Фильмы, осмысляющие советское прошлое, и в Перестройку, и в первые постсоветские годы выходили один за другим. Многие помнят короткометражку «Защитник Седов» или картину Дыховичного «Прорва». Эти фильмы говорят о трудном опыте, об его свежих следах, но разговор о преодолении последствий пережитого нами в ХХ веке остаётся как бы за кадром: покаяние подразумевается (возможно, как что-то, что происходит в тебе даже помимо твоей воли), но сам образ «переменившегося» человека словно бы отсутствует. В знаменитом фильме «Покаяние» мы можем только догадываться, хочет ли главная героиня обрести такую свободу – в покаянии за общее прошлое. Я полагаю, что – да, вглядываясь в ту часть сюжета, которая открывает и завершает фильм: работу героини кондитером. Но всё это очень тонко, не более чем намёки.
Впрочем, своё размышление я хотел бы начать с другой киноленты – «Охоты на лис» Абдрашитова и Миндадзе, снятой ещё в 1980 году. Сюжет этой незаслуженно забытой картины довольно прост: главного героя, рабочего Виктора Белова, избивают и обкрадывают двое подростков, и одного из них, Владимира Беликова (обратите внимание на сходство имён героев!) приговаривают за случившееся к 2-летнему заключению. Белов решает великодушно простить хулигана, навещает его в колонии, говорит по душам, добивается условно-досрочного освобождения и т. д. И вот Беликов выходит.
Что же видит его спаситель? Получивший свободу молодой человек тут же забывает своего благодетеля и уезжает праздновать освобождение не с ним (а Белов подготовил квартиру к празднику встречи!), а со вторым парнем, участвовавшим в нападении на Белова и не понёсшим наказания. Главный герой сначала шокирован неблагодарностью, но этот шок запускает в нём процесс саморефлексии: он вдруг открывает в себе, что желание направить Беликова «на путь истинный» не было прощением, а просто подчинением младшего своим жизненным установкам. Настоящим событием в фильме становится то, что вместе с неудачей в качестве «наставника» герой приобретает реальное видение своей жизни, которую – в терминах экзистенциализма – можно было бы назвать «неподлинным существованием». Белов переходит от понимания себя как жертвы и обвинителя к взятию вины за содеянное подростками. Он испытывает раскаяние как человек, который своим «неподлинным существованием» дал толчок к неподлинной жизни других.
Кадр из фильма “Охота на лис”. Изображение: киностудия Мосфильм, Третье творческое объединение.В начале фильма мы застаём Белова увлечённо занимающимся спортом, известным под названием «Охота на лис» (соревнования, связанные с радиопеленгацией): Абдрашитов и Миндадзе делают из этого увлечения главного героя метафору. Собственно, Белов всю жизнь воодушевлённо бежит за навязанными извне ориентирами, не имеющими никакого отношения к тому, что ценно для него лично. Финал картины цитирует другой замечательный английский фильм – «Одиночество бегуна на длинные дистанции», герой которого – молодой человек, одерживающий победу в забеге, – вдруг останавливается, немного не добежав до финиша, и с улыбкой пропускает вперёд всех своих соперников. Смысл этой улыбки прочитывается как обретение персонажем самодостаточности, нежелание участвовать в навязанной гонке. Бегущий с радиопеленгатором Белов в конце тоже, казалось бы, безо всякой на то причины вдруг останавливается. Но – мы не видим никакой улыбки на его лице. Он сходит с дистанции и исчезает в лесу, то есть уходит в никуда, в личное безвременье. Этим Белов напоминает многих героев позднесоветских фильмов: «Ты и я», «В четверг и больше никогда», «Полёты во сне и наяву», «Отпуск в сентябре» и так далее. Кающемуся Белову больше невмоготу жить как прежде, ему хочется изменить жизнь, но путей, которые способствовали бы этому изменению, он не знает. Он обрёл локальное видение свой жизни, но придавлен всяким отсутствием видения более общего: истоков своей трагедии, истории страны, других людей. Его личное раскаяние, тонущее в одиночестве, ведёт его к небытию; а общего раскаяния, изменения атмосферы не происходит.
Кадр из фильма Тенгиза Абуладзе “Покаяние”. Изображение: Кинокомпания “Грузия-фильм”.В эпоху Перестройки кинематограф, как кажется, делает шаг именно в эту сторону, пытаясь говорить о необходимости общего покаяния и раскаяния. В знаменитом «Покаянии» Тенгиза Абуладзе, снятом в 1984-м, но на экраны вышедшем в 1986-м, присутствуют два плана. Один – более непосредственный – разговор о тоталитарном прошлом в контексте вины палачей и необходимости возмездия. Другой – более прикровенный – мысль об общей вине и общей ответственности. И во времена Перестройки, и в новейшую эпоху отмечалось, что название фильма не вполне точно выражает его смысл. Что происходит на экране? Идёт суд над женщиной, Кетеван Баратели, которая сама произвела суд над палачом своих родителей Варламом Аривидзе и не даёт придать его тело земле. Подсудимая требует справедливости и возмездия, исторический приговор произнесён, и будто бы во исполнение этого приговора кончает с собой подросток – невинный внук дедушки-палача, Торнике Аривидзе. Вряд ли это можно назвать покаянием в христианском смысле слова, скорее уж это возмездие. Однако, по моему мнению, описанные события – лишь один из планов фильма, причём разворачивающийся в воображении самой Кетеван Баратели, которая на самом деле живёт иначе: выпекает в местной кондитерской торты в форме храмов, мирно разговаривает с посетителями своей лавки и т. д.
Историк и богослов Аркадий Шифрин в 80-е годы отмечал, что отец Кетеван, пострадавший художник Баратели, в воображении своей дочери видит тот самый храм, к которому должна идти дорога, уже не как место единства верующих, место молитвы, а как памятник культуры. Его непричастность советскому прошлому может быть только кажущейся, потому что какие-то принципиально иные планы бытия для него тоже недоступны. Есть и сцены с более выраженным аллегорическим звучанием: например, Варлам поедает рыбу «Ихтис» (аббревиатура Иисуса Христа в раннехристианские времена – «Стол»), а посетитель кондитерской лавки, читающий в газете сообщение о смерти Варлама, с удовольствием съедает бисквитный купол храма, испечённого Кетеван... На самом деле храма, смысла жизни как подлинности, для всех участников драмы уже не существует: люди не прорываются к подлинности, оставаясь на уровне символов, памятников, кондитерских изделий, отсылающих к крепко забытому Первообразу. Тема жизни, лишённой веры, проступает в фильме как тема вины, требующей покаяния. Жаждущая в своём воображении возмездия дочь репрессированного интеллигента в реальности отказывается от возмездия: она ничего не отвечает своему гостю, восхваляющему Аривидзе. В этом молчании каждый может прочесть своё. Не исключено, что Кетеван, не способная по-человечески простить палача, всё же отказывается от суда над другими обывателями, так как длить этот суд – значит не раскаяться самой и идти дальше по улице Варлама.
Кадр из фильма “Как я провел этим летом”. Изображение: кинокомпания «Коктебель»Третьим и последним фильмом для сравнения я бы выбрал картину Алексея Попогребского «Как я провел этим летом», созданную десять лет назад. Её сюжет, опять-таки, довольно прост: два героя фильма – единственные работники метеорологической станции на необитаемом острове в Северном Ледовитом океане. Старший из них – Сергей, младший – практикант Павел. Первый – опытный профессионал-практик, умеющий всё делать своими руками, второй – молодой человек, редко снимающий наушники и погружённый в компьютерные игры. Кульминация их неизбежного конфликта случается тогда, когда Павел получает по радио информацию о гибели на материке в автокатастрофе семьи Сергея. Молодой человек не сразу решается сообщить суровому начальнику о трагедии, а когда сообщает – убегает прочь, боясь агрессии Сергея, замерзает, пытается обогреться и засыпает у радиоизотопного генератора. Наутро он понимает, что получил большую дозу радиации, и винит во всём своего «старшего», своё прошлое – Сергея, и решает ему отомстить. Он облучает у того же генератора вяленую рыбу, возвращается к Сергею и кормит его ею. Таким мы видим финал: два героя, обречённые, вероятно, на гибель от лучевой болезни, тихо сидят за столом с отравленной рыбой. Сцена с рыбой визуально (сравните сами!) напоминает известную сцену из фильма Абуладзе с поеданием «Ихтиса», успевая перенять и её смысл. Даже подходя к порогу раскаяния, примирения, герои не совершают его по-настоящему, потому что для них давно нет Того, кто может отпустить грехи и даровать покаяние. Остались только символы, отпечатки и томление нераскаянного духа. Причём в самой современной из названных кинолент и самое глубокое отчаяние: сама рыба отравлена, два героя, а в каком-то смысле «две формы жизни», две истории, – обречены на взаимное отчуждение, непрощение друг друга, а как следствие – смерть.
Этот пессимистический контекст довольно общий для современного кинематографа. Например, он свойственен лентам Андрея Звягинцева. Мы можем снова и снова возвращаться взглядом к советской эпохе с её ужасами, но как излечить «советское» в себе? Какие есть тропы из «безвременья»? Этот вопрос всё время остаётся открытым.
