– Отец Шукшина, русский крестьянин из села Сростки, был арестован по 58-й статье и расстрелян в 1933 году; семью будущего писателя чуть не выселили из дома. Это известные факты шукшинской биографии, но только Вам пришло в голову поставить памятник «сростенским мужикам». Что к этому привело? – В 1995 году, когда тема о репрессиях была наконец-то поставлена перед народом, меня пригласили на собрание родственников репрессированных. Я пришёл. В основном сидели старые люди, пожилые... Обсуждали, потом вдруг обратились ко мне: «Возглавьте строительство памятника». Я немножко растерялся, а потом посмотрел внимательно и понял, что если я не возьмусь, то его вообще не будет здесь никогда. Потому что у меня были некоторые ресурсы: я преподавал сопромат в Бийском политехе и выглядел как человек с возможностями, знакомствами… Ну, помните, как это в советское время было (в хорошем смысле)? Короче говоря, я согласился. А потом на работе у себя, в Политехе, я, конечно, потрепался на эту тему. И Юрий Георгиевич Некрасов, мой коллега, мне сказал: «Николай Николаевич, ты рискуешь. Если победят коммунисты, то у нас в Бийске составят чёрные списки, и тебе не поздоровится». Ну, я плюнул, конечно. Тем более что работа уже началась. И мы начали трудиться. Первым делом я пошёл на свою прекрасную Катунь, нашёл два камня: один торчал из воды (ровная такая плита, как стела), а другой – валун из земли. Договорился с председателем сельсовета Владимиром Фомичем Ядрышниковым. Он трактор дал. Зацепили сначала эту стелу из воды – трос порвался, ничего не получилось. А потом – валун из земли. И вдруг он весь вылез – пятитонный прекрасный камень. Мы его на землю вытащили, ну а потом эпопея была с доставкой – метров 300–400 нужно было до места дотащить. Место это около дома, где была милиция в 30-х годах. И там этих несчастных сростинских мужиков... Кстати, большинству из них 20–30 лет было. И всё их преступление состояло в том, что они много работали – земли было вволю, это были зажиточные люди. Они попали в кулаки, их раскулачили, потом кто-то по поводу советской власти чего-то сказал – и их арестовали: большинство расстреляли или в лагерях они сгинули. – Но в итоге памятник оказался чуть поодаль? – Да, мы начали говорить с людьми, которые там живут, чтобы на площадку поставить этот памятник, а они против категорически. Ну, в общем, подумали-подумали и нашли место 2 × 4 метра над обрывчиком. Начальство, видимо, решило, что обрывчик смоет, камень упадёт, и всё будет нормально. А у меня хорошие друзья были: Саша Фокин на грузовике... Мы из Бикета набрали глины, отсыпали прекрасный холм. Он на грузовике заехал, потоптался и говорит: «Теперь никуда не уйдет!». Ну вот на этом холме мы и начали делать. Это была целая эпопея: два года жизни всадил в это дело. Потому что, сами понимаете, денег нам... родственники репрессированных, да и то не все… [caption id="attachment_68425" align="aligncenter" width="640"]
Владимир Фаддеенков/youtube.com[/caption] – А кто же собрал всех родственников репрессированных? Чья была инициатива? – Я немножко сам руководил. Но мне хорошо помогал общественный совет. В него входили директор музея Чуднова Лидия Александровна (она чисто номинально присутствовала, но, в принципе, поддерживала), Лидия Михайловна Вологуева, Иван Шукшин – прямой родственник Шукшина (молодец мужик такой!), Куксин Александр Иванович – тоже родственник Шукшина (когда мы обкладывали памятник, он на телеге приехал и вместе с машиной возил дёрн). А мне очень повезло с Сашей Фокиным: он на грузовике... Этот валун тащили – два каната порвали. Весёлая была эпопея... Но дотащили до места… Пятитонный камень вертикально поставить – это не совсем просто. Но он теперь нам на память. Здесь же, рядом, эти несчастные сростинские мужики последнюю ночь оставались, а бабы бегали вокруг, плакали… Они понимали, к чему это идёт. – У вас ведь тоже были репрессированные родственники? – Сростенских убивали в два этапа. Всего 127 человек: часть – в 33-м, часть – в 37-м году. Отец Шукшина попал в первую волну 33-го года, и его расстреляли. А мой дед попал уже в 37-м году, и его расстреляли... Место массовых расстрелов так и не установлено официально. Хотя люди знали в Бийске, и ещё многие знают, но как-то... Место расстрела до сих пор скрывается. Хотя нашли место массовых захоронений у бывшего кирпичного завода, но быстренько всё заровняли тракторами… Но самое главное – памятник мы поставили. Я как-то отдал душу, долг своему роду, что ли… – Вас поддерживали селяне? – Как сказать… У памятника сцена была интересная: я с лопатой там вожусь, этот холм благоустраиваю, и идёт мимо бабуля – старуха. Остановилась со своим костылём и говорит: «Не всех вас тогда порешили!». И потопала дальше. Здорово, правда? Старая партийная активистка… А меня воодушевляла как-то эта работа, как будто души усопших этих мужиков мне помогали. У меня такое чувство было иногда… А когда я строил, в доме напротив у окна всё время сидела тетя Шура Григорьева – её отца тоже расстреляли. И вот она сидела и смотрела. Потом как-то вышла – болела уже сильно – и говорит: «Коля, я всё-таки доживу до тех пор, когда ты памятник откроешь». И она ровно дотянула до тех времён и потом прибралась. Я тут с братом спорю. Он у меня активист такой: «Да ну, враньё всё это, да что там, да кто...» Я говорю: «Володя, милый мой, у нас тут 127 фамилий на этом памятнике, и ещё мне с музея сказали, ещё человек 15 набралось... Вот ты сходи и посмотри, сколько погибло в Великую Отечественную сростинцев: там немножко больше, это цифры сопоставимые!». Это ужас просто что! И об этом не говорят... Я, знаете, люблю правду. Вы меня простите, я человек прямой и никогда в жизни не врал. – А ещё вы чуть было не восстановили сростенский храм… – Интересная история была. Чуть поодаль от деревни стояла сростинская церковь… Стояла два века, наверное, пока её не грохнули. Причём там такая сцена была, бабушка рассказывала: священника расстреляли, и активисты заставляли сына его сбросить колокол. Никто не хотел из местных, а сыну просто угрожали, что убьют. Он залез, плакал, сбросил этот несчастный колокол. Потом колокол убрали, и всю мою молодость здесь был клуб сельский. А на месте нынешних скотных дворов до сих пор – внизу – могилы первых священников сростинской церкви! Нормально, да?! Когда я поставил памятник, пришёл мужик из Бийской епархии и говорит: «Вы возьмётесь церковь строить?». Я говорю: «Слушайте, тут старики прибрались, купите усадьбу дёшево, и на старом месте, где веками стоял храм, поставьте церковь». – «Да вы знаете, мы попробуем найти документы 30-х годов, кому эта земля принадлежала…». В общем, ничего не нашли и построили храм в самом красивом, по их мнению, месте – в центре села. Я с музеем ругался: «Зачем вы церковь решили ставить в центре села? Церковь – это место, где люди молятся и приобщаются к божественному, а вы решили строить напротив дискотеки!». Ну, Лидия Александровна Чуднова, заслуженный работник культуры, сейчас она, правда, уже не директор, говорит: «Ну как же, Николай Николаевич, церковь всегда в центре была». А я иное ей: «Ну где это вы видели? В Москве разве? А у нас, в Бийске, она в стороне, и в Барнауле в стороне, и в Новосибирске в стороне. Ещё раз повторяю: церковь должна быть в тихом, уютном месте. Люди туда молиться ходят, правильно? Ну настоящая церковь, а не для этого…». В общем, старую не восстановили. – Скажите, а вы за это дело взялись, потому что вы всё-таки потомок репрессированного? – Отчасти так. Но вообще, вы знаете, мне эти кровавые мысли... они абсолютно чужды моей нравственности. Это просто я отторгаю всем своим существом. И то, что устроили впервые на планете массовое уничтожение своего народа, мне это вот никак… (Подходим к памятному камню с надписью: «Вечная память невинным жертвам политических репрессий». – Авт.). Я посадил деревца у камня: сирень, дубки. Музей к 30 октября готовил мероприятие и дубок выкосил. Вот сейчас он начал опять отрастать. А я к дубкам вообще слабость имею: они, оказывается, живут до 1,5 тысячи лет. У меня целая аллейка дубков, у Катуни один растёт… Вот этот камень на метр уходит туда, то есть он в такой металлической корзине, обваренный и залитый бетоном. Мы очень много поработали здесь, и я надеюсь, что он подюжит. А мне председатель сельсовета в награду за работу подарил настенные часы: картонка и батарейка. (Смеется.)
Василий Шукшин в роли Ивана Расторгуева в фильме "Печки-лавочки", село Сростки. Фото: shukshin.museum.ru
