Сразу оговорюсь, что ставить этот вопрос мне будет легче на примере произведений и героев XIX века, во-первых, потому что именно в ту эпоху происходило становление национального самосознания, а во-вторых, потому что в ХХ веке с русским человеком Бог весть что происходит – и думать приходится не столько о его качествах, сколько обо всех выпавших на его долю испытаниях.
Попробуйте сами ответить: какой он, русский герой? Обычно вспоминают Наташу Ростову, князя Мышкина, Платона Каратаева… Есть целый цикл «Русские женщины» у Некрасова, есть особое выражение «русские мальчики» у Достоевского. То есть не будет преувеличением сказать, что вся русская литература так или иначе пыталась постичь, что же такое русский человек. Но начать мне, как бы то ни было, хотелось с Пушкина. Гоголь как-то раз сказал, что Пушкин – это русский человек в его развитии, причём такой, каким он, может быть, явится через двести лет. Если сопоставить даты, мы, конечно, заметим, что как-то не так пошло развитие русского человека… Ну, тем интереснее выяснить, какой старт нам был дан. Сам Пушкин знал историю России очень хорошо, причём со всеми её негативными сторонами. И, однако, писал: «Клянусь честью, что ни за что на свете не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков – такой, какой нам Бог её дал». Так что быть русским для него – это вопрос свободного выбора.
Александр Кравчук. "А.С.Пушкин. Последняя осень"И если обращаться к творчеству Пушкина, то, конечно, нужно вспомнить Татьяну Ларину. В своей знаменитой «Пушкинской речи» Достоевский говорит, что поэт первым дал нам художественные типы русской красоты, «вышедшей прямо из духа русского, обретавшейся в народной правде, в почве нашей». Несомненно, к таким типам и принадлежит Татьяна. Что же в ней исконного, настоящего? Как вы помните, она даже писала по-французски, плохо изъяснялась на родном языке и читала романы нерусского происхождения (хотя других-то не было) – и вот такая девушка претендует на роль национальной героини. О ней сказано:
«Татьяна верила преданьям простонародной старины
И снам, и святочным гаданьям, и предсказаниям луны…»
Эка невидаль: суеверная барышня! Но на самом деле для Пушкина за этими определениями стоят вещи, чрезвычайно серьезные. «Преданья старины» – это то, что составляет жизнь не только Татьяны, но и самого поэта. Сам о себе Пушкин говорит:
«Я просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины…»
Или вот ещё:
«Но я… какое дело мне?
Я верен буду старине…»
И ещё:
«Во вкусе умной старины…»
И далее:
«Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины…»
О той же «старине» любит говорить и думать Татьяна. Обратите внимание на её общение с няней:
«Что, Таня, что с тобой?» –
«Мне скучно,
Поговорим о старине».
Какую черту Татьяны пытается раскрыть перед нами поэт? По-видимому, речь идет о её включенности в какое-то движение жизни, в какой-то способ передачи традиции и памяти, который Онегину (а они всё время противопоставляются) уже недоступен. Онегин «бранил Гомера, Феокрита, // Зато читал Адама Смита…», то есть был детищем уже всецело европеизированной культуры, порвавшей со своей национальной традицией. Давайте запомним эту мысль, к ней нам придётся ещё раз вернуться.
А теперь обратим внимание, что Татьяна еще и «верит снам». В композиции этого реалистического романа центральное место занимает как раз один очень странный, фантастический эпизод, который известен как «сон Татьяны». Если сознание других героев – Онегина, Ленского – поэт пытается как-то анализировать, спекулятивно объяснить, то внутренний мир Татьяны передаётся только так – посредством сна. Здесь мы сталкиваемся с особым способом видения и переживания мира, далёким от рационализма. Семён Людвигович Франк, который написал замечательную статью «Русское мировоззрение», как раз подчёркивал, что русское мышление абсолютно антирационалистично.
Гравюра Юлиана Шюблера по рисунку Ивана Волкова "Сон Татьяны", 1891 год.Этот антирационализм не есть иррационализм, то есть русский человек не впадает в экзальтацию и духовную нетрезвенность, отказываясь от анализа происходящего, но познаёт всё как бы «поверх» форм и категорий. Почему мне это кажется принципиально важным? Я вспоминаю образ очень близкого и дорогого мне человека, Сергея Сергеевича Аверинцева – филолога, высококлассного учёного, который, однако, не мог высказать всё, что хотел, исключительно в научном дискурсе. Он параллельно писал стихи, произносил проповеди в храме, то есть искал другой тип слова, отражающий тот особый пласт мышления, который в нём присутствовал. Не в последнюю очередь поэтому литература становится в России одной из основных форм познания, опережая другие более строгие дисциплины.
Но продолжим. Татьяна безусловно часть русского мира. Это коммюнотарность, общинность русского народа удивительно тонко передаётся поэтом в образе старшей из сестёр Лариных. И дело не только в разговорах с няней. Обратите внимание на фрагмент из третьей главы романа: это самое напряжённое по внешней драматургии место. Татьяна уже написала письмо Онегину, он приезжает, и вот – должно состояться решительное объяснение. Читатель любовного романа, конечно, весь в предвкушении… А Пушкин будто бы над ним шутит, предлагая послушать знаменитую «песню девушек»:
«Она дрожит и жаром пышет,
И ждёт: нейдёт ли? Но не слышит.
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоду в кустах
И хором по наказу пели
(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не ели
И пеньем были заняты:
Затея сельской остроты!)
Что происходит? Вот он, центр мироздания, главный сюжет европейского романа: встреча этих двух влюблённых! И встреча прервана! У нас тут всё затормозилось, мы слушаем, как поют русские девушки. Что интересно, у Пушкина этот приём повторяется из раза в раз, переходит из одного текста в другой. Становится понятно, что мы имеем дело не просто с изощрённым издевательством над читателями, а с попыткой передать некое представление, знание о том, что человек живёт не сам по себе, он живёт в широком мире, связан нитями со множеством других людей. Может быть, наиболее показательны в этом отношении «Повести Белкина».
Позволю себе небольшой экскурс. Пушкин пишет их одновременно с «Маленькими трагедиями» и фактически одни и те же духовные сюжеты разыгрывает в двух плоскостях – как та или иная универсальная человеческая ситуация переживается в Европе и как – в России. И вот пока в Европе бьётся со всем миром «скупой рыцарь» как индивидуальный носитель одной супер-страсти, в России устраивает свой маскарад барышня-крестьянка, похищаются невесты в «Метель» и из повести в повесть шествуют какие-то толпы людей, которые друг с другом всё время взаимодействуют, общаются, помогают друг другу… Даже сама система повествования выстроена так, чтобы показать: мы тут все связаны. Кто автор «Повестей Белкина»? Белкин. А он откуда их взял? Он, как следует из «Предисловия», услышал их от чиновника Б.П., от барышни Н.Н. и так далее, то есть сама история, прежде чем дойти до нас, проходит через целый мир этих людей, связанных друг с другом близкими отношениями. Вот и получается: то, что в европейском контексте предстаёт как трагедия индивидуальной личности, в русском мире вдруг как-то гармонизируется, разрешается общими усилиями.
Наконец, нельзя в разговоре о Татьяне не упомянуть её любви к зиме. «Татьяна, русская душою (...) // Любила русскую зиму», «Зимы ждала, ждала природа. // Снег выпал только в январе», «Зима!.. Крестьянин, торжествуя, // На дровнях обновляет путь» и так далее. И в конце, когда Татьяна встречается с Онегиным, о ней сказано: «У! Как теперь окружена Крещенским холодом она…». Эта зима, холод – мотив не просто природный или географический, но ещё один способ показать внутренний мир Татьяны, который связан с каким-то особым чувством меры и смирения, со знанием внутреннего непреложного закона. Поэтому Татьяна может сказать: «Но я другому отдана // И буду век ему верна…». Это напоминает нам тот строй мыслей, к которому апеллировала няня, рассказывая юной Лариной о своём браке:
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет».
И для няни, и для Татьяны очевидно, что в жизни есть то, что этой жизнью управляет. Есть некий закон, судьба, Бог. И этот закон понуждает Татьяну отвергнуть любовь Онегина – совершить жест, как мы до сих пор чувствуем, красивый, правильный, благородный по существу.
Иллюстрация к изданию "Евгений Онегин" Самокиш-Судаковской, 1908 год.Здесь же заметим, как не подходят ни Татьяне, ни её няне все ярлыки про «вечно бабье» в русской душе. Тут нет никакого бабства! Перед нами женщины, способные на сильный, мужественный поступок во имя идеала. Интересно, что эпиграфом к шестой главе романа Пушкин берёт цитату Вергилия: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно». Это про Татьяну. И это ещё одна черта русского человека, русского мира, которая буквально завораживала русских писателей, – умение с достоинством принять неизбежное, вплоть до смерти. У Толстого есть рассказ «Три смерти», где сравнивается кончина барыни, пребывающей в полной истерике, и крестьянина, тихо умирающего на печке с единственной мыслью: «Кому сапоги передать?». Третьим в рассказе умирает дерево – так величественно и непреложно, как умеет погибать природа. Это отношение русского человека к смерти будет жестоко испытывать весь ХХ век, и образы пушкинских героев здесь останутся камертоном.
Материал подготовила Ольга Солодовникова
