Собственно, книгой эту работу можно назвать с натяжкой. Скорее расширенная публицистическая статья с комментариями, обильными цитатами и сносками. Там нет драматургии, стилистически она в разных главах разная, но автор Андрей Зайцев начитывал материал, это видно.
Андрей Зайцев, редактор проекта «Староверы», автор книг «Хороший, плохой, святой», "Жития святых. Путеводитель", "Митрополит Сурожский Антоний. Жизнь. Творчество. Миссия".Фото: FB Андрея ЗайцеваОригинальных мыслей и новых открытий там нет. Но фактура как будто подогнана под единую линию. Позиция автора в книге хоть и скромно, но присутствует. В частности, он не скрывает, что канонизация царской семьи – это ошибка, причём совершённая наспех, грубо. И в этом можно с ним согласиться. Но дальше у него не хватает твёрдости довести этот вопрос до конца, хотя сам он его там ставит довольно ясно:
– Была ли канонизация царской семьи политическим актом или за этим решением стояло что-то большее?
Очевидно, что ответ на этот вопрос зависит от позиции самого вопрошающего. Для церкви как религиозно-социального института это событие носило исключительно политический характер. Нужно было отбить позиции в государстве, создать точку консолидации на своей стороне и прокинуть мост к нашим зарубежным братьям, для которых фигура Николая II имела огромное значение. И эти цели были достигнуты. Если же посмотреть на это по-евангельски и рассудить по Духу и по плодам, то мы видим, что разделений и язычества на этом мы получили куда больше, чем единства в вере.
И эта недоговорённость играет с Зайцевым злую шутку. Вспоминая в главе о царебожниках, где автор справедливой критикой щипает это явление за усы, он вдруг делает ложную посылку, исходя из которой, приходит к ложному выводу.
– В христианстве не существует понятия коллективной вины, – пишет Андрей. – Человек не может каяться за других людей, а тем более отвечать за то, что случилось до его рождения. Поэтому Церковь однозначно осудила идеи царебожия и всенародного покаяния, напомнив, что искупительной жертвы Христа достаточно для спасения человечества.
Тут автор совершает несколько существенных подмен и говорит от лица церкви то, что ей чуждо и – более того – противостоит. Во-первых, коллективность – это социальное, светское и даже советское понятие, которое, видимо впиталось Андреем и работает само по себе. Если бы увидеть за ним общинность и соборность, то уже было бы легче говорить о том, как работают духовные связи в церкви между людьми, которые разделены не только расстояниями, но и веками истории. Ведь если «Бог есть не Бог мёртвых, но Бог живых», то эта ответственность за предков становится очевидна, что не раз упоминается в Писании. И сам Христос взывал к покаянию народа, потому что понимал: этот призыв народу понятен. Во-вторых, даже простая церковная история знает немало примеров народного покаяния.
Призыв к покаянию как пути спасения встречается ещё во втором Изборнике Святослава Ярославича 1076 года и потом упоминается у разных авторов XII века. Епископ Владимирский Серапион в 1274 году открыл новый жанр церковной проповеди, в котором он призвал народ русский к покаянию. К началу XVII века Русь вновь встала перед лицом национальной катастрофы. И голос патриарха Гермогена указал путь нашему народу и его правителям. Такая практика встречалась и в ХХ веке. Странно, что автор игнорирует это, так как он не может этого не знать.
Здесь звучит вторая подмена о церковном осуждении этой идеи, меж тем как осуждены были чин и идеологические посылки тех, кто инициировал это движение в 90-е годы. Ну и сам вывод, что, дескать, спасительной жертвы Иисуса достаточно, означает, что покаяние теперь человеку не нужно в принципе, а это скорее соответствует духу протестантизма, чем православию.
В главе о том, почему церковь не поддержала царя, компромиссов не меньше, чем у самой РПЦ в 1917 году. Мягкость, желание никого не обидеть и поэтому не досказать, снижает градус всего текста. Меж тем как, поставив вопрос о церковной позиции к власти царя, Временного правительства и Петросовета, можно было бы многое объяснить себе и читателям про современное положение церкви в России. Здесь категорически невозможно развлечься одним лишь риторическим вопросом о том, могли ли Николай и тогдашняя имперская церковь избежать вынужденных политических решений. Это был поворотный этап в церковной истории в принципе: от синодального, или константиновского (по имени императора Константина, легализовавшего христианство в Римской империи – А.В.), периода к современному – постконстантиновскому. Если это упустить из внимания, то мы так и будем пытаться строить свою жизнь по-разному: кто по правилам дореволюционного благочестия, кто вообще по Домострою. А церковь живая. Она может меняться. Точнее, не может не меняться, так как в ней действует Дух и он «дышит, где хочет».
Фактически книга – это своеобразная ревизия различных версий произошедшего в 1918 году с царской семьёй и происходящего сейчас вокруг их останков. Здесь есть осмысление иных статей, выборка и акценты.
Одной из самых удачных глав книги можно назвать «Между мамой и женой», в которой образ императора оживает, приобретая наиболее человеческие черты. Полагаю, они многим из нас знакомы, ведь Россия переживает женское время, и смею предположить, что тяготы Николая сейчас – тяготы каждого второго мужчины в стране.
Царская семья. Фото архивов семьи Романовых.Много внимания Зайцев уделяет вопросам святости как таковой. Это и понятно, иначе не получится толком сформировать позицию по главному вопросу книги: за что же всё-таки решили признать царя, его сродников и свиту святыми. Но эти выкладки, стройные внутри себя, так и не помогли с ответом.
В конечно счёте святость – это отделённость от пустого и лишнего в этой жизни в пользу Бога. Это корень, растущий в вечность. Такие люди нередко встречаются среди нас, и многие из них, если не абсолютно большая их часть, никогда не будут канонизированы. Это худо для церкви как системы, которая не распознала и не признала в них святых. Но мало что значит для тех, кто был свидетелем их жизни. И уж для Бога тем более это не играет вообще никакой роли.
