На подступах: Стругацкие, реанимация и Бог
…Грохольский переулок. Приёмный покой НИИ скорой помощи имени Склифосовского. Всё как всегда, но на двери объявление: «Пациенты 6-го корпуса в приёмное отделение не допускаются» (этот корпус перепрофилирован для больных COVID-19). В отделении сидят люди, ожидающие своей очереди. Это плановые пациенты, которые записались в больницу заранее. Есть и те, кто пришёл без записи.
На распределительном посту работают три или четыре женщины, чтобы принимать всех и как можно быстрее. В «Склифе» принимают примерно по 150–200 человек в день, это 67 000 человек в год. На каталке рядом с фельдшерами «скорой помощи» – нестарая очень бледная женщина. Её только что привезли и оформляют. Пока я жду, подъезжает ещё одна машина «скорой помощи». Врачи встают к окошку регистрации. Это девушка и парень. У молодого человека в руках книжка Стругацких… Видимо, когда есть свободная минутка – читает…
Как мне потом пояснили, эта очередь только для тех, у кого нет угрозы жизни, а все экстренные случаи – ДТП, шок, травмы – направляются сразу в реанимацию.
У справочного окошка диспетчерской стоит женщина.
– Скажите, у вас в реанимации Асланбек Эхмед? Как его состояние? Он уже два дня не выходит на связь.
– Так… Асланбек? В каком именно он отделении?
– Мы не знаем. В реанимации он. Кажется. Вы не могли бы посмотреть?
– Сейчас поищем, – говорит женщина в окошке, откладывает журнал и заходит в большую картотеку на компьютере. – Асланбек…. Вот. Он в токсикологической реанимации. Это другой корпус. Выходите на территорию и ищите корпус.
Женщина отходит.
Люди сидят у стеклянных дверей в очереди, большая часть из них – в масках, за ними – реанимация. Вход в нее запрещён. Даже в масках и бахилах. Туда заходят только доктора со специальными пропусками.
Раздвигается входная дверь, входит сотрудница полиции. Она проходит в реанимацию беспрепятственно. Следом за ней в приёмный покой входит мужчина в чёрной маске. Озирается по сторонам, встаёт в очередь в регистратуру.
– У нас завис компьютер, подойдите к следующему окошку. Вы со «скорой»? – кричит регистраторша.
Мужчина в маске вдруг говорит себе под нос: «Господи, спаси и сохрани!» – и крестится.
Это вам не доктор Брагин
Вместе с моей сопровождающей, сотрудником пиар-службы «Склифа», мы идём в те самые стеклянные двери приёмного отделения, куда никого не пускают.
Если вдруг вы посмотрели несколько серий знаменитого российского сериала о врачах, который так и называется «Склифосовский», и настроены увидеть нечто подобное или даже встретить где-то в коридорах больницы знаменитого доктора Брагина в исполнении актера Максима Аверина, вы будете разочарованы. Всё очень сильно отличается. Нет, не в худшую сторону. Просто в реальности всё другое – не приглаженное костюмерами и художниками-постановщиками. Здесь постановщик – сама жизнь.
Пациентов помещают сначала в так называемые смотровые – отдельные комнатки-боксы, куда затем к ним приходят врачи, берут анализы и принимают решение, нужно ли отправлять человека на операцию, класть в реанимацию, в отделение или отпускать домой (симулянтов тоже полно).
Тестирование на COVID-19 в лаборатории НИИ Склифосовского. Фото: Алексей Майшев / РИА Новости– Мы выделяем три потока пациентов, которых направляем в операционный блок, противошоковое или приёмное отделения (если нет непосредственной угрозы жизни), – рассказывает заведующий приёмным отделением Олег Кузнецов.
Трусы вместо флага и отдых за счёт больницы
Пока мы изучаем боксы, санитар везёт пациента к лифту. Когда лифт уже подъезжает, больной вдруг вскакивает с каталки и, держась за живот (видимо, испытывая боль), пытается уйти. Он резво передвигается по коридору, припадая на один бок: судя по всему, мчит к своей палате. Санитар в растерянности остаётся с пустой каталкой возле лифта.
– Чазов! Чазов, вы куда? Вам нужно лечиться!
– Да я сам как-нибудь вылечусь, – бубнит себе под нос худой мужчина неопределённого возраста.
Подхожу к медсестре, немолодой женщине кавказских кровей, которая, как и я, в недоумении за этим наблюдает.
– Что это с ним такое? – спрашиваю. – Почему он вскочил?
– Ох, – вздыхает она. – Это Чазов. Не хочет мыться, видимо. Ему всего-то 28 лет. Молодой парень, а уже такой… Привезли с острой болью в животе. Надо его обследовать, но прежде хотели его отвезти на санобработку и в душ. Он, наверное, месяца три не мылся! Ногти на ногах такие, что носки рвут, загибаются. И запах от него… Не знаю, где он живёт и почему не моется. Ведь не бомж! На улице не живёт… Но что там у него с головой – неясно…
– И что теперь делать?
– Ну что? Будем уговаривать. Против воли мы никого ни вылечить не можем, ни вымыть, – улыбается женщина.
– А вообще таких случаев у вас много?
– О-о-о! – оживляется моя собеседница. – Этого хоть отбавляй. Могу вам всякого порассказать, если есть время. Или приходите, ещё не того насмотритесь! Самая аховая ситуация была, конечно, в 90-х годах. Я давно здесь работаю. К нам тогда журналисты «Первого канала» приехали – репортаж снимать. А когда посмотрели, как мы работаем, и сделали свой репортаж, то через какое-то время приехали и подарили нам всем цветы. Были под сильным впечатлением.
– Как-то под Новый год у нас тут было совсем весело, – продолжает свой рассказ медсестра. – Сидим мы в кабинете с врачом-неврологом, о чём-то говорим, вдруг вбегает женщина, голая полностью. И поёт: «Ой, мороз-мороз, не морозь меня», – и при этом трусами над головой размахивает, как флагом. Потом как-то в моё дежурство мужчина заходил – вроде бы, нормальный, тоже пациент. Снял трусы и демонстрировал нам с врачом зад. Говорит: «Видали?». А сам довольный: мол, делаю что хочу. Вообще-то, чего они только ни вытворяют. Один написал прямо на полу палаты и говорит: «А что такое? Вы за мной уберёте! Это ваша работа, вы за неё деньги получаете». А что мы сделать-то можем? Они же пациенты. Только сетовать можем.
– А почему они так делают? Это они не в себе, может быть?
– Так пьяные! Или под кайфом. Некоторых не сразу в токсикологию везут, иногда к нам попадают. Вот нам потом всё и расхлебывай. Что уж они только ни вытворяют. Мы им говорим: «Ну, очень красиво то, что вы тут устраиваете! И зачем вы это делаете? Думаете, нам приятно смотреть цирк ваш?». А им весело. Развлекаются….
Говорит всё это медсестра без злости: кажется, пациентов таких она воспринимает как неразумных детей.
– Некоторые больницу используют как возможность полежать на чистой кровати, помыться в душе, ещё и столоваться на казенных харчах, – продолжает она. – И отказать им не можем: они придумывают болезни и обращаются. Что тут сделаешь? Сегодня за утро 7 человек приняли, вчера – 60. Причём нейрохирургия и травма у нас идут отдельно, хотя специалисты сидят даже в одном кабинете, потому что эти специалисты обычно работают в связке. Бывает, что и 80 пациентов в день принимаем, и все злые, недовольные.
«Нет-нет, сюда нельзя!»
Токсикологическая реанимация находится в отдельном корпусе – отделение эндотоксикозов. Дорогу преграждает высокий и худой охранник в маске. «Нет-нет, сюда нельзя», – говорит он.
– Почему?
– Не положено.
– Отделение токсикологии – специфическое. Люди здесь хотят конфиденциальности, – объясняет моя сопровождающая. – Всякое бывает. Человек не хочет, чтобы видели, как его рвёт, или он в состоянии токсического шока. Или, к примеру, это может быть наркотический передоз…
Идём дальше. Табличка-указатель: «Отделение кардиологии». Выясняется, что это и есть тот самый пресловутый 6-й корпус, перепрофилированный под ковид. Здесь реанимация для больных коронавирусом.
«Аквариум», обсервация, COVID-19
Меня пропускают в «аквариум» «красной зоны». Мы находимся в круглом помещении, действительно напоминающем аквариум, со стеклянными окнами по периметру, из которых можно видеть и саму реанимацию, и передвигающихся по ней людей в белых «космических» одеяниях. Это врачи отделения.
– В больнице всё происходит не само по себе, – пояснил мне доктор Кузнецов. – Существуют приказы Минздрава, по которым и происходит маршрутизация пациентов. Ковидные или те, у кого подозрение на коронавирусную инфекцию, попадают в обсервацию, и далее за ними наблюдают, чтобы поставить точный диагноз.
Здесь же не обсервация, а ковидная реанимация. До входа в «аквариум» – шкафчики для переодевания в специальную одежду. Комната дезинфекции, всё стерильно, только самое необходимое.
В самом «аквариуме» молодые врачи выглядят довольно жизнеутверждающе: шутят, общаются. Всё как всегда. Как будто нет никакой смертельной угрозы.
Главный администратор смены Александр Шакотько что-то выясняет со своим коллегой. Он нахмурился, что-то ему не нравится. Остальные смотрят в компьютеры, изучают состояние больных на сегодня.
– Вы тоже работаете в памперсах? – спрашиваю я его после знакомства.
– Зачем? У нас бригада работает по 4 часа, затем человека меняет другая смена. Костюм он снимает. Сейчас у нас 1-й и 2-й этажи на боевом посту с марта. Это реанимация. В смене 6 врачей и 8 медсестёр на 2 этажа.
– А были те, кто отказался идти работать в «красной зоне»?
– Из моих – никого. Все были готовы. Нам хлеба не надо, работу давай! – смеётся врач.
Отделение Шакотько – это интенсивная реанимация больных с тяжёлыми черепно-мозговыми травмами, травмами конечностей, живота и проч., он врач-анестезиолог-реаниматолог, просто в силу чрезвычайной ситуации сейчас работает здесь. Впрочем, как и другие его коллеги.
Операционный блок в НИИ Склифосовского. Фото: склиф.рф– То есть это было добровольное решение? Никто вас сюда не назначал?
– Да, абсолютно добровольное.
– А когда вы последний раз были в отпуске?
– Хм, это конфиденциальная информация, – отвечает он, усмехаясь.
Подходит его коллега, такой же администратор смены.
– Ну что, как у нас дела сегодня?
Тот что-то негромко отвечает.
– Пока нельзя в отпуск. Да потому что, знаете, косяки за косяками, утюги за утюгами.
– А сколько медиков заразилось?
– Не так много, – отвечает Шекотько. – В моём отделении 7 человек из 50.
– А умерло?
– Хм... Это конфиденциальная информация.
– Пациентов у вас стало больше или меньше?
– Как было, так и осталось. Не могу сказать, что их стало больше или уменьшилось.
Этот разговор происходил в начале сентября. Все последующие попытки получить хоть какую-то конкретику по заболевшим COVID-19 окончились неудачей. Сколько пациентов находится в отделении и сколько их было в марте и апреле? Какая смертность? Сколько медиков брошено на работу с коронавирусом и скольких из них больница потеряла? Эта информация охраняется не хуже, чем гостайна.
С директором больницы поговорить не удалось, на высланные вопросы он не ответил. Те же вопросы неоднократно высылались и в Департамент здравоохранения. Ответов на них к моменту публикации материала мы не получили. Но даже если бы и получили, эта информация была бы уже неактуальна: ситуация в городе за последние недели сильно поменялась.
