День левшей

13 августа в международном календаре с 1992 года отмечают как День леворуких. Идея эта была предложена английской ассоциацией левшей, чтобы привлечь внимание производителей к выпуску специализированных товаров для этой группы потребителей, которая в разных странах насчитывает от 5 до 15% населения

Иллюстрация: Кукрыниксы

Иллюстрация: Кукрыниксы "Сказ о тульском косом Левше", 1974 год

Среди леворуких – не счесть талантов и даже гениев: Александр Македонский, Юлий Цезарь, Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти, Наполеон Буонапарт, Александр Пушкин, Лев Толстой, Исаак Ньютон, Пол Маккартни... Даже президент Владимир Путин, ходят слухи, левша, но скрытый, видимо, потому что разведчик.

Для России же есть всем левшам левша, наша притча во языцех, – оружейный мастер из Тулы, герой одноименного рассказа Николая Семёновича Лескова.

Главный сюжет «Левши»: царь Александр I привозит из Англии металлическую заводную блоху, тульские мастера «принимают вызов» и подковывают эту блоху, показывая филигранность своего искусства и умение скромно и слаженно трудиться! Одного из чудо-мастеров, левшу везут на показ в Англию, приехав оттуда он умирает. Сюжет прост, но то ли не это главный сюжет, линий-то сюжетных много, даром что рассказ, то ли дело тут не в сюжете?

Вышедший в окончательном варианте в 1881 году «Левша» вызвал много пререканий со стороны критиков. Левые обвиняли произведение и автора в национализме, правые в очернении русского народа. Уже одно это свидетельствует о том, что Лесков врезал по больному, да еще так – играючи. Впрочем, заступниками у Николая Семеновича были Толстой и Чехов. Антон Павлович писал в дневнике, что такие писатели, как Лесков, «не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все – евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее форм, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца».

Может, еврейские критики что и не поняли в «Левше», но обиделись они все, я думаю, именно за наступление на родной наш мозоль русский или российский. На какой же? Непонятно на какой сильнее.

«Левша» вообще оказывается прочитанным слишком невнимательно, и трудно прочесть его иначе. Автор задает неправильные вопросы, только с этим разберешься, он предлагает неправильные ответы, пока читатель посмеивается над тем, с какой легкостью он переводит подсунутые ему неправильные слова. Свистовой (вестовой), Аболон полведерский (наверняка не емкость, а скульптура), буреметр (типа, барометр?), керамиды (точно, пирамиды), огромадные бюстры (интересно бюсты или люстры?), мерблюзьи мантоны для пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли (какая-то амуниция)...

«Язык он знал чудесно, до фокусов», – писал про Лескова Горькому Лев Толстой и называл Николая Семёновича «самым русским из всех писателей», получив в январе 1891 его письмо о судьбе России. «Вы не ошибаетесь, – писал Лесков Толстому, – жить тут очень тяжело, и что день, то становится еще тяжелее. “Зверство” и “дикость” растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества. И при этом еще какой-то шеренговый марш в царство теней – отходят все люди лучших умов и понятий… Точно магик хочет дать представление и убирает то, что к этому представлению не годно; а годное сохраняется…»

Несомненно, «Левша» – это рассуждение о России и подлинно-русском. Какой нрав наиболее нам подходит: открытый восторг Александра I перед просвещенным европейским: «Англичанам нет равных в искусстве?»

Или другого императора Николая Павловича, самого беспощадного из русских царей борца с коррупцией: «мои русские меня не обманут»?

Или патриотический генерала Платова, который «все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения»?

Или сметливый тульских мастеров-оружейников: «аглицкая нацыя тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом. Против нее, – говорят, – надо взяться, подумавши и с божьим благословением»?

Еще один вопрос: какая вера, то есть религия, верней? Суровая платовская «велел свистовым, чтобы левше еще крепче локти назад закрутить, а сам поднимается по ступеням, запыхался и читает молитву: “Благого царя благая мати, пречистая и чистая”, и дальше, как надобно»?

Или тульская народная «они не только мастера петь с вавилонами, но они знают, как пишется картина “вечерний звон”, а если кто из них посвятит себя большему служению и пойдет в монашество, то таковые слывут лучшими монастырскими экономами... и мастерски собирают сборы даже там, где взять нечего. Туляк полон церковного благочестия и великий практик этого дела».

Или та, что исповедовал левша перед англичанами: «наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы. ...Евангелие, – отвечает левша, – действительно у всех одно, а только наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее».

Сам же автор через два года после выхода «Левши», возможно под впечатлением вышедшей в 1882 году «Исповеди» Толстого, в 1883 году напишет Л. И. Веселитской, что теперь не стал бы писать «Соборян», а «охотно написал бы “Записки расстриги”… Клятвы разрешать; ножи благословлять; отъём через силу освящать; браки разводить; детей закрепощать; выдавать тайны; держать языческий обычай пожирания тела и крови; прощать обиды, сделанные другому; оказывать протекции у Создателя или проклинать и делать ещё тысячи пошлостей и подлостей, фальсифицируя все заповеди и просьбы “повешенного на кресте праведника”, – вот что я хотел бы показать людям… Но это небось называется “толстовство”, а то, нимало не сходное с учением Христа, называется “православие”… Я не спорю, когда его называют этим именем, но оно не христианство».

Как должно в России относиться к человеку-мастеру?

По-аглицки: «Англичане левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе – за руки».

По-платовски: «схватил своими куцапыми пальцами за шивороток босого левшу, так что у того все крючочки от казакина отлетели, и кинул его к себе в коляску в ноги.

– Сиди, – говорит, – здесь до самого Петербурга вроде пубеля, – ты мне за всех ответишь».

Так, как увидел левша: «работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках... работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия».

Кажется, что за пустяк ответить правильно на все эти простые вопросы. Но укоренившийся в сознании многих образ мастера-левши прочитан как бы наоборот.

Итак, три тульских мастера, один из коих левша, за две недели прибили на микроскопические лапки железной блохи еще меньшие подковки и мелко-мелко расписались на них, да еще без мелкоскопу, «у нас так глаз пристрелявши», но главное чудо-то микроскопической машинки было испорчено (!) – танцевать «нимфозория» уже не смогла больше, едва шевелила усиками.

Но вот удивительно, провал мастеров воспринят нами и в рассказе, и в жизни как победа. Есть оружейное предприятие «Левша», одноименные строительная компания, ювелирная фирма, ремонтная служба и т. д. Можно услышать, как о каком-нибудь умельце у нас с гордостью говорят: «это наш левша», что означает, что он человек смекалистый, рукодельный, хорошего не испортит, знающий себе цену и работающий с ювелирной точностью, каким наверняка и хотел видеть соотечественника создатель «Левши».

Образ левши как литературный памятник русскому народу, его дарам и бедам, как отметил кто-то, похож на памятник русскому оружию – Царь-пушку, не сделавшую ни единого выстрела и памятник нашей вере – никогда не прозвеневший Царь-колокол. Памятники ведь не только похвала, но и предупреждение.

Читайте также