Причудливая историософия русского барина – 2

Славянофильская утопия – такой же феномен славянофильского мировоззрения, как и славянофильское трезвомыслие. «Семирамида» Алексея Степанович Хомякова показывает, что панславизм в XIX веке мог быть не только феноменом «текущего» политического мировоззрения, но и элементом архаизированной легенды. Своими наблюдениями над русским способом её создания делится доцент Свято-Филаретовского института Виктор Грановский 

Фестиваль славянского искусства «Русское поле» в музее-заповеднике «Коломенское». Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»

Фестиваль славянского искусства «Русское поле» в музее-заповеднике «Коломенское». Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»

Продолжение. Начало здесь 

Виктор Грановский, заведующий кафедрой философии и гуманитарных дисциплин Свято-Филаретовского института, кандидат философских наук. Фото: Александр Волков / СФИ
Виктор Грановский, заведующий кафедрой философии и гуманитарных дисциплин Свято-Филаретовского института, кандидат философских наук. Фото: Александр Волков / СФИ

«Семирамида» – не просто манифест славянофильства и даже не феномен «натуралистического славянофильства», которое находил у Хомякова Николай Бердяев, автор критически-благожелательной книги о нём. Это, если угодно, палеославянская ретроутопия, «научно» выстраиваемая методами очень любительской лингвистики и этнографии. Но её историософский остов – особое представление Хомякова о преобладающей, едва ли не универсальной, но всегда парадоксально-латентной роли славянского элемента в мировой истории. 

Хомяков прямо говорит о том, что вся история Европы обязана именно славянам своими вершинными культурными достижениями и усвоением наиболее благородных духовных, этических и просто жизненных ориентиров. Славянское племя издревле есть как бы скрытый катализатор всего лучшего в древней и новой Европе. Правда, сами славяне, мотивируя других на сильноплодную культурную работу, почти не оставили собственных культурных памятников, навсегда остались исторически нерезультативными народами. Их миссия – побуждать окружающие народы к культурной активности, сами же славяне от неё устраняются. Почему это так? Возможно, гадает Хомяков, по причине внутренней лености, от склонности славян к вечно «дремотному» существованию. А возможно, из-за внутренней тяги к универсальности, от нежелания связать себя с какой-то одной ограниченной сферой деятельности.

Вопрос о религиозности славян, с одной стороны, может оказаться снятым, будучи только поставленным. В «Семирамиде» Хомяков несколько раз отмечает, что славяне – люди со «сказочным» менталитетом, то есть их мировоззрение, в сущности, мифологично, а не сознательно-религиозно. Правда, у этой «сказочности» есть и другая сторона. Славянская религиозность – самая облагораживающая. Согласно религиоведческой гипотезе Хомякова, все языческие пантеоны – не что иное, как рефлекс посюсторонних политических столкновений, и чем более была проникнута войной (междоусобной, завоевательной, даже справедливо-защитительной) жизнь конкретного народа, тем более враждовали между собой и его боги. Мирный характер славян, связанный с их земледельческой практикой, сделал почти полностью мирным их язычество, и везде, где начиналось славянское влияние, происходила демилитаризация иноязычных пантеонов. Именно это невоинствующее язычество исторически предрасположило славян и к искреннему принятию христианства – в отличие от неукрощённых язычников-европейцев, которые по всему своему складу были к этому не подготовлены, а когда оказались сколько-нибудь готовы, приняли христианство чисто внешним, формальным образом.  

Крестьянская психология славянина – не менее важный элемент в историософской легенде Хомякова. Правда, этот же земледельческий, труженический характер русский барин-философ без обиняков называет плебейским и рабским. Он прямо пишет в «Семирамиде» о том, что исконно славянин – это sclavus или servus, то есть раб. Причём славянская психология представляет собой не изневольное, внешне-навязанное, но свободно избранное, внутренне-признанное рабство. Думать ли, что это черта криптохристианского смирения? У Хомякова тут нет ясного ответа; но ему очевидно, что именно за счёт добровольного славянского рабства, ставшего внутренним фактором европейской истории, постепенно смягчались жёсткие отношения на Западе между господином и рабом, а также сохранялась память о древней европейской свободе… Если довести до конца эту мысль, получается, что все тенденции внутриевропейской социальной эмансипации – не что иное, как влияние славянской почвы, о которой европейцы либо не знали, либо забыли – во всяком случае не догадываются без тонкого славянофильского намёка… И в согласии с общим тезисом Хомякова, славяне вряд ли могут похвалиться, являя миру артефакты своей свободы, – они способны лишь мотивировать к самоосвобождению своих либерально-деятельных европейских соседей. 

Картина Н. Ярошенко «Крестьянин в лесу». Фото: Частная коллекция
Картина Н. Ярошенко «Крестьянин в лесу». Фото: Частная коллекция

Вообще цивилизаторская работа Европы, начиная с торговой и городской жизни, в особенности возвышение её примитивной религиозности к большей человечности и символичности, – всё это прямое, действенное, смыслозначимое, но абсолютно неявное влияние добрых гениев Европы, славян. Хомяковская историософия – такое устройство исторического зрения, которое позволяет разглядеть это смиренное доминирование в глуби веков и обрести в нём объяснительный ключ к судьбам исторически продуктивного европеизма. 

Но европейская цивилизация – это не только феномен продуктивности во всех сферах, от этики до экономики, обязанный своим происхождением позитивно-ненавязчивому славянскому провидению. Европейская цивилизация – это во многом и просто славянская топография. «Семирамида» представляет собой охватывающее сотни страниц упражнение в лингвистической очевидности, позволяющее Хомякову усмотреть столь согревающее славянофильскую душу славянское присутствие в локусах целого земного полушария. 

Хомяков начинает с племени вендов, чьё название происходит якобы от корня ваня, который встречается только в славянских языках. Венды основали Трою – отсюда славянская Троя с древним славянским царём Трояном. Ещё в названии вендов слышится вода – слово, однокоренное европейской Аквитании, которая тоже исконно славянский регион. Впрочем, важнее, что троянские славяне полностью окультурили воевавшую с ними Грецию – создали в ней общий тип городской жизни и освободили её религию от наиболее нетерпимых форм материалистического «кушитства». Поэтическая, песенная жизнь греческой античности – вновь славянское влияние, на сей раз уже через населённую славянами Фракию, откуда, по преданию, происходил полулегендарный поэт Орфей. То, что он славянин, не вызывает у Хомякова сомнений по весьма простой логике: славяне – самое певучее племя на земле. Этруски – тоже, без сомнения, славянское племя, чьё название даже созвучно русским (происходит от славянской области Rasena). Балтийские племена – конечно же, славяне, окончание на –s в литовском языке не что иное, как легко угадываемое славянское наращение вроде «небо – небеса, очи – очеса». От балтийских славянских кривичей и у американских индейцев возникло божество Кариб – так славяне у Хомякова перекидывают своё влияние за пределы Европы. Нет речи и о скандинавах: их главное божество Тор – это славянский творец, поэт у них называется брагур – тут явно слышится славянское балагур. Итальянская Верона – того же корня, что Перун (славянское божество!), а средиземноморская Морея – это же наше Приморье… 

Здесь вкрапляется в палитру Хомякова и достоверный факт: византийский император Юстиниан был славянином и носил имя Управда. Впрочем, до вывода о славянизме всей византийской культуры Алексей Степанович отсюда не дошёл, оставаясь историософическим антивизантистом

Сановники рядом с Юстинианом на мозаике церкви Сан-Витале в Равенна. Фото: Bender235 / Wikipedia
Сановники рядом с Юстинианом на мозаике церкви Сан-Витале в Равенна. Фото: Bender235 / Wikipedia

Но далее. Славянский элемент среди англичан – саксы: очень похожи на русских в принятии христианства!.. Бургунды, задавшие во Франции тон невоинственной городской жизни, – это явно славянизированные германские племена, пришедшие во Францию из балтийского приморья… Ганзейский союз – из славянской торговой жилки… 

Разве что с поляками у Хомякова логика позитивного ославянивания даёт сбой и идёт вспять: полякам так и не удалось стать хорошими солидарными славянами из-за преобладания в них неславянского кельтского элемента…

Разумеется, славянский язык и санскрит – близки до единства, особенно легко угадывает Хомяков древнеиндийский общий корень в русских простонародных оборотах «ентот, ента»… Главное же, что начала «индейской философии» (так у Хомякова, речь, конечно, о Древней Индии) суть абсолютно славянские начала. И лингвистически это подтверждается через слово майя, в котором слышится русское маяться, или обаять, или обманывать, или даже барское охотничье выраженьице – «в поле маячно»…  

В Древнем Вавилоне поклонялись Белу или Велу – совершенно очевидно, что имя бога славянское: белый или великий. Вавилонская Афродита, она же Астарта, она же Милитта, – чисто славянская богиня милая. И вообще Азия – место исторической дислокации скифов, протославян. По преданию, на территории Персии скифы ещё до ассирийского завоевания правили тысячу лет, причём абсолютно мирно. Царя Кира Персидского убило племя дербици – для Хомякова это узнаваемые славянские древичи. Амазонки, жившие на берегах Дона и Днепра, – без всякого сомнения, славянские женщины. И наконец, главная героиня палеославянской легенды Хомякова, давшая своё имя его трёхтомным изысканиям, ассирийская царица Семирамида предстаёт как славянка Семирада

Лингвистическое влияние славянства, следуя Хомякову, трудно переоценить (равно как и найти ему осмысленную границу). В особенности вдохновляет Хомякова на палеославянский апофеоз расшифрованное в его дни древнее ликийское письмо, которое он с лёгкостью объявляет славянским, потому что, во-первых, Ликия – это великие, а во-вторых – где же ещё, как не в славянских странах, столь почитают святителия Николая Мирликийского?.. Правда, уже современные Хомякову учёные выяснили, что ликийский язык близок албанскому языку, не относящемуся к славянской семье. На это Хомяков с восторгом замечает, что Албания созвучна Альбиону, а дальше – уже знакомый нам ход его филологической мысли: европейский топоним Альба содержит в себе славянский корень, как в слове белая… 

Святитель Николай Чудотворец. Фото: Владимиро-Суздальский историко-художественный и архитектурный музей-заповедник
Святитель Николай Чудотворец. Фото: Владимиро-Суздальский историко-художественный и архитектурный музей-заповедник

Но славяне, вне сомнения, – создатели и вообще буквенного алфавита. И это изобретение когда-то вызвало целую реформу в вавилонской клинописи… Они же создатели, в частности, латинского алфавита. Правда, западные народы пользуются им некачественно: немцы один звук передают тремя буквами (sch), а французы свою букву «с» озвучивают то как с, то как к. Эталонным алфавитом является, по Хомякову, русский алфавит: только в нём каждой букве сопоставлен «персональный» звук. 

Наконец, племя под названием азы (или альфы) в Афганистане – конечно же, славянское! – свидетельствует этим своим названием о том, что первая буква любого европейского алфавита имеет славянское происхождение. И еврейского, надо сказать, тоже…  

Постскриптумом к этим опытам могут служить ещё две уверенные догадки русского барина. Эфиопское письмо возникло, как он пишет, под влиянием Ирана, в котором, как мы уже поняли, местность и язык были сильно славянизированы… Значит?.. И наконец, африканское слово демлибинангамакандра, обозначающее свадебный обряд, представляет собою для автора «Семирамиды» абсолютно ясное повторение немецких вокабул: артиклевой формы dem и ходовых корней lieb и ander. Ну а поскольку немцы – давние исторические соседи славян, легко принимающие их влияние, то?.. Додумайте сами панславистскую сумму языковых слагаемых – от Скифии до чёрного континента.  

Как говорится, «и так далее, и так далее» – «Семирамида» изобилует подобными экзерсисами, которые историк русской мысли Вячеслав Анатольевич Кошелев (1950–2020) в своём введении к хомяковскому двухтомнику, выходившему в 1990-х гг., мягко назвал видимым (то есть мнимым, кажущимся) дилетантизмом. Нам же дилетантизм талантливого русского барина представляется очевидным, и, кажется, не нужно быть профессиональным лингвистом, чтобы увидеть несостоятельность его пафосно-вольной компаративистики, примеры которой напоминают языковедческие фейерверки известного сатирика Мих. Задорнова, когда-то тоже собранные в книгу… В Интернете нетрудно найти эссе последнего, в котором иронический юмор на ту же тему, что у Хомякова, слабо отличим от теоретического серьёза. 

Историк Вячеслав Анатольевич Кошелев. Фото: cyberleninka.ru
Историк Вячеслав Анатольевич Кошелев. Фото: cyberleninka.ru

Эта слишком лёгкая обратимость историософских концептов в псевдоисторический бурлеск, конечно, по праву должна была сделаться предметом философской критики, что мы и видим, например, в известной книге Бердяева о Хомякове, где о вышеперечисленных «находках» русского барина сказано: «Таким образом, наука легко фальсифицируется, создаются фантастические теории об особом значении славянского языка и славянства, англичане признаются славянами и т.п.». Наталкиваясь на хомяковскую «фантастику», Бердяев оканчивает даже очень жёстким подытожением, утверждая, что «славянофильской науки не может быть». 

Науке, по всей видимости, и не нужно быть ни славянофильской, ни западнической – ей нужно быть просто качественной, объективно-предметной наукой. Славянофильское же мировоззрение, освобождённое от квазинаучной причуды, также вполне возможно, и в этом смысле хомяковская «Семирамида» как раз легко открывает свои страницы для положительной идейной критики. Но её дилетантизм – не только лингвистический и этнографический, а, собственно, и исторический – не случаен: под пером столь яркого и солидного представителя русской умственности, как Алексей Хомяков, он обязан своим появлением претенциозной, но культурно необоснованной попытке перехватить у критикуемой Европы её цивилизационную эстафету. Причём сделать это путём обращённой в архаичные времена произвольной перелицовки Европы на славянский лад. 

Впоследствии весьма чуждый раннему славянофильству Константин Леонтьев, вряд ли вдохновляясь именно «Семирамидой», сделает снисходительную заявку о том, что европейцы дóроги русским, пожалуй, только тем, что «носят славянские имена». Леонтьев, призывавший в конце XIX века необратимо европеизированную Россию отрясти от своих подошв «романо-германский прах», считал для такого триумфа достаточной свою декларацию в стиле: европейцы – это не вы, а мы. У Хомякова нет этой брутально-политизированной интонации, но историософский посыл его, по существу, подобен леонтьевскому. И так как синтез реальной европейской жизни невозможно исторически-релевантно вывести из инициирующего и благословляющего все её рекорды рабски-бесплодного благодушного славянства, то и приходится вместо аргументирования впадать в ретроспективный пафос, не отличимый по итогу от забавного курьёза.   

Читайте также