«Я родился и рос в деревне Гребенцы, расположенной в 40 км от города Витебска, который на 15-й день войны был оккупирован фашистами. Первый день войны мне запомнился на всю жизнь: жители деревни выходили на улицу, плакали, рыдали, рвали на себе одежду и волосы: люди ещё помнили финскую войну, они понимали, что началась жестокая кровопролитная бойня.
В нашей деревне до войны жило 67 человек. Работали в колхозе, растили детей. В июне 1941 года военнообязанные были призваны в ряды Красной Армии, а другие – те, кто был признан негодным к военной службе по возрасту или состоянию здоровья – добровольно ушли в партизаны. В их числе был и мой отец, Николай Иванович Афанасьев.
Николай Иванович Афанасьев. Фото из семейного архива.В деревне было несколько предателей, которые пошли служить в немецкую полицию. Они сдавали немцам коммунистов, подпольщиков, активистов, евреев, партизан. Самых активных расстреливали на месте, других отправляли в концлагеря. Я помню, как расстреливали братьев Николая и Ивана Афанасьевых, арестовали наших соседей Николая Колоскова, Якова Богданова... Фамилию «Мамухин» я много раз слышал от взрослых и хорошо запомнил её: он был виновен в гибели моего отца и многих других односельчан, после войны он сумел скрыться.
Наша деревня располагалась вблизи леса, где прятались партизаны. За связи и помощь партизанам её трижды сжигали. Однажды всех жителей – а это были старики, женщины, дети – согнали в сарай, облили бензином и собирались поджечь. Спасли нас партизаны. Тех, кто уцелел, в том числе и меня, младшего брата с матерью, бабушкой, тётками и их детьми, партизаны решили перевезти в лес. Внезапно появились немецкие самолёты: на низкой высоте они открыли прицельный огонь по колонне. Люди бросились в разные стороны, мать схватила нас с братом, мы оказались в канаве. Половина колонны была расстреляна, погибли два моих двоюродных брата – Андрюша и Витя, а мы остались живы. Нас немцы снова вернули в сожжённую деревню. Мы жили в палатках, построенных наспех землянках.
Потом, чтобы лишить партизан связи с местным населением, фашисты решили нас выселить из деревни: согнали за 100 км в соседний район, в деревню Баранька, поселили в сараях, хлевах. Мы спали на полу, на соломе, все накатом, не снимая одежды. Территория была обнесена колючей проволокой, охранялась патрулями с собаками.
Жители сожженной во время войны деревни. Фото: stat.mil.ruВзрослых оккупанты привлекали на разные работы: они копали траншеи, рвы, носили снаряды, патроны, работали по хозяйству, а мы, дети, бегали по территории лагеря и наблюдали за немцами. Сидя за обедом, они подзывали нас, голодных мальчишек: «Киндер, ком» («Мальчик, иди»). Мы подходили поближе. Те бросали кусок хлеба или леденец, с голодухи дети набрасывались на подачку и получали сильный пинок под зад.
Ребёнок катился кубарем, немцы заливались смехом: «Руссиш швайн». Обед продолжался, играла губная гармошка, довольные-сытые фашисты отдыхали. А мы ждали, пока они уйдут, подбирали остатки пищи и брошенные окурки для дедушек, которые страдали без табака.
Так мы прожили на оккупированной территории три года – с июня 1941 года по июнь 1944 года: в нечеловеческих условиях, голодные, ободранные, под постоянным страхом смерти. В нас целились автоматом, натравливали овчарок… Даже теперь, по прошествии многих десятилетий, когда я слышу немецкую речь и лай овчарки, я чувствую страх и желание спрятаться, куда-то бежать.
Хорошо помню 23 июня 1944 года, когда нас освободила Красная Армия. Вечером как обычно нас уложили спать, лагерь по-прежнему охранялся немцами. Рано утром нас разбудила мать: «Дети, вставайте, наши идут». Все мы выскочили на улицу и увидели колонны грузовиков, повозок, пушек, солдат. Вдруг колонна остановилась, отцепили пушки и развернули в боевое положение: началась стрельба по отступающим немцам. После нескольких выстрелов колонна двинулась дальше.
На следующий день всех нас погрузили в машины и отвезли в родную деревню Гребенцы. Что мы там увидели? Деревня полностью была сожжена, торчали лишь печные трубы: кругом валялись головёшки, обгорелые тела собак, кошек. На огородах лежали трупы немцев и наших солдат. Жители деревни временно захоронили армейцев на окраине села, немцев отвезли в лес и закопали. Позже наших солдат с воинскими почестями захоронили. Сейчас сюда приезжают родственники погибших.
Позже, уже будучи офицером, я узнал, что нашу территорию освобождали части Третьего Белорусского и Первого Прибалтийского фронтов: войска обрушили такой силы удар, что немцы всю ночь без оглядки в ночном белье драпали на запад, бросая оружие, технику, шинели, обувь.
Военнослужащие Первого Прибалтийский фронта в освобождённом Полоцке (Витебская область), июль 1944 года. Фото: Wikimedia CommonsКругом валялось брошенное немецкое оружие: автоматы, пулемёты, патроны, снаряды, мины, гранаты, был даже подбитый тяжёлый танк КВ и несколько танков Т-34. Для нас, мальчишек, они, конечно, представляли особый интерес.
Спустя годы уже в мирное время эхо войны давало о себе знать. Взрослые и особенно дети часто погибали от взрывов мин и снарядов.
Мне хорошо запомнился День Победы. Об этом мы узнали от командования воинской части, которая располагалась поблизости. Было прекрасное солнечное утро, люди выходили из своих землянок и укрытий. Мы, мальчишки, весь день устраивали праздничный салют: стреляли из пулемётов, автоматов, пускали сигнальные ракеты, жгли порох. Все ликовали.
Постепенно стала налаживаться мирная жизнь. С фронта вернулись немногие односельчане. Это были инвалиды, без ног, рук, больные и раненые. Вся тяжесть восстановления разрушенного войной ложилась на плечи женщин, стариков и нас – детей.
Владимир Афанасьев с братом Петром и мамой Анной Егоровной. Послевоенное фото из семейного архива.В сентябре 1945 года открылась начальная школа, я пошёл в 1-й класс. У нас не было карандашей, тетрадей, букварь и грамматика были по одной штуке на всю деревню. Чернила делали сами из сажи, свёклы и крушины, а в качестве бумаги использовали предвыборные плакаты. В школу ходили босиком до наступления холодов, потом бабушка плела для нас лапти, верхней одеждой служила рабочая телогрейка. А многие дети с наступлением холодов в школу не ходили совсем, потому что нечего было обуть и одеть. Зато в школе нам давали американскую тушёнку, яичный порошок, рыбные консервы.
1945–1946 годы были трудными, голодными: ели щавель, лебеду, клевер, в лесу собирали грибы, ягоды, весной на колхозных полях собирали гнилую картошку, колоски, не было хлеба, соли. Люди пухли, не могли двигаться, несколько детей и стариков умерли от голода, мы с братом выжили.
В таких непростых условиях проходило моё взросление. Рана, нанесённая войной, осталась незаживающей на всю мою жизнь. Я – ребенок войны: я видел зверства, скорбь и слёзы людей, раненых и убитых. За прошедшие годы многое забыто, но эти трагические моменты сохранились в моей памяти по сей день».
Владимир Николаевич Афанасьев - полковник в отставке. Фото из семейного архива.
