Окончание. Начало смотрите здесь: Часть 1,часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7 , часть 8 ...Дом, где лидер повстанцев скрывался последние полгода, был окружён, но Антонов и не думал сдаваться. В конце концов, и не от таких передряг уходили, уйдём и на этот раз. Патроны есть, стены крепкие – прорвёмся! – Врёшь, не возьмёшь! – весело кричал он, стреляя из проёма окна по ограде палисадника, за которой залегли чекисты. Но тут Антонов наконец разглядел лица тех, кто жаждал его крови. – Яшка?! – узнал он бывшего командира Особого полка Якова Санфирова. – Ты что творишь?! Это же я! – Я знаю, что это вы, – раздался глухой голос верного сподвижника. – Сдавайтесь, Александр Степаныч, убьём ведь... – Так ты, Яшка, теперь с красными комиссарами заодно?! – Вы же знаете, у меня жена, дочь... – Сдался комиссарам, значит... А у меня, по-твоему, нет жены?! – Сдавайся, Шурка! Погулял – и будет, довольно! – Хрен вам, а не Шурку... Лежащий в кустах командир чекистского отряда карателей закричал: – Хватит уже этих разговоров. Товарищи, поджигайте крышу, выкурим этих мерзавцев на улицу...
* * *
В августе 1921 года начался постепенный вывод частей Красной Армии из пределов «успокоенной» Тамбовщины. Едва ли не первым в самом начале месяца уехал сам Тухачевский. Вместо него командующим войсками Тамбовской губернии стал видный советский военачальник Михаил Карлович Левандовский, который через некоторое время передал фактическое руководство войсками в руки начальника штаба Михаила Васильевича Молкочанова. На место войсковых частей прибывали чекистские карательные отряды: теперь, когда главная ударная сила повстанцев была уничтожена, было самое время заняться индивидуальным террором.
Большевистский плакат, выпущенный после подавления восстания Фото: Государственный центральный музей современной истории России* * *
В архивах сохранилось письмо-прошение наркому юстиции Курскому от заключённых Кожуховского лагеря, заложников Тамбовской ВЧК, датированное 14 сентября 1921 года: «Мы, крестьяне Тамбовского, Кирсановского и Козловского уездов Тамбовской губернии, арестованы в июне с.г. Вот уже четвёртый месяц, как мы, старики, беременные женщины и малые дети, находимся в непривычно тяжёлых для нас условиях: голодаем, болеем, и среди детей были уже смертные случаи. За что мы арестованы, мы совершенно, как тёмные люди, не можем понять, так же не понятно для нас и то, что более здоровые члены наших и других семей находятся на свободе, а мы, больные старики, дети и их матери, находимся в лагерях. Теперь наступают холода, а у нас нет ни одежды, ни обуви, так как при аресте нам не дали возможности взять с собой что-либо, да мы, откровенно сознаёмся, как невиновные, думали, что наш арест будет очень непродолжителен, но оказалось наоборот, и причины такового нам до сих пор не выясняют – в чём есть наша вина, за что мы взяты, – в качестве ли заложников в связи с нашествием антоновских банд или же за других в чём-то виновных, вообще всё это мы понять не можем... Просим обратить внимание на нашу просьбу, – ускорить разбор нашего дела и освободить нас, отправить на родину...». Вместо ответа заложников из тамбовских концлагерей стали высылать в лагеря в другие губернии, и таких «ссыльных» насчитывалось более 70 тысяч человек, включая женщин, детей и стариков. Несчастных морили голодом в концлагерях, в том числе и под Москвой. Оборванные, исхудавшие дети лазили по помойкам в поисках хоть чего-нибудь съестного. Старая революционерка Вера Фигнер, одна из председателей Московского комитета Красного Креста, в сентябре 1921 года писала в Ревтрибунал Республики, пытаясь заступаться за заложников.
Вера Фигнер, 1906 год. Фото: wikimedia.org* * *
Ещё больше народу было замучено в самом губернском центре – в Тамбове. В городе было открыто два больших концентрационных лагеря. Один был стационарный, по соседству со старой городской тюрьмой, другой – полевой – на противоположном берегу Цны, напротив Казанского монастыря, где в то время размещалась Тамбовская губернская ЧК. Вскоре второй полевой лагерь был переполнен настолько, что новоприбывшим заключённым было негде лечь спать. И чекистам пришлось открыть третий концлагерь в самой черте города, неподалеку от ГубЧК на Покровской площади – недалеко от зданий Тамбовской духовной семинарии. Площадь просто обнесли колючей проволокой, на колокольне семинарии установили пулемёт, второй – на одной из двух церквей. А затем пригнали со всех уездов детей, женщин и стариков. В самих уездах царило нечто невообразимое. Произвол, который чинили чекисты по отношению к добровольно явившимся повстанцам, заставил даже руководителя особого отдела Кирсановской уездной политкомиссии 1-го боеучастка написать «телегу» в штаб армии о незаконных действиях ревкомов, «По полученным сведениям, поведение некоторых ревкомов в деле проведения кампании добровольной явки бандитов ниже всякой критики, – говорится в документе. – Ревкомы не только избивают и издеваются над добровольно явившимися, но даже расстреливают таковых, чем срывают всю политику добровольной явки и благодаря чему за последнее время приток добровольно являющихся совершенно прекратился, что является недопустимым и даже преступным, а посему особотделение просит в самом срочном порядке проинструктировать на селе все ревкомы и поставить таковых в известность, что за самовольный расстрел, избиение бандитов, кроме лица, допустившего подобное, ответственность целиком несёт председатель ревкома...» Реки пролитой крови заставили даже первого секретаря губкома РКП(б) Бориса Васильева заговорить о «перегибах» в расправах над антоновцами и о громадном количестве напрасных жертв: «Товарищи знают, как трудно было бороться, знают, что приходилось преодолевать чудовищное сопротивление крестьян, и, чтобы восстановить советский аппарат, приходилось прибегать к суровым репрессиям. Но многие, воспользовавшись тем, что идёт такая борьба, стали сводить личные счёты и заявлять на отдельных граждан, обвиняя их в бандитизме, подставляя ложных свидетелей, а оказалось, что он совершенно не бандит... Можно сказать, что больше половины – жертв напрасных». Но в том-то и дело, что это была сознательная политика властей: сдавшиеся повстанцы должны были ударным трудом в совхозах доказать лояльность большевикам, зная, что их близкие в это время томятся в концлагерях. Часто над заложниками специально издевались, чтобы воспитать в других людях страх перед властью.
* * *
Показателен пример антоновского адъютанта Ивана Старых и его брата Андрея. В 1921 году Ивану Старых, бывшему учителю из гимназии Кирсановского уезда, исполнилось всего 22 года. В протоколе допроса Иван указал, что сознательно вступил в банду в сентябре 1920 года «из-за деспотичного обращения власти с крестьянством». С начала восстания был секретарём штаба калугинского полка, с октября 1920 года – писарем Главоперштаба, а с апреля 1921 года – адъютантом самого Александра Антонова. После разгрома Главоперштаба скрывался вместе с Антоновыми в Паревском лесу. С Антоновым у него были близкие отношения, а с Ишиным не ладил «из-за его кровожадности». Сдался потому, что «не мог дольше скрываться, и потому, что отношение Советской власти к добровольно явившимся изменилось». В октябре 1921 года Старых Иван Александрович был приговорён к двум годам для работы в Архангельском концлагере. В Архангельск сослали и остальных видных антоновцев. И неспроста: вскоре председателю Архангельской губернской ЧК Зиновию Кацнельсону пришла телеграмма из Москвы в которой «комсостав антоновских банд: Вострикова И.А., Кулдошина А.Б., Куксова С.М., Григорьевского Я.С., Старых И.А. и других, приговорённых официально к высылке в Архангельск, согласно постановлению Президиума ВЧК, предлагается расстрелять, по возможности соблюдая конспирацию». Трагичная участь постигла и его брата Андрея, и всех близких семьи Старых, замученных в концлагерях. Таким образом чекисты показывали лидерам сопротивления простую вещь: мало ли что вам там обещал Тухачевский или хоть сам Дзержинский! Сохранить жизнь себе и своим близким сдавшиеся повстанцы могли только в одном случае: если они не просто сложат оружие, но пойдут на полное и безоговорочное сотрудничество с чекистами – так, как поступил заместитель Антонова по Главоперштабу Павел Эктов, который заманил отряд Ивана Матюхина в ловушку. Или как Яков Васильевич Санфиров, бывший командир Особого полка, ставший убийцей братьев Антоновых.
* * *
Яков Санфиров и Антонов были одногодками – на момент начала восстания им исполнилось по 31 году. Более того, они были земляками: Яков Васильевич Санфиров родился в селе Калугино Кирсановского уезда 22 января 1889 года в семье отставного военного Василия Евдокимовича Санфирова и его жены Анны Михайловны. Но, в отличие от Антонова, Санфиров никогда не был идейным борцом. В годы Первой мировой войны он ушёл по призыву на фронт, служил старшим унтер-офицером. Революцию он встретил на юго-западном фронте, затем вернулся в родное село и стал работать в Калугинском волисполкоме. В повстанческую армию Антонова он пошёл неожиданно, оставив престарелую мать и беременную жену. Вот строки из стенограммы допроса Санфирова в ГубЧК: «В банду пошёл в августе 1920 года, а до этого работал в Калугинском волисполкоме. В августе к волисполкому со стороны Ново-Калугино подошла толпа крестьян с кольями, вилами и оружием. Я и некоторые другие крестьяне присоединились к ним по принуждению. Под руководством Токмакова пошли на Трескино, Паревку, Инжавино. Был бой. Спустя некоторое время стал формироваться Кирсановский полк под руководством Никиты Семёновича Глебова. Я в полк попал в качестве рядового и ездил в обозе до перевода в Особый полк.... В Особом полку я был помощником командира полка полтора месяца». Затем прежнего командира перевели в Главоперштаб помощником командира армией, а Санфиров заступил на должность комполка. Конечно, в те годы многие пленные повстанцы говорили, что попали в банду по принуждению и ездили в обозе: это был единственный шанс сохранить жизнь и получить более лёгкое наказание. Но Санфиров сдался в плен не совсем добровольно. Чекисты сообщили ему, что в концентрационном лагере в центре Тамбова находится его жена Мария и девятимесячная дочь Анна – живые, вернее, пока ещё живые. Чекисты предложили Якову пойти на сотрудничество, и он согласился. Это был ценный агент для ЧК, который знал высший командный состав восставших, структуру и численность их войск, места дислокации, схроны оружия, сочувствующих крестьян и так далее. После освобождения Санфиров несколько раз направлялся на розыск банд в Тамбовские леса, но главной вехой в его биографии является участие в облаве на братьев Антоновых.
* * *
Через заложников чекисты пытались давить и на самого Антонова – прежде всего через жену Софью Орлову-Боголюбскую. Уже поле побега из концлагеря в Рассказово Софья Васильевна вместе со сводным братом – видным тамбовским эсером Александром Алексеевичем Боголюбским – была вновь арестована в Воронеже. Сестру и брата этапировали в концлагерь в центре Тамбова.
Софья Орлова-Боголюбская, 1922 год. Фото: wikimedia.org* * *
Из-за охоты чекистов на родственников и друзей Антонов постарался уйти в самое глубокое подполье. Он внешне совершенно прекратил всякую борьбу. Не организовывал новых отрядов и не проводил никаких террористических актов и «экспроприаций». Никому не мстил. Ни коммунистам, ни своим бывшим сподвижникам, добровольно или вынужденно переметнувшимся теперь на сторону противника и даже активно сотрудничавшим с чекистами. Он просто выжидал нового удобного момента. Чекист Полин вспоминал: «Неудачный подход к делу и недостаточная ориентировка привели первоначальную работу по его поимке к тому, что Антонов окончательно „смылсяˮ с глаз ЧК и стал еще осторожнее. Старый прожжённый авантюрист, находившийся большую часть своей жизни в подполье, был слишком хитёр, чтобы к нему „подъехать на козеˮ». Для поимки Антоновых чекистами был сформирован отряд, в который вошли несколько бывших антоновцев, семьи которых были в заложниках у чекистов (на Лубянском сленге они назывались «бандагентами»). Присутствие в отряде «бандагентов», хорошо знавших братьев Антоновых в лицо, было необходимо для успеха всей операции: ведь братья Антоновы больше не разъезжали на белых скакунах в белых парадных бурках в сопровождении сотни-другой охраны, и внешне отличить неуловимого лидера восстания от обычного тамбовского крестьянина было совершенно невозможно. Ничего бы не дала и тотальная проверка документов: у половины крестьян Тамбовщины не было никаких документов вообще. Итак, в отряд, которым непосредственно командовал чекист Михаил Покалюхин, вошли: – начальник милиции 1–го (Уваровского) района Борисоглебского уезда Сергей Кунаков и оперативник Иосиф Беньковский, – бывший командир Особого антоновского полка Яков Санфиров, – бывший командир эскадрона Особого антоновского полка Пётр Юмашев, – бывшие рядовые бойцы повстанческих полков Егор Зайцев, Алексей Куренков, Михаил Ярцев, Никита Хвостов и Ефим Ластовкин (причём последний, судя по воспоминаниям чекистов, пошёл в отряд добровольно: дескать, какие-то мятежники убили жену Ластовкина, а тот якобы поклялся убить самого Антонова в отместку за это).
* * *
Одновременно с поисками Антонова чекисты занимались уничтожением и его полевых командиров. Под угрозой расстрела родственников, взятых в заложники, сдался и Пётр Слюняев, бывший замкомандира отряда ЧОН, добровольно перешедший на сторону повстанцев. Он также стал «бандагентом», и он даже вместе с чекистами участвовал в облавах на вышедшие из окружения отряды бывшего 14–го Хитровского полка Ивана Матюхина. Сам Иван Матюхин погиб в самом начале зимы 1921 года. Как вспоминал Дмитрий Смирнов в своих «Записках чекистов», один из его друзей – некто Василий Белугин – оказался агентом ГубЧК. «Чекист настолько вошёл в доверие к Матюхину, что тот, по совету Белугина, приказал расстрелять самых отъявленных головорезов, „дискредитировавших благородные идеи социалистов-революционеровˮ. К наступлению холодов, опять-таки по подсказке чекиста, многие бандиты разъехались по разным городам, чтобы переждать суровую зиму, и, конечно же, все до единого были арестованы там...» Но самого Матюхина арестовать не удалось – в ходе перестрелки с частями ЧОН он был смертельно ранен. Семён Шамов, скрывавшийся в Талермановском лесу, с наступлением зимы и вовсе распустил всех ещё остававшихся с ним партизан, поставив точку в существовании 6-го Савальского полка, последнего регулярного соединения Антоновской армии. Сам же скрывался до января 1922 года. Его выдали родственники из села Ржавец (ныне Терновский район Воронежской области), к которым Шамов обратился за помощью. Родственники приняли беглого командира повстанцев, а затем сообщили об этом властям. Воронежский ревтрибунал приговорил Шамова к расстрелу за бандитизм, однако за раскаяние и активное сотрудничество с властями расстрел был заменён десятью годами лишения свободы. Как сложилась дальнейшая судьба С.А. Шамова – выяснить пока не удалось. Единственный, кому удалось исчезнуть из поля зрения ЧК, – это командарм Иван Кузнецов. По слухам, ходившим на Тамбовщине, Иван Кузнецов подался за границу – к Борису Савинкову в Польшу.
* * *
На след братьев Антоновых чекисты напали лишь только в мае 1922 года: некий Фирсов, бывший эсер и железнодорожник, донёс властям, что к нему обратилась с просьбой достать порошки хинина (дефицитное в то время лекарство) некая Софья Гавриловна Соловьёва, молодая учительница из села Нижний Шибряй Борисоглебского уезда. Учительница доверительно сообщила, что хинин нужен ей для страдающего приступами малярии Антонова, который прячется от властей в доме некой вдовы Натальи Катасоновой.
Дмитрий Антонов с племянницами Тамарой и Галиной Иванченко, 1915 год. Фото: wikimedia.org* * *
Любопытна дальнейшая судьба Якова Санфирова. За участие в поимке Антонова большевики вернули ему жену с маленькой дочкой. Все вместе они поселились в селе Калугино. Через десять лет у Санфировых было уже семеро детей. Правда, спокойной и счастливой жизни не получилось. В 1923 году Яков Санфиров – как и всякий «бывший» – был лишён избирательных прав и исключён из колхоза. В 1930 году у семьи был изъят дом, а хозяйство – раскулачено. Однако семью Санфировых из Калугино не выселили – как всех остальных кулаков. Видимо, Санфиров напомнил местным чекистам про обещание не трогать семью. В итоге Яков с женой и семерыми ребятишками съехал в землянку. Но после коллективизации, кровавым катком прокатившейся по землям центральной России, власти решили «зачистить» всех бывших антоновцев, причём даже тех, кто активно сотрудничал с советской властью. В лагеря загнали даже престарелого Ивана Кобзева из Пахотноугловской волости – участника пропагандистской встречи с Лениным. Цель Сталина была предельно проста: из народной памяти нужно было методично стереть любое напоминание о войне русских людей против большевиков. Как напоминание о самой возможности такой войны. Дошла очередь и до Санфирова. В мае 1932 года он был арестован по подозрению в подготовке диверсии на территории стройки Каширской ГЭС. Приговор – 3 года лишения свободы. Срок отбывал на станции Сосновец Мурманской железной дороги. После освобождения вернулся домой. И вновь арестован – по обвинению в организации террористической группировки. В период большого террора он сгинул в лагерях.
* * *
Возможно, в тех же лагерях на лесоповале работал и бывший чекист Покалюхин, арестованный в 1938 году за «участие в антисоветской организации правых». Покалюхин выжил в лагерях, хотя сидел до самого 1955 года. Вернувшись домой, он первым стал публиковать воспоминания о подавлении Тамбовского восстания, в которых перечислил фамилии многих командиров антоновских полков. Наверное, просто затем, чтобы люди помнили, что воевал не только Антонов.
