и современного фольклора – изучать, что и как люди запомнили о реальности 30–40-х.
С этой целью приехала и профессор Университета Кентукки, славист Джинмари Руей-Уиллоби. Ей было известно, что для исктимцев история лагерей вполне осязаема, забыть ее сложно, а значит – нужно как-то переваривать. Включать потайные механизмы памяти, превращающие цементный завод в золотых бобров. И Джинмари стала собирать рассказы местных старожилов, прислушиваться.
В результате выяснила две занимательные вещи, о которых поведала миру в своей работе «Гулаг как священное место». Первая – это, собственно, то, что искитимцы (безо всяких на то оснований) считают свой Ложок «наиужаснейшим местом в системе ГУЛАГа». «Из документальных описаний “Ложка” понятно, что пребывание там было, несомненно, тяжелым испытанием, – пишет Руей-Уиллоби, – но нет оснований полагать, что “Ложок” был существенно хуже других исправительно-трудовых лагерей того времени. Примечательно, однако же, что местные жители неизменно характеризуют его именно таким образом». А вторая мысль, следующая из первой, – это то, что «наиужаснейшее место», забыть о котором невозможно, этот ад Искитима, вписывается в народную историю, не оставляя разрывов, только в одном случае – когда становится «священным».
Если с первым соображением исследователя все более-менее понятно (масштабом пережитых ужасов тоже можно гордиться – что местные и делают), то в случае со вторым требуются пояснения. Дело в том, что в Ложке уже в наше время забил святой источник. То есть источник-то там был всегда, но местом паломничества, «святыней Западной Сибири», рядом с которой в 2002 году даже открыли церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник», он стал совсем недавно.
Искитимцы уверены: это Ложок освятил источник. В народе, как выяснила Руей-Уиллоби, прижилась легенда о сорока замученных в Ложке представителях духовенства, место убиения которых Господь сделал особо благодатным. Так вчерашний ад, минуя всякую попытку своей рационализации, внезапно превратился в рай. Темное место рядом с Искитимом в одночасье стало святым.
Настоятель храма «Живоносный Источник» о. Игорь Затолокин смотрит на вещи более трезво, чем его паства: по его мнению, 40 представителей духовенства просто не могли в то время находиться в Ложке и одновременно быть расстрелянными. Имен жертв Ложка вообще никто не знает (хотя тот же о. Игорь делал специальные запросы в ФСБ РФ). «Святой Ключ – это нерукотворный памятник всем безвинно пострадавшим», – считает настоятель, при этом не забывая строить и памятники рукотворные: над источником уже высится Храм в честь Новомучеников Российских с музеем и Поклонным крестом.
Ложок очевидно ожил, констатирует Руей-Уиллоби: можно подумать, что благодаря христианству – буквально воскрес и обрел новую жизнь православной святыни. И это, конечно, должно быть радостно.
Но что-то смутило заграничного исследователя в нашем постсоветском ренессансе. А именно, что этот переход – из ада в рай – случился без видимого покаяния и попытки понять, что же было в Ложке на самом деле. «Все представительницы старшего поколения, с которыми я говорила об источнике, особо подчеркивали тот факт, что выросли в глубоко религиозных семьях, – удивлялась Руей-Уиллоби. – Ни в коей мере не подвергая сомнению достоверность этих утверждений, мне хотелось бы все же заметить, что акцент именно на этом аспекте прошлого позволяет рассказчикам пересмотреть свою самоидентификацию (и самоидентификацию всей страны) в постсоциалистическом контексте. По этой логике получается, что раз среднестатистические граждане советской России продолжали верить в Бога и сохранять приверженность Русской православной церкви, то и весь народ можно считать православным, что бы там ни декларировало государство». Исктимцы, которые со стороны смотрели за страданиями Ложка, не смущаясь, стали соучастниками его прославления. Никто не хочет думать, что в убийстве «40 праведников» он и его семья могли оказаться заодно с убийцами, строящими коммунизм. Все теперь настаивают, что они были «глубоко религиозны» и привержены РПЦ на своем прославленном цементном заводе.
И это не очень напоминает идею христианского воскресения, скорее – манихейские мифы о дуализме добра и зла и людях-перевертышах, которым попасть из ада в рай довольно просто: достаточно сменить вывеску. А потом точно так же – из рая в ад.
Святые источники, внезапно забившие вдоль всех центральных автомагистралей страны (и снабженные соответствующими указателями), в свете Ложка вызывают тревожное чувство. Мы так уверены, что обрели уже живую воду, что Русь свята каждым своим ручейком!.. Вот и приходится тому же о. Игорю Затолокину, который отлично знает, с чем имеет дело, постоянно напоминать в интервью: «Грехи прощаются не в проруби, а при покаянии» – безо всякой надежды быть по-настоящему услышанным своей паствой, заполучившей новый рай.
