* * *
Геническ расположен в юго-восточной части Херсонской области на берегу Азовского моря. Море здесь самое мелкое, самое тёплое и самое маленькое в мире. А по продуктивности не имеет себе равных. А Сиваш! На всём земном шаре существует всего четыре подобных этому уникальных водоёма. Здесь же берёт начало самая длинная в Европе коса – Арабатская стрелка. С севера Геническ граничит с Запорожской областью (до 1941 года Геническ входил в неё), а с юга – с Республикой Крым. Сам же городок, как страж степи и моря, лежит на высоком берегу пролива Тонкий, где сходятся воды Азовского моря и Сиваша.
* * *
Жилось здесь неплохо. Не зря же устремлялись в Геническ переселенцы, бросая обжитые места. Шли с орловских, курских, киевских, полтавских, черниговских земель. Многие приходили на заработки.
Геническ. Фото: личный архивДо революции 1917 года более тридцати греческих семей проживало в Геническе. И к середине XX века я ещё слышал у нас в городе греческую речь. К разноречевой местной многоголосице часто примешивалась английская, французская, арабская, испанская речь слоняющихся в ожидании загрузки пароходов иностранных моряков. Ну чем не маленькая Одесса!
* * *
В конце ноября 1917 года в Геническе была установлена советская власть. Гражданская война не обошла стороной Геническ. Дважды город занимали части белой армии Деникина. В ноябре 1920 года в Геническ вошли красные под командованием М.В. Фрунзе, а потом было форсирование Сиваша и исход белых из Крыма.
Набирал силу ХХ век, которому суждено было стать, может быть, самым трудным в истории человечества. Ближе к его середине, в начале Великой Отечественный войны, на свет появился я.
* * *
В нашей семье я был восьмым и самым младшим ребёнком. Далеко в историю рода проникнуть мне, к сожалению, не удалось – время было такое, что многие семейные истории оказались разорванными навсегда. Но точно могу сказать, что в 1933 году молодая семья – Костюковы Иван Логвинович и Наталья Герасимовна (в девичестве Тратникова) из села Аджи-Ахмат Джанкойского района Крымской АССР – переехала жить в Генический район. Сперва они нашли приют в Счастливцеве, на Арабатской стрелке, а затем, в 1938 году, они переехали в Геническ. К этому времени у них были четыре дочери – Валя, Надя, Лидия, Любовь – и сын Николай.
Верхний ряд слева направо: Лида, Надя, Коля, соседка Люба, сестра Люба. Нижний ряд слева направо: Володя, Валя, Наталья Герасимовна, двоюродный брат Павел с сыном.Фото: личный архив
Отец был, как говорят в народе, мастер на все руки: и столяр, и плотник, и каменщик-строитель. Мама, хорошая жена и отличная хозяйка, занималась детьми и ведением домашнего хозяйства. Тогда на дворе водились корова, свиньи, гуси, утки, куры, кролики и прочая живность. Поскольку братьев и сестёр у родителей поблизости не было, семья строилась своими силами, взрослые и дети трудились сплочённо, стараясь быстрее закончить дом. Было изготовлено около пяти тысяч штук кирпича-самана из красной глины и соломы. Из них строилось всё на нашем участке всего в 200 метрах от берега. Но несмотря на такую близость к воде, до тёплой волны Азовского моря непросто было дотянуться – дом возводился на крутом обрыве, высота которого достигала 10 метров.
Наталья Герасимовна Костюкова, в девичестве Тратникова. Фото: личный архивОбрыв не только берёг всех, кто жил на берегу, от прилива. Он состоял из той самой красной глины, из которой все делали кирпичи-саманы, т.е. из его мяготи они и строили свой дом. А к дому приставили сарай для скота и птицы. В одном из его отделений вырыли большой подвал 5 метров глубиной. Спуск был в 16 ступеней. Там всегда было прохладно для хранения продуктов, фруктов и овощей. Уже в готовом доме с небогатой мебелью в 1938 году родился мальчик Вовочка, а ещё через два года – сестрёнка Вера. К несчастью, им мало отмерено было жизни. Володя скончался, когда ему было 1,5 года, а Верочка умерла всего в 9 месяцев. Родные ещё не отошли от горя, как беда грянула на всю страну: 22 июня 1941 года началась война. Тогда у неё не было имени. Некоторые мужики говорили, что всё кончится быстро, как в Финскую кампанию. Ещё никто не знал, что это Великая и страшная Отечественная война. Отца призвали на фронт почти сразу, в июне. Перед уходом он просил маму дожить до смерти в их доме, даже если он погибнет и не вернётся с войны. Мама на шестом месяце беременности осталась одна с пятью маленькими детьми.
* * *
В Геническ война пришла 16 сентября 1941 года. Фашисты заняли город и почти сразу учинили массовые расстрелы, грабежи и насилие. Только в противотанковом рву, на северной окраине города, было расстреляно 975 человек, 100 из них – дети. За годы оккупации погибли 1 533 жителя, а 2 052 геничанина были угнаны на каторжные работы в Германию. А ведь это почти четверть населения нашего городка!
По рассказам родных, в Геническе в гитлеровских войсках кроме немцев были итальянцы и румыны. Самыми страшными для местного населения были последние. Всё, что попадалось им под руку, выгребалось из дворов. Итальянцы были чуть помягче. А немецкие солдаты оказались самыми умеренными и не так издевались над местными.
Вообще война Геническ сильно потрепала. Он несколько раз переходил из рук в руки, его бомбили то немцы, то Красная армия. В те страшные дни мама на восьмом месяце беременности с пятью детьми пряталась от снарядов в глубоком подвале дома, который перед войной вырыл отец. Три недели артиллерия с обеих сторон «утюжила» город.
В один из таких дней под разрывами бомб у мамы начались схватки. Когда терпеть уже не было сил, мама попросила Валю бежать в больницу за врачом, а ведь сестре тогда не было ещё и 14 лет! Земская больница располагалась недалеко – через огороды метров 150 от дома. Когда Валя добралась до неё, оказалось, что больница уже была занята немцами. Бог знает как она объяснила им причину своего появления, но, на удивление всей семьи, к нам в дом пришли два врача-немца. Они подняли маму из подвала, осмотрели её, послушали и сказали: «мутер гут», а «киндер капут». Я, видимо, затаился во чреве и совсем не прослушивался. Но после каких-то инъекций и манипуляций я всё же появился на свет, вскрикнул и задышал, а мама потеряла сознание. Тогда медики сказали: «киндер гут», а «мутер капут». Надо отдать им должное: несколько дней они по очереди дежурили у маминой постели, пока она не поправилась.
Вот так днём моего рождения стало 8 октября 1941 года. Позже меня тайком крестили с именем Владимир – в честь умершего в младенчестве брата. Мама говорила мне, что я должен прожить за себя и за Володю.
Пока город жил под немцами, там было очень много пленных советских солдат. Ежедневно их гнали колонной на работу по центральной улице. Мама не могла на это спокойно смотреть, ведь где-то точно так же мог брести по пыльной дороге в рваной гимнастёрке наш отец.
Дома был большой двухведерный казан. Мама стала варить похлёбку и в двух вёдрах на коромыслах выносила её на дорогу. Когда мимо шли пленные, она эту похлёбку наливала им в котелки. Так продолжалось некоторое время без всяких последствий. Солдаты уже привыкли к этому и были очень благодарны маме за подкормку. Но в один из дней при очередной раздаче еды к маме подбежал немецкий конвоир с автоматом, дал очередью в землю перед ногами и прогнал её, дав понять, что если она будет продолжать это делать, то он её расстреляет. Ясно, что, имея на руках уже шестерых детей, она не могла больше рисковать.
Всю войну она оберегала всех нас, как та курка-квочка своих цыплят под крылом. При бомбёжках мама вывозила нас за город, в степь, на подводе, запряжённой коровой. Там мы прятались в большие соломенные скирды. В одну такую эвакуацию из города в степь мама и сестры возле дома вырыли яму и спрятали там домашний скарб, присыпав его землёй. А вернувшись домой, увидели, что в хате побывали мародёры. Они вскрыли полы, искали наживу. Не найдя, вышли во двор и без труда – видно, опытные – нашли наш тайник. Выскребли всё подчистую. Семья осталась без обуви, одежды и некоторой домашней утвари. Так что бывало и голодно, и холодно, но мама сберегла нас всех.
Геническ освободили воины 993-го стрелкового полка 263-й стрелковой дивизии под командованием майора И.Т. Кваши. Это случилось 30 октября 1943 года – мне едва исполнилось два годика. После изгнания оккупантов город ещё пять месяцев жил напряжённой прифронтовой жизнью. Из-за нехватки продуктов семья испытывала невыносимые трудности: себя и скот кормить было нечем, не хватало одежды и обуви. Мы буквально боролись за выживание. Все, кто мог, работали в колхозе «Волна революции». Валя стала трактористкой, Надя и Коля трудились в полевой бригаде, а Лида – в садоводстве при колхозе. Люба была дома на подхвате, помогала в хозяйстве. И я, как только научился крепко ходить и что-то соображать, стал ей помогать. Нянчиться со мной было некому. Детство моё оказалось коротким.
* * *
После окончания войны мы ещё долго ждали возвращения отца. Маму тогда наградили орденом «Мать-героиня», и я, не понимая за малостью лет, что это за награда, цеплял её на грудь и с гордостью ходил по двору.
Помню июльский день 1945 года… Дома никого не было. Сёстры и брат работали на колхозном дворе, провеивали зерно на веялках. Мама тоже где-то моталась по делам. К нам пришла женщина-почтальон. Она дала мне конверт и сказала: «Это от бати». Я обрадовался! Читать тогда я ещё не мог и что было силы помчался на колхозный двор к сёстрам. Валя взяла из моих рук письмо, прочла его и начала плакать. Я растерялся: почему она плачет? Она объяснила, что отец не вернётся. На листке мятой бумаги было написано, что Костюков Иван Логвинович пропал без вести в мае 1944 года.
Иван Логвинович Костюков. Фото: личный архивДолгое время вся семья оплакивала отца. А мама попросту не верила в то, что больше не увидит его. Мне кажется, до самой смерти она надеялась на его возвращение: знала, что такие случаи бывали. Многие военные, попав в плен во время войны, возвращались домой далеко не сразу после победы.
В 1947 году случился страшный голод. Люди умирали прямо на улицах. Ели всё, что только можно: разные травы, коренья, воровали собак. Рыбаков спасало море. Наша семья тогда очень голодала. Выручила нас корова Красотка, которая вместе с нами прошла всю войну. Для нас она было словно член семьи, хоть молока она давала очень мало. Но это и понятно: кормить её было нечем, особенно зимой. Кроме сухой соломы, которой всё равно не хватало, угостить Красотку мы ничем не могли.
Когда мама что-то готовила на первое, то делила еду на восемь частей и одну часть отдавала корове, поливая ею солому. Молока нам не доставалось, так как мама всё продавала, а на вырученные деньги покупала хлеб. Его и ещё некоторые продукты можно было отоварить по карточкам. Помню, как я выстаивал очереди за хлебом и солью. Буханки тогда были большими, килограмма на три. Хлеб мама также делила на восемь одинаковый частей, одну из которых отдавала корове. Помню, после обеда я всегда спрашивал: «Мама, а завтра будет хлебушек?». Мама отвечала, что будет, и я успокаивался.
В тот голодный год в Геническом районе выращивали хлопок. И однажды мы с сестрой Любой нажарили горсть хлопковых зёрнышек. Я их съел, наверное, больше, чем мог переварить мой детский организм. Отравление было таким сильным, что меня еле-еле спасли от смерти: заботливая мама как-то выходила.
