«Мне настолько понравилось в цирке и так запомнились клоуны, что захотелось, как и многим детям, во что бы то ни стало стать клоуном. – вспоминает Юрий Никулин в мемуарах “Почти серьезно…”. – Из ситца с жёлтыми и красными цветами мама сшила мне клоунский костюм. … и я пошёл в гости к одной девочке из нашего двора, у которой устраивали костюмированный вечер. …Вспомнив, что, когда клоуны в цирке падали, это вызывало смех у зрителей, я, как только вошёл в комнату, тут же грохнулся на пол. Но никто не засмеялся. Я встал и снова упал. Довольно больно ударился (не знал я тогда, что падать тоже нужно умеючи), но, преодолев боль, снова поднялся и опять грохнулся на пол. Падал и всё ждал смеха. Но никто не смеялся.
Юрий Никулин активно участвовал в самодеятельных спектаклях. Фото: РИА НовостиТолько одна женщина спросила маму:
– Он у вас что, припадочный?
На другой день у меня болели спина, шея, руки, и первый раз я на собственном опыте понял – быть клоуном непросто. А вскоре я потребовал, чтобы меня снова повели в цирк: именно потребовал, а не попросил. И меня повели».
«В первом классе… нас, десятерых мальчиков, поставили в ряд на сцене, и каждый по очереди, сделав шаг вперёд, должен был произнести несколько стихотворных строчек об овоще, который он изображал. Мне велели выучить такие строчки:
Вот горошек сладкий,
Зёрна, как в кроватке,
Спят в стручках усатых.
Последним в строю – возможно, из-за маленького роста – поставили меня. Все ребята быстро прочли стихи. Настала моя очередь. Я делаю шаг вперёд и от волнения вместо стихов произношу:
– А вот и репка!
После этого я помолчал и встал на своё место.
Зал засмеялся, ибо получилось неожиданно – все читали стихи, а один просто назвал овощ, при этом перепутав горох с репкой.
Посрамлённый, я ушёл со сцены. За кулисами учительница, посмотрев на меня строго, сказала:
– А ты, Никулин, у нас, оказывается, комик!
После концерта я сделал два вывода: первый – быть артистом страшно и трудно, второй – в школе комиков не любят».
В 1939 году его призвали в армию, и служба затянулась аж на 7 лет, потому что накануне дембеля началась война. Он был совсем мальчишкой, но ему в свои 19 лет уже пришлось заглянуть смерти в глаза.
.jpg)
Артисты Юрий Никулин (справа) и Михаил Шуйдин (слева) выступают на арене цирка, 1958 год. Фото: Лев Великжанин / РИА Новости«Не могу сказать, что я отношусь к храбрым людям. Нет, мне бывало страшно. Всё дело в том, как этот страх проявляется. С одними случались истерики – они плакали, кричали, убегали. Другие переносили внешне всё спокойно.
Начинается обстрел. Ты слышишь орудийный выстрел, потом приближается звук летящего снаряда. Сразу возникают неприятные ощущения. В те секунды, пока снаряд летит, приближаясь, ты про себя говоришь: “Ну вот, это всё, это мой снаряд”. Со временем это чувство притупляется. Уж слишком часты повторения.
Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком срезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идёт из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто.
Смерть на войне, казалось бы, не должна потрясать. Но каждый раз это потрясало. Я видел поля, на которых лежали рядами убитые люди: как шли они в атаку, так и скосил их всех пулемёт. Я видел тела, разорванные снарядами и бомбами, но самое обидное – нелепая смерть, когда убивает шальная пуля, случайно попавший осколок».
«На батарее скопилось много немецких касок, гимнастерок, брюк. Когда мы расположились на короткий отдых в одном лесочке, я решил надеть немецкую каску, шинель, очки, взял немецкий автомат и пошёл через чащу в ельничек, где Круглов варил кашу на завтрак. Смотрю, он черпаком мешает что-то в котле. Я раздвинул кусты метрах в десяти от него и, высунув лицо в очках, произнес: “Ку-ку”. Круглов посмотрел на меня и не поверил своим глазам. Я опять: “Ку-ку, ку-ку…” Круглов замер на месте и начал медленно вертеть черпаком кашу, тупо уставившись на меня. Ничего не говоря, я поманил его пальцем, Круглов опустил черпак в котёл и, небрежно запев: “Тра-ля, траля”, – тихонько сделал несколько шагов от котла в сторону, а потом как сиганет в кусты! И исчез.
Это случилось утром. Весь день Круглов не возвращался – кашу доваривали сами, да и обед тоже.
Вечером приходит наш повар, и все его спрашивают, где он был, что случилось. Он темнил, отвечал, что, мол, ходил за продуктами, искал барана.
Сколько и кто бы его ни пытал, он никому не сознался, что на самом деле драпанул от страха.
Тогда я не выдержал, подошёл к нему и спрашиваю:
– Уж не попал ли ты к немцам, Круглов?
Он так пристально на меня посмотрел, как бы испытывал, но ничего не ответил.
Когда я эту историю рассказал своим разведчикам, они просто упали от хохота. Только старшина выслушал меня и глубокомысленно добавил:
– Ну повезло тебе, Никулин. Будь он не трус, взял бы свою берданку да как дал бы тебе меж глаз... И привет Никулину! Ку-ку…»
Позже в главах про войну он напишет: «Вспоминая потери близких друзей, я понимаю – мне везло. Не раз казалось, что смерть неминуема, но всё кончалось благополучно. Какие-то случайности сохраняли жизнь. Видимо, я и в самом деле родился в сорочке, как любила повторять мама.
Летом 1944 года мы остановились в городе Изборске. Под этим городом мы с группой разведчиков чуть не погибли. А получилось так. Ефим Лейбович, я и ещё трое наших разведчиков ехали на полуторке. В машине – катушки с кабелем для связи и остальное наше боевое имущество. Немцы, как нам сказали, отсюда драпанули, и мы спокойно ехали по дороге. Правда, мы видели, что по обочинам лежат люди и усиленно машут нам руками. Мы на них не обратили особого внимания. Въехали в одну деревню, остановились в центре и тут поняли: в деревне-то стоят немцы.
Народный артист СССР Юрий Никулин в роли милиционера Глазычева в фильме "Ко мне, Мухтар!". Фото: Чернов / РИА НовостиВинтовки наши лежат под катушками. Чтобы их достать, нужно разгружать всю машину. Конечно, такое могли себе позволить только беспечные солдаты, какими мы и оказались. И мы видим, что немцы с автоматами бегут к нашей машине. Мы мигом спрыгнули с кузова и бегом в рожь.
Что нас спасло? Наверное, немцы тоже что-то не поняли: не могли же они допустить, что среди русских нашлось несколько идиотов, которые заехали к ним в деревню без оружия. Может быть, издали они приняли нас за своих. …Мы выждали некоторое время, вышли из ржаного поля, сели в машину, предварительно достав винтовки, и поехали обратно.
Почему наша машина не привлекла немцев, почему они не оставили засады – понять не могу. Наверное, оттого, что у них тогда была паника. Они всё время отступали.
Нашли мы свою батарею, и комбат Шубников, увидя нас живыми, обрадовался.
– Я думал, вы все погибли, – сказал он. – Вас послали в деревню по ошибке, перепутали...
Так мне ещё раз повезло».
Когда закончилась война, предстояло учиться жить. Жить, не боясь погибнуть, строить планы и верить в светлое будущее.
«Я возвращался из армии с уверенностью, что для меня открыты двери всех театральных институтов и студий.
Я же прошёл войну!
Я же имел успех в самодеятельности!!
Я же просто осчастливлю всех своим поступлением!!!»
Сложно поверить, но будущий любимец публики, который запомнился по роли Семена Семеновича из «Бриллиантовой руки», Балбеса из серии фильмов Леонида Гайдая и многих других, услышал от приёмной комиссии: «Знаете, товарищ Никулин, в вас что-то есть, но для кино вы не годитесь. Не тот у вас профиль, который нам нужен. Скажем вам прямо: вас вряд ли будут снимать в кино».
И Юрий Никулин поступил в цирковую студию:
«Ни в одном институте не давали такой большой стипендии. Главное управление цирков Комитета по делам искусств отпустило значительные средства на студию. Стране нужны были клоуны.
Первое самостоятельное выступление! В цирке!! На манеже!!! Это произошло 25 октября 1948 года. Такой день запоминается на всю жизнь. Нас поставили седьмым номером в первом отделении. Инспектор манежа Александр Борисович Буше громко объявил:
– Клоуны Никулин и Романов!
И мы показывали “Халтурщика и натурщика”. Работали как во сне».
С кинематографом Никулин познакомился в 1958 году. Довольно быстро его стали брать в большие картины.
Слева направо: артисты Георгий Вицин в роли Труса, Юрий Никулин в роли Балбеса и Евгений Моргунов в роли Бывалого в кинофильме "Кавказская пленница, или новые приключения Шурика" режиссера Леонида Гайдая. Фото: РИА Новости
«С гримом у вас все просто, – говорил Гайдай. – У вас и так смешное лицо. Пусть приклеят большие ресницы. А вы хлопайте глазами. От этого лицо будет выглядеть ещё глупее».
«Заканчивая книгу, я хочу обратиться к молодым – ко всем, кто начинает свой путь: нужно верить в себя, добиваться, искать, пробовать, ошибаться. Не гнаться за успехом, но постоянно работать, учиться. Да, я уже не выхожу на манеж, однако остался в цирке и живу его жизнью. Но порой мне снится страшный сон… Я работаю на манеже. Полно зрителей. Я делаю какие-то смешные трюки, много трюков, но никто не смеется. Публика хранит абсолютное молчание. Я уже делаю что-то невообразимое. Кругом тишина. Я снова пытаюсь рассмешить людей. А они сидят словно каменные. Мне страшно. И от страха я просыпаюсь в холодном поту. И потом ещё долго не могу заснуть. А в доме тихо-тихо. Все спят. Ещё не утро. Но уже и не ночь. И я невольно вспоминаю свою жизнь: детство, службу в армии, первое выступление. Вспоминаю многое из того, о чём вы только что прочли. И, вспоминая, тихо засыпаю, надеясь, что этот страшный сон больше не повторится».
Главный режиссер Московского цирка на Цветном бульваре народный артист СССР Юрий Никулин в рабочем кабинете. Фото: Чернов / РИА Новости
P.S. Юрий Владимирович родился в 1921 году в городе Демидове ныне Смоленской области. В 1925 году его семья переехала в Москву. Мальцом он застал Гражданскую войну, голод и лишения. Но детство он всегда вспоминал тепло.
«В годы моего детства многие отмечали Рождество. Но нелегально, дома. Запрещалась и ёлка. Во многих школах висел тогда плакат: “Не руби леса без толку, будет день угрюм и сер. Если ты пошёл на елку, значит, ты не пионер”.
Дома отец с кем-то разучивал репертуар для самодеятельности, и я услышал такие строчки: “Долой, долой монахов, раввинов и попов! Мы на небо залезем, разгоним всех богов”.
– Папа! Значит, бог есть? – спросил я.
– Почему? – удивился отец.
– Ну как же, – говорю я. – Раз залезем и будем разгонять – значит, бог есть? Значит, он там, да?»
