Кто-то должен объяснить верующим, что происходит на протестующих улицах. Но почему-то патриарх и священники молчат. Ведь первый скован своим положением и полугласным договором с властью о лояльности, а священники ограничены положением церковного руководства. Все скованны одной цепью. Причём у рядового батюшки цена вопроса о его гражданской позиции – это его сан. В случае чего его не полиция приедет брать, а голову отвернут церковными же руками. Случаев немало. О некоторых – ниже.
Конечно, центр притяжения нашего внимания в этой тематике сейчас находится в Минске.
«Я был там и своими глазами видел избитых людей, которых били при задержании, пытали в автозаке, пытали в тюрьме. Просто так. Без повода. Потому что могут.
Я знаю, что большая часть моих подписчиков родом не из Беларуси. Поэтому прошу вас молиться за мою страну и просить Бога о том, чтобы на её улицах и в застенках тюрем остановились кровь и насилие.
Церковь призывает к милосердию и состраданию. Было бы странно остаться в стороне на этот раз».
Это слова из большого обращения православного священника Александра Кухты. Полностью это можно прочитать у него в паблике «Батюшка ответит».
А на днях стало известно об аресте на 10 суток гомельского многодетного священника Владимира Дробышевского. Его взяли за одиночный пикет. Тут надо заметить, что с 1 августа он уволен из епархии. Его отправили за штат с правом перехода на другое место служения. И это ещё мягкий вариант развития событий.
Но на наших соседях свет клином не сошёлся. Помните знаменитое письмо, подписанное множеством священников на волне московских протестов? Под воззванием духовенства стоит 181 подпись.
«Исполняя пастырский долг печалования о заключённых, мы, священники Русской православной церкви, каждый от своего имени, считаем своим долгом выразить убеждение в необходимости пересмотра судебных решений в виде тюремных сроков, присуждённых ряду фигурантов „московского делаˮ.
Мы обращаемся к людям, облечённым судебной властью и несущим службу в силовых структурах нашей страны. Мы призываем всех к усиленной молитве о заключённых и о тех людях, в руках которых оказалась их судьба, о России, её властях, воинстве и народе. Пусть Бог благословит всех нас Своим миром и подаст нам силы и решимость уважать и любить друг друга».
Обобщим эти случаи.
Церковь – это самое протестное и самое оппозиционное сообщество из всех возможных социальных институтов. Потому что она признаёт такое общественное благо, как государство, но власть этого государства для церкви условна. Она ограничена и конечна.
Даже в социальной концепции РПЦ написано: «Государство не должно вмешиваться в жизнь Церкви, в её управление, вероучение, литургическую жизнь, духовническую практику и так далее. Государство опирается в основном на материальную силу, включая силу принуждения, а также на соответствующие светские системы идей. Церковь же располагает религиозно-нравственными средствами.
Но и гонимая Церковь призвана с терпением переносить гонения, не отказывая государству, преследующему её, в лояльности. Если же власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении».
Видите, как интересно? Искушённые ХХ веком авторы концепции умудрились засвидетельствовать о своей лояльности всякому государству, каким бы оно ни было, и одновременно дали понять, что лояльность не равна повиновению в вопросах веры и жизни по вере. Ловко? А дальше каждый член церкви будет трактовать это так, как ему нужно.
Но! Эта концепция, как и наша конституция, – документы с чрезвычайно высоким порогом исполнения того, что в них написано. Понятно? Эти предписания мало что реально определяют в жизни граждан, их мало кто вообще читал. И невозможно написать такой документ, который бы установил правила навечно. Даже библейские заповеди, не меняя своих формулировок, обрастают разными трактовками и толкованиями со временем.
Кроме того, стык церкви и государства всегда будет иметь зазор, в котором таятся недопонимания, подозрения и даже конкуренция. Веками все были заинтересованы, чтобы эти сферы плотнее прилегали друг ко другу, но светские и церковные власти, как правило, действовали по иному принципу – пытались поглотить друг друга, закрепить влияние.
И тут исторически нарисовались две крайности. С одной стороны, есть православная тенденция ухода от мира и реальности. Чаще всего мы встречаем её в монастырях, но не только. В бесконечных паломнических группах люди одеваются и ведут себя нарочито благочестиво. Но что внутри? Я добрый, но добра не сделал никому?
С другой стороны стоит и немножко свирепо смотрит вера с обострённым чувством справедливости. Тут компромиссов не меньше, а главное злоупотребление состоит в том, что за жаждой правды уходят на второй план любовь, милосердие и ответственность за большее. Помните, на суде у Пилата толпа, заведённая религиозными лидерами, потребовала отдать им Варавву, а Иисуса Христа предать на распятие? Им это казалось более справедливым, ведь Варавва боролся за независимость Израиля от римских оккупантов, и хотя это был убийца, он оказался более социально близким. А Христос говорил что-то о Царстве на Небесах, о свободе каждого человека и прощении врага. Как это может нам пригодиться?
Надо сказать, что с тех пор ничего не изменилось. Жизнь духовных лиц, кто активно выступал в церкви за права других людей, имеет предсказуемый финал. Они или ломаются государством (о. Дмитрий Дудко), или выдавливаются системой изнутри церкви (о. Глеб Якунин), или становятся мучениками (о. Павел Адельгейм).
Есть ещё один вариант, когда человек, сам теряет границы и уходит из церкви, посчитав её слишком грешной для себя. Таких немало, увы.
Правда и справедливость – это очень важно. Но если это попадает в фокус служения христианина, то он перестаёт быть учеником Христа и записывается в спасатели Малибу или в супергерои, которые живут среди нас ради спасения мира.
Но этот мир не спасти. А вот помочь людям дойти до Христа можно.
Никогда никакое государство не будет заинтересовано в церкви именно как в церкви, в собрании людей, служащих Богу и потому послушных Ему в первую очередь. Государству как институту контроля и распределения благ нужна церковь исключительно в качестве понятного лояльного прозрачного социального института. Но если церковь станет такой, то она перестанет быть церковью. И эта проблема не разрешится никогда до скончания века. Это будет поле бо́льших или меньших компромиссов. Вот в случае с арестом Дробышевского – священнику не получается одновременно быть и в епархии, и на митинге, и в кутузке. Тут ему пришлось выбирать. Отчасти ему помогли сделать этот выбор, конечно.
Что делать? Ходить на протестные митинги или не ходить? Отвечать надо себе, исходя из цели, руководствуясь совестью и действуя по принципу, заложенному в Евангелии: Богу – богово, кесарю – кесарево. Примером здесь может послужить как раз отец Александр Кухта, который был на передовой в самой гуще событий. Но он пришёл туда в рясе и с крестом не для того, чтобы чего-то потребовать от власти, а чтобы помочь людям оставаться людьми в самый, может быть, важный и сложный момент их жизни.
И здесь нужно понимать, что этот евангельский принцип нельзя исполнить отдельно от остального, написанного в Евангелии. Это как со свободой и беременностью. Нельзя быть чуть-чуть свободным или немножко беременным. Евангелие или есть в твоей жизни, или нет.
