Крепостничество – совершенно особая проблема для России. «Его происхождение и развитие представляют собою явление столь исключительное и ни на что не похожее, что в него трудно поверить», – замечал западник Александр Герцен. Славянофилы и западники, не сходящиеся по многим вопросам, были едины в необходимости эмансипации крестьян. Вот что писал родоначальник славянофильства Хомяков в осуждение крепостного права: «В России крепостное право есть не что иное, как грубая полицейская мера, выдуманная нуждою государственной, но не уничтожившая братства человеческого, а в германском поморье (в Курляндии, Лифляндии – Д.П.) оно было коренным злом, связанным с завоеванием и насилием племенным. В России оно плод невежества, а там – преступления». А ранее и сам император Николай I признавал крепостное право «злом, для всех ощутительным».
В крепостном праве многие образованные люди того времени видели политическую отсталость, развращение общественной нравственности и негативное влияние на народное хозяйство. После Манифеста о трёхдневной барщине и Указа о вольных хлебопашцах, подписанных Павлом I и Александром I в 1797-м и 1803 годах, крестьянам всё ещё было запрещено уходить со своих земельных наделов. Они находились в наследственном подчинении и были ограничены в праве приобретать недвижимость.
Указом о вольных хлебопашцах помещики пользоваться не спешили: многие не были готовы так легко расстаться со своей собственностью. Средств защиты против произвола помещика, именуемого отцом крестьян, почти не было. Согласно «Своду законов о состоянии людей в государстве», изданному в 1833 году, помещики имели право наказывать своих дворовых людей и крестьян, распоряжаться их личной жизнью, дозволять или запрещать браки. Помещик и крестьянин взаимно развращали друг друга: первый упивался безграничной властью, другой учился притворяться, лгать и льстить. Что касается народного хозяйства – то хуже всего работает невольник, побуждаемый к труду страхом. Проблема достигла колоссальных масштабов. Вот какую мысль высказывал Юрий Самарин за год до воцарения Александра II: «Во главе современных, домашних вопросов, которыми мы должны заняться, стоит, как угроза для будущего и как препятствие в настоящем для всякого существенного улучшения в чём бы то ни было, – вопрос о крепостном состоянии. С какого бы конца ни началось наше внутреннее обновление, мы встретимся с ним неизбежно».
С восшествием на престол Александра II многие связывали надежды на долгожданное освобождение. То, что не было доведено до конца Николаем I, должно было свершиться. Страна ждала реформ. Об этом мы можем прочитать в «Записках» Александра Кошелева, издателя славянофильского журнала «Русская беседа», от 20 февраля 1855 года: «Хомяков, Ив. Киреевский и ещё несколько приятелей собрались у нас (Кошелевых), и мы с надеждами выпили за здоровье нового императора и от души пожелали, чтобы в его царствование совершилось освобождение крепостных людей и созыв общей земской думы».
При всей очевидности зла крепостного права находились и противники реформы. Главным из них был граф Пётр Шувалов, внештатный помощник секретаря Государственного совета, санкт-петербургский губернский предводитель дворянства. 16 марта 1859 года в Общем присутствии Редакционных комиссий заявил, что «обязательство, налагаемое на помещиков продавать земли» является ни чем иным, как экспроприацией дворянской собственности. Впоследствии вместе с князем Ф.И. Паскевичем, М.П. Позеном, В.В. Апраксиным он отказался подписать последнюю редакцию закона «по несочувствию проектам Положения Редакционных комиссий».
Наиболее охранительные позиции занимали мелкопоместные дворяне. Их хозяйство носило потребительский характер и напрямую не было связано с рынком. Среднепоместное дворянство тоже было мало вовлечено в рыночные отношения. Крупная дворянская знать хотя и не была экономически заинтересована в отмене крепостного права, видела в реформе возможность сохранить в своих руках политическую власть в стране. Учреждённые для подготовки реформы губернские комитеты по «улучшению быта крестьян»занимались определением надела, повинностей за усадьбу и полевой надел, а также определением предела вотчинной власти.
Манифест объявили 3 марта 1861 года – в Прощёное воскресенье. Его слова звучали очень вдохновенно: «Россия не забудет, что дворянское сословие добровольно, побуждаясь только уважением к достоинству человека и христианскою любовию к ближним, отказалось от упраздняемого ныне крепостного права и положило основание новой хозяйственной будущности крестьян. <…> Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного». Манифест был встречен восторженно: крестьянам была дарована юридическая свобода и присвоены гражданские права. Однако восторг вскоре сменился разочарованием: земля оставалась помещичьей собственностью. В этом была своя несправедливость: крестьяне получали неудобные для обработки и достаточно небольшие наделы, за которые продолжали нести повинности в пользу помещика, почти не отличавшиеся от крепостных. Переход из «временнообязанного» состояния в состояние собственника тоже был затруднён, несмотря на выдачу кредитов со стороны государства. Было зафиксировано около 2 тысяч восстаний по стране: крестьяне требовали освобождения с землёй, – но к лету 1861 года эти восстания пошли на убыль. К 1881 году временнообязанных крестьян оставалось 15 %, а к 1883 году такая категория исчезла совсем: часть оформила выкупные сделки, часть лишилась земли.
Даже при большом опоздании в проведении реформы и всех минусах и издержках положительное значение её для России вряд ли можно оспорить. Было положено начало движению к гражданской свободе. За решительный шаг царю-освободителю отплатили сполна: семь покушений, последнее из которых стало трагическим. Первая бомба, брошенная под ноги лошадям, не ранила царя. Он подошёл к метальщику, народовольцу Рысакову. В это время другой член революционно-террористической «Народной воли» Игнатий Гриневицкий бросил вторую бомбу, взорвавшую его вместе с Александром II.
В Санкт-Петербурге на месте гибели императора на средства, собранные по всей стране, был возведен храм Спаса на Крови. А спустя полвека после отмены крепостного права во многих городах России благодарные граждане поставили памятники на добровольные народные пожертвования.
Очевидно, пока одни думали над улучшением положения русских людей путём реформ, другие действовали силовыми методами. Большевистская монументальная пропаганда смела все памятники Александру II, за исключением двух в Финляндии, как бы заявляя: нет больше героев, кроме нас. Наверное, то же самое могли иметь в виду народовольцы, подготавливающие убийство царя-освободителя. Есть мнение, что социалисты считали вредными, отодвигающими революцию любые улучшения и реформы «сверху».
Революция же и отменила отмену крепостного права. Колхозы 30-х годов возродили худшие образцы крепостничества. «Это была система (советский строй – Д.П.), которая: <...> в конце 20-х провела геноцид крестьянства: пятнадцать миллионов крестьян было отослано на уничтожение; ввела крепостное право, так называемый „паспортный режимˮ; в мирное время искусственно вызвала голод», – писал Солженицын. Работающие за пайку хлеба, миску супа и трудодни крестьяне расшифровывали аббревиатуру ВКП(б) как «Второе крепостное право большевиков». Сельское население СССР не имело паспортов до 1974 года. Более 50 миллионов человек были привязаны к колхозам и лишены свободы передвижения. Вот как в 40-х годах XX века высказывался русский философ-эмигрант Иван Ильин: «Итак, историческая эволюция давала крестьянам землю, право на неё, мирный порядок, культуру хозяйства и духа, свободу и богатство; революция лишила их всего. Подготовительный нажим большевиков начался немедленно вслед за „чёрным переделом” и длился 12 лет. Вслед за тем (1929–1935) коммунисты приступили к коллективизации и, погубив казнями и ссылками не менее 600 000 дворов и семей, ограбили и пролетаризировали крестьян и ввели государственное крепостное право».
И первое, и уж тем более второе крепостное право можно смело назвать злом и неправдой. Поздняя отмена первого в некоторой степени способствовала возникновению второго. Соблазнённый большевиками русский народ воспользовался подаренным правом на бесчестье, отказавшись от осмысленных и планомерных изменений, от своего исторического пути, связал себя путами, куда более страшными. Внешней несвободы XX века мы уже не имеем. Но выберемся ли из-под гнёта советского наследия – страха и внутреннего закрепощения?
