Спецоперация «Живаго»

Прощаясь с Пастернаком у калитки его переделкинской дачи 20 мая 1956 года, итальянец Серджио д'Анджело совсем не думал о том, что по советским меркам он – предатель. Получение рукописи еще неизвестного ему «Доктора Живаго» Серджио рассматривал всего лишь как удачную сделку, за которую его, конечно же, похвалит издатель

Обложка первого итальянского издания

Обложка первого итальянского издания "Доктор Живаго"

Молодой коммунист, сотрудник отдела итальянского вещания радиостанции «Москва», и помыслить не мог, что многообещающий роман известного поэта, уже анонсированный в советской прессе, впервые увидит свет на итальянском языке.

«Отныне вы приглашены на мой расстрел», – грустно улыбнувшись, сказал Пастернак журналисту, сжимавшему в руках тяжелый сверток. Серджио не принял слов писателя всерьез: ведь наступила же та самая оттепель, о которой было столько разговоров на Западе.

Через четыре месяца издательство «Новый мир» официально отказало Пастернаку в публикации романа. Он получил письмо с разгромной рецензией, подписанной Борисом Лавреневым, Константином Фединым, Константином Симоновым и другими известными писателями и критиками.

Рукопись романа между тем была тайно переправлена в Италию, там переведена и через год опубликована в издательстве Джанджакомо Фельтринелли, известного своими левыми взглядами. Впрочем, после выхода книги Фельтринелли был исключен из Итальянской коммунистической партии.

Под сенью ЦРУ

Первое русское издание «Доктора Живаго» появляется двумя годами позже в Нью-Йорке. Только в 2014 году стало достоверно известно, что к публикации и распространению романа Пастернака на русском языке было причастно ЦРУ США. Ведомство само заявило об этом, рассекретив 99 документов, относящихся к делу.

В ЦРУ оригинальный текст романа попал из британской разведки: именно ее сотрудники отправили американцам две пленки с фотографиями рукописи. Как именно текст попал к британцам, достоверно неизвестно – в отличие от ЦРУ, служба британской внешней разведки (МИ-6) документов не рассекречивала.

Что касается американских спецслужб, то они целенаправленно охотились за рукописью романа, который сразу определили как «более значимый, чем какое‑либо другое литературное произведение, созданное в странах советского блока». Книгу рассматривали как действенное оружие в холодной войне. ЦРУ задалось целью сформировать общественное мнение, которое заставило бы СССР опубликовать роман, а для этого предстояло издать «Живаго» на разных языках в большом количестве экземпляров.

Непрошенная помощь американских спецслужб бросила тень на всю историю с публикацией романа и в особенности на присуждение Пастернаку Нобелевской премии по литературе в 1958 году. Он номинируется на эту премию начиная с 1946 года за свои поэтические произведения, но получает ее неожиданно за прозу – роман, который в те годы имел острополитическое звучание.

[caption id="attachment_7672" align="aligncenter" width="450"]

Портрет Бориса Пастернака в амеркианском журнале Time в год получения Нобелевской премии.[/caption]

Гениально и не очень

Остроты этой истории добавляет еще и то, что не все современники Пастернака высоко оценивали художественную ценность «Доктора Живаго». Речь идет не о советских писателях, которые писали рецензии под диктовку партийного руководства, а о тех, кого трудно заподозрить в корыстных побуждениях.

Признавая несомненные достоинства романа, многие отмечали и существенные недостатки. «Встречаются страницы совершенно непрофессиональные. Полагаю, их писала Ольга (Ольга Ивинская, возлюбленная Пастернака – «Стол»), – говорила Анна Ахматова Лидии Чуковской. – Не смейтесь. Я говорю серьезно. У меня... никогда не было никаких редакторских поползновений, но тут мне хотелось схватить карандаш и перечеркивать страницу за страницей крест-накрест. И в этом же романе есть пейзажи... я ответственно утверждаю, равных им в русской литературе нет. Ни у Тургенева, ни у Толстого, ни у кого. Они гениальны, как “рос орешник”».

«Теснота страшная, – пишет дочь Цветаевой Ариадна Эфрон. – В 150 страничек машинописи втиснуть столько судеб, эпох, городов, лет, событий, страстей, лишив их совершенно необходимой “кубатуры”, необходимого пространства и простора, воздуха».

«Мне так много нравится мест в книге, что трудно назвать лучшее, – пишет Варлам Шаламов самому Пастернаку. – Пожалуй, все же это кусок из дневника Веденяпина — о Риме и Христе. <...> Теперь о том, что мучает меня, что так дисгармонично книге... Я говорю о языке простого народа в Вашем романе. <...> Ваш язык народа – все равно, рабочий ли это, крестьянин ли или городская прислуга, – Ваш народный язык – это лубок, не больше. Кроме того, у Вас он одинаков для всех этих групп, чего не может быть даже сейчас, а тем более раньше, при большей разобщенности этих групп населения».

[caption id="attachment_7682" align="aligncenter" width="1200"]

Страницы рукописи романа «Доктор Живаго»[/caption]

Потерянное время

Особенностью романа является евангельский подтекст, который организует весь художественный строй произведения. Он, в частности, отражает то христианское понимание истории, которое Пастернак пытался донести до своих современников.

Литературоведы отмечают, что все события с 1903 года по октябрь 1917-го выписаны в романе с тщательной хронологической точностью. Но начиная с зимы 1917–1918 года появляются очевидные анахронизмы. «Анахронизм явно входит в саму авторскую задачу, – говорит филолог Константин Поливанов в своей лекции на «Арзамасе», приводя характерный пример. – В эпилоге романа автор сообщает, что прошло «5 или 10 лет» (начиная с 1943 года). 5 это или 10 лет – для истории России имеет существенное значение: 1948 год – разгар последнего этапа сталинского террора, а 1953-й – когда все уже, видимо, осталось позади. Тем не менее, Пастернак не считает нужным эту дату уточнять».

Обращая внимание на эти особенности, Поливанов отмечает, что до 1917 года в романе неизменно присутствует дополнительное измерение времени по церковному календарю. Например, когда Живаго и его дядя приезжают в загородную усадьбу, говорится, что это была «Казанская, разгар жатвы», в другой раз «канун Покрова» и так далее. Но с 1918 года это полностью исчезает.

 

Победить безвременье

Дядя Живаго Николай Веденяпин поясняет, что история основана Христом, что она существует не помимо людей, а людьми творчески создается, и «духовным оборудованием» здесь является Евангелие. «Годы безвременщины» Пастернак преодолевает в своих стихах, завершающих роман. Здесь вновь возвращается церковный отсчет времени:

...Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня

Шестое августа по-старому,

Преображение Господне.

Стихотворение «Август», наверное, можно назвать главным, «программным» стихотворением романа. В нем поэт прощается с «годами безвременщины» и здесь же говорит о творчестве, которое для него означает участие в божественном творении мира:

...И образ мира, в слове явленный,

И творчество, и чудотворство.

Написав такие стихи, герой романа словом побеждает безвременье: история возвращается. Творческим усилием ее возвращает человек, сумевший, невзирая ни на что, сохранить в себе Образ, отвергнутый современниками в искусстве так же, как и в жизни.

Читайте также