Никто и не вспомнил, как исполнилось 200 лет со дня смерти графа Жозефа де Местра, знаменитого консерватора и – чтобы уже ничего не упустить из страшилок для публики – ученика иезуитов (он испытал сильное влияние с их стороны, хотя и не был лично членом Общества) и масона. Нас сейчас интересует один сюжет, связанный с его деятельностью в России, а именно – его роль в создании Царскосельского лицея, точнее – в том, что лицей стал таким, каким он стал. Инициатором создания лицея был знаменитый – тогда ещё не граф – М.М. Сперанский, предвидевший большую потребность в образованных чиновниках в связи с грядущими административными реформами. По идее, таковых должна была дать реформированная образовательная система империи: университеты (в Москве, Казани, Харькове, Дерпте), губернские гимназии… Увы, было очевидно, что это не так. Героическая попытка заставить чиновников учиться была предпринята в августе 1809 года – чин коллежского асессора можно было получить только по экзамену. «Чины сделались страстию русского народа», – писал Пушкин в знаменитой записке о народном воспитании. Но – при всей сложности оценивать коррупцию на расстоянии – выскажем осторожное предположение, что тезис этой записки – «а так как в России всё продажно, то и экзамен сделался новой отраслию промышленности для профессоров. Он походит на плохую таможенную заставу, в которую старые инвалиды пропускают за деньги тех, которые не умели проехать стороною» – недалёк от истины. [caption id="attachment_59782" align="aligncenter" width="640"]
«А. С. Пушкин на экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года». Фото: Всероссийский музей А. С. Пушкина[/caption] Всего лучше было бы доверить воспитание священству; в России это трудно: «Клир, к несчастью, отделён от общества в России и не исполняет никаких гражданских обязанностей». Впоследствии эта мысль (или, если угодно, констатация) будет повторена тем же знаменитым лицеистом в написанном незадолго до смерти письме к П.Я. Чаадаеву: «Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и всё. Оно не принадлежит к хорошему обществу». Для человека с взглядами де Местра естественно говорить, что вне Рима нет цивилизации, и здесь мы можем его не слушать. Пётр в его глазах скорее задержал развитие. Оно должно осуществляться естественно: «Пока не будет обнаружено внутреннее брожение, которое всем бросится в глаза, всякая попытка укоренить науки в России будет не только бесполезна, но и опасна для государства, поскольку эта попытка сможет только заглушить здравый смысл нации, который во всех странах является всеобщим охранителем, и наполнить Россию бесчисленными толпами полуучёных, во сто раз худших, чем самые невежды, с умонастроением ложным и гордым, разочарованных в собственной стране, вечных критиков правительства, почитателей иностранных вкусов, языков и мод, всегда готовых уничтожить то, что они презирают, то есть всё». Прежняя мера государственного секретаря находит в нём язвительного критика: «Государство должно дать науку своим подданным, стремящимся к ней, но оно не должно и не можетдать её тем, кто её не хочет. Напрасно правительство будет делать тот или иной род знаний непременным условием получения тех или иных чинов; пока необходимость не будет проистекать из самой природы вещей, закон станет предметом насмешек и научные степени станут в короткое время пустыми титулами, тарифы на которые будут всем известны». И здесь язвительный критик становится гасильником: «вместо того чтобы расширять круг знаний в России, его необходимо сузить, для блага самой науки; это совершенно противоположно той энциклопедической горячке, которая стала одной из величайших болезней момента». «Или юные Русские –ангелы, или их наставники сошли с ума» Второе письмо затрагивает уже непосредственно лицейскую программу. Оно начинается с изложения семиступенчатой иезуитской модели (на этот раз мы не будем входить в подробности). Много предметов не нужно. «Обратите внимание, г. граф, на мудрость наших предков. Поскольку все (я имею в виду высшие классы) должны уметь хорошо мыслить, хорошо говорить и хорошо писать, они ограничили общее образование этими тремя пунктами. Затем каждый принимал своё решение и предавался той отдельной науке, которая была ему нужна. Никогда они не думали, что нужно было бы знать химию, чтобы стать епископом, или математику, чтобы быть адвокатом… Так были воспитаны Коперник, Кеплер, Галилей, Декарт, Ньютон, Лейбниц, оба Бернулли, Фенелон, Боссюэ и множество других; это весьма точно доказывает, что такая манера годилась лишь для того, чтобы исказить и сузить наш ум, как вещают краснобаи века сего». После этого вступления граф переходит к подробному разбору плана. И тут – уже один перечень предметов, представленных на его суд инициаторами Лицея, занимает много места. Приведём его.
