Сплачивает беда общество или разделяет? И то и другое.
Кто-то безжалостно пишет про парижский теракт – поделом, другие несут цветы к посольству, третьи ждут справедливого возмездия. Иногда, впрочем, страх производит действие странное, непонятное и неприятное – такое сочувствие с претензией. Читаю в интернете: «Все выражения сочувствия, увы, приходится начинать с оговорки: «Несмотря на ваши издевательства над терактом против нас, мы вам очень сочувствуем».
Чтобы беда свой главный яд – страх – претворила в лекарство, нужно что-то иметь в составе своей крови. Сочувствие? Кажется, что-то еще.
Сочувствие
Второго ноября звоню в Санкт-Петербург знакомой справиться о здоровье: ей девяносто третий год, и чувствует себя неважно последние месяцы.
– Кира Константиновна, как вы, как здоровье?
– Не могу сейчас говорить о здоровье, Олег. Все ли у вас у самого в порядке?
– Да, я в порядке...
– Тогда, если можете, перезвоните мне позднее, последние два дня мне ужасно трудно разговаривать.
– Что с вами?
– Самолет... Погибли мои горожане, как жалко всех. Позвоните мне через несколько дней.
Когда Кире было восемнадцать в 1942-м, в эвакуации (у нас, на Урале) она работала чертежницей, а вечерами каждый день бегала в эвакогоспиталь – помогала ухаживать за ранеными. Рассказывала, что, когда разгружали эшелоны с ранеными, она проходила с землячкой по вагонам и спрашивала:
– Из Ленинграда кто есть? Скажите, мы будем вас навещать.
– Так жалко всех было. Потом я весь свой подъезд уговорила ходить в этот госпиталь помогать. Я такая скромная была, всего стеснялась, а этого не постеснялась.
Что-то еще
Помню одну детскую победу над страхом, точнее, юношескую. В старших классах в самом конце августа перед началом учебы мы с друзьями уезжали на два-три дня в тайгу на какое-нибудь озеро или реку – за приключениями. Ловили рыбу, носились по лесу, пели песни у костра. Без взрослых, конечно.
Ездили на КрАЗах-лесовозах. Выходишь на дорогу, поднимаешь руку и – вперед, по двое в кабину. Но в тот памятный раз, как раз перед выпускным десятым классом, нас было четверо, пятого нашего друга, Женьку, мать оставила дома что-то доделывать по хозяйству. Он обещал догнать нас на следующий день. Договорились не уходить дальше третьего завала. Завалы – это такие места, где поваленные огромные сосны перегораживают неширокую реку, основание ствола на одном берегу, а вершина – на другом, так что иногда даже подпруживают речку. За третьим завалом – это километров семь вверх по реке от места нашей высадки у моста – видели медведей. Если медведь приготовился к зиме, откормился, то он на человека сам не нападет, скорее всего. А если не нагулял жира, то может быть плохо, даже если ты с ружьем. У нас, конечно, не было ружей – пара охотничьих ножей на всех.
Доехав до моста, мы довольно далеко углубились в лес по берегу таежной речки, миновали уже второй завал и нашли красивый бугор с толстой гнутой березой, нависшей стволом прямо над водой. Рядом небольшая старица, а в ней посередине несколько щук почти на поверхности застыли, спят, сытые и ленивые.
Вечером, поужинав ухой из наловленной рыбы, мы нарубили лапника, застелили его брезентом, сконструировали рядом костер-нодью из трех бревен, чтоб не замерзнуть до утра. Ночью мы втроем вдруг проснулись от холода. Нодья тлела себе в полутора метрах от наших ног, но огромный тулуп, под которым мы все вчетвером в той нашей мальчишечьей комплекции неплохо умещались, оказался одетым на Рината.
– Слушай, ну ты даешь!
– Пацаны, честное слово, случайно вышло, сам не помню как... – искренне выпучив заспанные глаза, отбивался Ринат.
– Ты же на все пуговицы застегнут! Случайно?
Я пошевелил угли под бревнами костра. Тут кто-то вспомнил о медведях, до которых мы не дошли километра два.
– Да что для мишки пару километров – десять минут… У нас тут рыбный запах. Если почуют, мимо не пройдут, им же откормиться надо к зиме. Кто у нас самый вкусный?
– От меня дымом пахнет, они же не любят огня и дыма, за мной последним погонятся.
– А сколько их там?
– То ли два, то ли три...
Так мы с час то шутили, то думали, как в случае опасности спастись от медведей. Но что тут придумаешь? Самое большое наше изобретение, как испортить зверям аппетит, было орать, греметь, чем возможно, и пугать огнем: кто-то где-то слышал, что медведи всего этого боятся.
Рано утром, когда костер уже прогорел, мы вылезли из-под тулупа, раскочегарили огонь в костре, подбросили дров, повесили котелок с водой для чая и побрели к реке проверить донки и сеть.
Мы с Валеркой разделись и полезли в холоднющую речку вытаскивать привязанную к кустам сеть. Только-только голые и мокрые мы вскарабкались на берег к костру обсушиться и согреться чаем, как услышали дикий рев: «У-р-р-ур-р-р…». Тут же вся четверка оказалась на берегу у воды. Вовчик стал стремительно скидывать с себя одежду.
– Ринат, раздевайся, надо плыть на ту сторону!
Побледневший Ринат снял свитер:
– Мужики, я не говорил вам, стеснялся, я плавать не умею... Что мне раздеваться...
И без того ошалевшие от страха, мы совсем растерялись. Медведи идут на нас. Вдоль реки по подтопленному поросшему кустами берегу от них далеко не пробежишь. Не идти же им навстречу с голыми руками, даже наши ножи остались в вещах у костра. Тут мы услышали новый рев и хруст ломавшихся кустов – звери явно ускорялись, идя прямо на добычу – на нас.
– Пойдем Ринат, – мы подхватили вдвоем с Валеркой его под руки, – Вовчик, ты последний плывешь, как самый вкусный, попробуй как-то отвлечь, одному легче все же.
Мы втроем вошли в реку, готовясь доставить не умеющего плавать друга на другой берег, прикрывавший отход отряда Вовчик стоял за нашими спинами, смотрел в сторону леса, ожидая появления медведей. Непонятно, на что мы рассчитывали, когда медведь плавает, как катер, и переплыви мы реку вперед медведей, ни убежать, ни спастись на дереве от них тоже бы не удалось.
И тут на берег вышел отставший от экспедиции Женька. Он уже сбросил рюкзак рядом с нашими вещами и стоял – довольный, что наконец нас увидел, и недоуменный от того, в каком виде нас застал.
– Во дают! Вы че купаетесь, мужики, по утряни? Тут же вода ледяная – зубы сводит...
Мы молча, не сговариваясь бросились штурмовать подъем. Почуяв недоброе, Женька на всякий случай драпанул к костру.
– Вы че?
– Жека, гад, кто так шутит? Мы думали, в натуре медведь! Так разрыв сердца можно получить... Ринат плавать не умеет... Да хоть бы и умел...
– Вы не видели меня, что ль?
Встав затемно, Жека еще к рассвету добрался на лесовозе до моста, шустро – он опытный лесовик – дошел до второго завала и, заприметив дымок от нашего костра, решил нас посмешить.
– Метров за сто вас увидел, смотрю – Олег с Валеркой в трусах у костра прыгают, а вы одетые. Ну и заревел, думая, что вы тоже меня видите.
– Нет, не увидели. Да мы тут полночи о медведях говорили...
– Передо мной кусты, я пошел через них и не заметил, как вас сдуло от костра. Думаю, спрятаться решили, и побежал к вам, а тут запнулся в кустах и как загремел со всеми вещами, – продолжил наш друг, объясняя зловещий хруст, загнавший нас в воду.
Потом мы чуть не до выпускного смеялись над этим случаем и других смешили, мол, нашли как удирать от медведей... Сейчас же мне это детское происшествие вспоминается как драгоценное: может, мы были глупы, неопытны и боязливы – кому такое не страшно? – но тогда, совсем еще пацанами, мы были верны друг другу перед лицом опасности, и страх сам нас боялся.
