Война и поэзия: «Чего-то высшего мы коснулись своей бедой и своей победой» 

Вышел необычный сборник русской поэзии к 75-летию окончания Великой Отечественной войны

«Казалось, ну что можно написать о войне? События, переданные в рифму, действия, лозунги, триумфалистскую идеологию? Стихи пишутся о любви или от любви. А на войне на первом месте гнев, сила, бесстрашие, героизм, – говорит Александр Копировский, профессор  Свято-Филаретовского православно-христианского института, один из составителей сборника. – Но, начав работу, мы были поражены, во-первых, количеством – вообще говоря, можно было бы составить не один сборник на 180 страниц, а гораздо больше. Во-вторых, разнообразием этих стихов, – даже в самых простых формах очень часто присутствует подлинная поэзия с её прорывами, неожиданными озарениями, с высотой, вплоть до обращения к Богу. И с тем внутренним ритмом, пульсацией, которые характеризуют настоящую поэзию. Удивило, что в этих стихах воспеваются не столько подвиги героев, не бесстрашие, не гнев и желание отомстить врагу, сколько глубина страдания народа, в них есть размышление над смыслом того, что страна пережила».

Сборник «1941–1945. Стихи о войне» – это попытка поговорить с помощью поэзии о Победе и о том, что к ней вело – о четырёх страшных, тяжёлых, бесконечно длинных днях войны, затронуть глубинные смыслы, многие вещи актуализировать, а какие-то и прямо назвать.

Обложка книги

В сборнике есть стихи известных поэтов и неизвестных, но все они в той или иной степени участники войны: или воевали сами, или пережили войну детьми.

Олег Чухонцев – единственный из 44 поэтов сборника, здравствующий на сегодняшний день. В сборник вошло его стихотворение-воспоминание об одном школьном уроке: учитель, участник войны, который потерял на войне руку, рассказывал детям о княгине Ольге и её страшной мести за убийство мужа. И тут он приходит к неожиданному заключению: «Не в мести правда, а в искуплении…». В этом произведении есть слова, которые можно было бы сделать эпиграфом ко всему сборнику: «Мы все свидетели, но чего? Чего-то высшего мы коснулись своей бедой и своей победой».

«Когда мы начали искать стихи, я думала, что это будет скорее такой военный дневник, правдивые пронзительные воспоминания, которые дадут нам возможность увидеть войну как страдание, грязь, “пехоту в окопах”. Для меня откровением стало то, что это действительно очень высокая поэзия. А поэзия обладает свойством частный человеческий опыт делать универсальным, всечеловеческим, – рассказывает филолог Юлия Балакшина,  доцент РГПУ им. А.И. Герцена. – Кто-то пишет: “ты душу отвоёвывал в чёрном бою”, кто-то – “ты поэзию там находил”. Страдание, война становятся источником поэзии».

Ольга Филиппова, сотрудник Культурно-просветительского фонда «Преображение», стала участвовать в составлении сборника в память о своём отце, который сам воевал, шесть его братьев погибло:

«Отец всегда говорил: я хочу услышать правду о войне. Я знала, что поэзия владеет языком правды и истины, она может пророчить и частный опыт возводить до общего. Поэзия может говорить правду о войне – вообще правду. Например, голосом Бориса Слуцкого:

В пяти соседних странах

Зарыты наши трупы.

И мрамор лейтенантов –

Фанерный монумент –

Венчанье тех талантов,

Развязка тех легенд.

Это поколение, на которое пала основная тяжесть войны, – мальчишки, рожденные в 20-х годах, которые видели горы трупов. Поколение, которое всю жизнь искало дорогу домой, путь к Богу, к Истине, и многие нашли. Поколение, которое разговаривало с собой, со своей совестью. И это самое ценное, что есть во всех стихах, вошедших в наш сборник: у Твардовского и Панченко, у Левитанского, у Слуцкого, у Межирова, Самойлова…».

«Самойлов понимал пагубность войны. Но для их поколения был ещё один аспект: они считали эту войну безусловно справедливой. И я не помню, чтобы Самойлов когда-то раскаивался, что воевал, у него не было чувства вины за войну. Наоборот, он видел в ней этическое начало: Правота её начал,/ Быт суровый и спартанский,/ Как бы доблестью гражданской/ Нас невольно увенчал», – рассказывает Александр Давыдов, сын Давида Самойлова, прозаик, переводчик, издатель. – Как-то он проговорился в одном из стихотворений: «Хорошо бы снова на войну». В войне его привлекала, разумеется, не жестокость, а полнота жизни, чувство справедливости, готовность каждый день погибнуть за то, что действительно необходимо: речь шла о защите своей родины. Он уважал свои награды, уважал воевавших людей.

Это поколение интеллигентных мальчиков, которые пошли на фронт. Они понимали, что справедливая война не может быть жестокой, она должна иметь какие-то правила. Перед тем, как наши войска должны были войти в Германию, Самойлов провёл собрание под названием “Поведение советского воина в логове зверя”, где убеждал своих сослуживцев в том, что нужно гуманно относиться к немцам. Это было очень трудный разговор. Он пишет в дневнике, что дал клятву, что не обидит жены и ребёнка своего врага: “Я обращаюсь к тем ребятам, что в 41-м шли в солдаты, а в гуманисты в 45-м”.

Самойлов был патриотом, хоть и не называл себя так, считал, что страна наша должна быть справедливой, гуманной и сильной. Но недобросовестное использование этой войны, когда всё с бо́льшим накатом милитаризма празднуется каждый юбилей, его возмутило. Он вообще к квасному патриотизму испытывал физическую брезгливость».

«Я родился 8 июня 1941 года. Наше поколение обожжено войной изначально, от рождения. Я ненавижу войну всей своей душой – война искажает, уродует человека, его прекрасный божий образ, – говорит режиссёр Михаил Ордовский. – Когда я был мальчиком, ездил в пионерские лагеря. Это был Карельский перешеек, там валялось огромное количество боеприпасов, оружия, касок, блиндажей – каждый год были сообщения, что кто-то опять подорвался, оторвало руку или ногу. Однажды я нашёл каску, нашу, советскую, – с большой пробоиной рваной – явно от осколка. Я её поднял и вдруг понял, что эта каска была на голове человека, а потом раздался взрыв, и в эту голову сквозь каску вошёл осколок. И человек умер... Я подумал, что, может быть, этот человек тут лежит. И это меня пронзило и осталось со мной на всю жизнь.

В 1988 году я в первый раз прочёл книгу о Русском корпусе, который воевал в Югославии на стороне немцев, в нём воевали три моих дяди. А ещё четыре дяди воевали в Красной Армии. А сам я – блокадник. И вот в этом положении я и живу. Это очень трудно.

Поэт Семён Гудзенко писал: „Бой был короткий, а потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужуюˮ. Это и есть ужас войны.

Последние годы я стараюсь уезжать из страны в День Победы, чтобы не видеть этого безумия. Это наш праздник, а не тех, кто „может повторить”. И не тех, кто шлёт мне от президента письма, где мне сообщают, что я „шагал плечом к плечу дорогами Победы”. Я не шагал, я подыхал в это время в блокадном Ленинграде».

«Мне кажется очень важным проговорить, что война – это настоящее горе. И это главное, что надо знать про любую войну: никакой войны быть никогда не должно. Это трагедия, это ад на земле», – считает Митя Алешковский, директор информационного портала «Такие дела».

«Я вырос на рассказах своих родителей о военном, послевоенном детстве и много думал о том, что случилось в эту войну, – рассказывает Игорь Корпусов, член оргкомитета Форума «Имеющие надежду». –  Ведь ушло такое количество людей, мы это знаем как статистику, как жуткие цифры. Это невозможно охватить разумом, понять в целом, что произошло. Какими мы вышли из этой войны, кем мы являемся сейчас? Мне кажется, покаяние – это пересмотр взгляда на эту войну. Посмотреть на неё с точки зрения человека, который жил в это время, который оказался в чудовищных обстоятельствах. Этого взгляда до сих пор нет. И нет представления о том, что вся эта трагедия –это конкретная судьба. Восстановить человечность на этой войне – это восстановить человечность в самом себе».

Александр Копировский: «Стихи оказываются тем всепроникающим средством туда, куда не проходит крик, вопль или лозунг, а проходит неожиданное искреннее глубокое поэтическое слово. Оно – как мина замедленного действия, работает дальше и дальше и открывает доступ к истории. И это рождает очень сложные чувства.

Сколько здесь ещё много осталось несделанного с нашей стороны: не просто память о прошлом, захоронение всех, кто погиб, расчистка от снарядов – до сих пор они рвутся. Но в том, что нужно изменить в нас в самих. То, что называется древним церковным евангельским словом  „покаяниеˮ. Изменение ума, направления суждений».

Сборник военной поэзии и песен «1941–1945. Стихи о войне» выпущен в издательстве Свято-Филаретовского православно-христианского института, в рамках Форума национального покаяния и возрождения «Имеющие надежду».

Читайте также