– После выхода мюзикла «Нотр Дам де Пари» лёгший в его основу роман Виктора Гюго воспринимается во всём мире как культовый французский роман, своего рода символ французской литературы. Он и для французов является таковым? Выход мюзикла как-то отразился на популярности романа во Франции?
– Мне кажется, здесь важно прежде всего понять, как создаётся национальный миф и как нация конструирует себя сама как «воображаемое сообщество», что позволяет ей обрести основание. В романе «Нотр Дам де Пари» соединяются два мифа. Прежде всего миф, связанный в периодом французской «славы» – возведением величественного собора, началом централизации Французского королевства династией Капетингов. Гигантизм собора отсылает к этому «величию». Но есть также миф Виктора Гюго, который воплощает «лучше, чем кто-либо другой, ценности свободы и секуляризма, провозглашённые Третьей Республикой», следует из надписи на его могиле в Пантеоне.
Писатель Виктор Гюго. Фото: Национальная библиотека Франции / WikimediaДействительно, почему этот роман выделяется среди других романов XIXвека, в которых присутствовали иные взгляды на собор (например, у Эжен Сю), если не по причине «института», который представляет Виктор Гюго в национальной культуре? В воображении этот роман соединяет два мифа: «воображаемое» Средневековье, согласно терминологии Жака Ле Гоффа, и Виктора Гюго как «поэта» свободы, наследующей ценности французского Просвещения с его вниманием к «маленькому человеку». В этом смысле этот роман не столько символ французской литературы, сколько произведение, удовлетворяющее потребность во всех фантазмах, его сопровождающих.
Мюзикл, вышедший в 1998 году, популяризировал в основном уже существующие мифы, акцентировав некоторые черты, но также заострил и другие мотивы – например, связь между любовью и смертью. В контексте массовой культуры неизбежно произошло не только упрощение романа, но и акцентация в нём того, чего ожидала публика в преддверии XXI века. Роман «Собор Парижской Богоматери» воплотил в себе несколько концентрированный образ Средневековья. Мюзикл 1998 года уловил это «воображаемое». При этом чрезвычайно интересно проанализировать эту музыкальную переработку: она нам показывает, почему роман популярен, что в нём ищут и что находят.
– Нравится ли вам роман? Когда я перечитывала его во взрослом возрасте, персонажи показались мне слишком схематичными.
– Я очень люблю «Собор Парижской Богоматери». Он принадлежит к числу романов-фресок, которые мне нравятся. Неизбежно происходит схематизация, некоторое упрощение психологии персонажей, поскольку любая фреска подразумевает диалектическое притяжение и отталкивание между «типами» главных героев, которые вступают в резонанс друг с другом. Кстати, это симптоматично, что вы используете слово «схематичный». Это один из недостатков, которые видел в этом произведении Оноре де Бальзак. Когда роман вышел в 1831 году, он назвал его неправдоподобным. Но мне кажется, тем не менее, что Гюго здесь, как и в «Отверженных», уделяет большое внимание психологии персонажей. Они развиваются на протяжении повествования, и это неотъемлемая черта романа XIXвека, что было обусловлено развитием прессы. Действительно, роман-сериал – это особый жанр, в котором важна согласованность сюжета от серии к серии и эволюция героев для поддержания интриги (а, соответственно, и успеха газеты, публикующей произведение).
– Есть ли в этом романе главная идея, важная для автора мысль, художественное открытие?
– Следует напомнить, что французский романтизм постоянно «возрождает» Средневековье. Жюль Мишель, например, это делает в истории, а Виктор Гюго – в литературе. В этом романе есть не только драматический сюжет, но и попытка посредством метафор и эпического повествования (характерного для произведений Гюго) возродить Средневековье. Кроме того, это произведение положило начало развитию исторического романа, который появляется впоследствии уже у других писателей. И возрождение этого жанра (у Поля Феваля-сына, например, в начале XXвека) можно понять только в определённой связи с этим произведением Виктора Гюго. Тема одержимости дьяволом, мотив заточения в тюрьму женщины среди прочих повлияют на сюжеты популярных романов начиная с 1850 года. А сам роман Гюго испытал на себе явное влияние английского готического романа – через создание фантастической эстетики второй половины XIX века, не раз отмечаемой критиками. Это влияние мы видим во мраке собора и амбивалентной личности Клода Фролло.
Первая страница рукописи романа Виктора Гюго. Фото: WikimediaВ романе есть и политическая идея. «Собор Парижской Богоматери» не прославляет Францию, это скорее произведение, где воспевается умирающее прошлое. Действительно, роман имеет подзаголовок «Год 1482» – это конец Средневековья, начало обновления, принесённого эпохой Ренессанса. И Виктор Гюго в романе «Отверженные» выражает двойственное чувство очарования Парижем, преображённым бароном Османом, и отвращения к нему. В красных апокалиптических оттенках романа прочитывается то, что, по Жану Делюмо, пугало человека на Западе, – тоска по гибнущему миру. Но также здесь присутствует и рефлексия над идеей прогресса, усилившаяся в годы правления Карла X. В политических трениях конца XV века угадывается Франция времён Июльской монархии: в 1482 году Людовик XI, через тридцать лет после окончания Столетней войны, добивается восстановления французского «величия». Гюго задаётся вопросом: возможно ли построить новое будущее, не разрушая установившегося порядка? Действительно, за сатирой на клириков прочитываются усилия автора, направленные на подрыв монархического строя. Как строить современный мир, мир после 1482 года, в котором не будет места «маленьким людям» со «двора чудес»? Таким образом, политические устремления Виктора Гюго и его приверженность идее независимости Греции в 1822 году филигранно вплетаются в повествование о Франции времён собора Парижской Богоматери.
– Как бы вы выразили в одной фразе, о чём эта книга?
– «Собор Парижской Богоматери» – это прежде всего история Парижа, разворачивающаяся вокруг собора и четырёх персонажей: горбуна Квазимодо, звонаря собора Парижской Богоматери; Эсмеральды, танцовщицы-цыганки; Клода Фролло, страдающего архидиакона; капитана Феба. Через них показан вихрь уходящего мира – в любви, пламени, смерти и взывающих к возвышенному монументальных горгульях на здании.
– Как вы восприняли пожар в соборе Парижской Богоматери в 2019 году? Является ли это здание для вас символом Франции?
– Меня очень заинтересовала та важность, которую приобрёл этот пожар как драма, коснувшаяся «собора целого народа и его тысячелетней истории» (из речи Эммануэля Макрона 16 апреля 2019 года). Был феномен, который я уже наблюдала во время теракта в ноябре 2015 года в Батакане. По этому случаю в книжных магазинах взлетели продажи романа Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», и я тоже тогда, на общей волне, открыла для себя эту книгу американского писателя. Интересно, что литература может стать пространством присвоения вещам их истинного смысла через возвращение к общим культурным, историческим основам перед лицом событий, которые мы не можем контролировать. После пожара в соборе роман Гюго снова стали читать и перечитывать по-новому, так что на Amazon, например, раскупили все книги. Многие мои коллеги-учителя, преподающие литературу в средней школе, воспользовались этой возможностью, чтобы заставить учеников, приунывших перед лицом этой «национальной драмы» (как писали СМИ), прочитать около 950 страниц. Увлечение этими романами, кстати, работает на воссоединение общества, о чём так мечтал Виктор Гюго.
Картина "Квазимодо спасает Эсмеральду от рук палачей". Фото: parismuseescollections.paris.fr–Какие произведения вы бы назвали лучшими во французской литературе?
–Сложно сказать, какой период во французской литературе «лучший». С одной строны, произведения, считающиеся «лучшими» и «классическими», определены официально и включены в школьную программу. Но, на мой взгляд, в выборе лучшего присутствует большая доля субъективности. Период, который нравится мне, это, без сомнения, время натуралистического романа XIXвека, немного после Виктора Гюго. К тому же Гюго опосредованно сыграл немалую роль в возникновении жанра натуралистического романа, в котором писал, например, Эмиль Золя. Действительно, заботу о беднейших классах, акцентирование социальных и политических проблем мы находим уже у Виктора Гюго, и это только усиливается, на мой взгляд, у Эмиля Золя, поскольку он преподносит эти проблемы, используя «научный», натуралистический метод. И ещё у Виктора Гюго удивительно сочетается стремление у реализму с фантазией, метафорой, преображающей реальность. Лично я обожаю «Накипь» Золя. Социальные, медицинские, политические проблемы там поданы очень остро: в описании совершенно истерического общества мы находим и карнавал конца века, и в то же время стремление очень точно описать то вырождение, которое занимало физиологов и гигиенистов того времени. Мне очень нравится масштаб этого произведения, хотя оно и не такое эпическое, как «Жерминаль».
