Лето 86-го - незабываемое, как и, пятью годами спустя, август 91-го.
С приходом Горбачева началось ускорение! Практически ежедневно газета «Правда» (там стали появляться известия) и «Известия» (там начали писать правду) дарили передовицы и «перестроечные» интервью. Последовательность ошеломляющей нас гласности в памяти не восстановить: для людей, смирившихся с перспективой тысячелетней советской власти, от этого чтения был шоковый эффект. Тут было и про образование, и про медицину и то, и то весьма плачевно, и о коммунизме, и что цензура плохая, и что нужны настоящие выборы… перечень обзоров и тем очень приблизительный, но лавинный поток нарастал с каждым днем. От этого возникало забытое (последний раз в 1953-ем (год смерти Сталина), а потом и в 1956-ом (год ХХ съезда КПСС) состояние надличностного счастья.
Михаил Горбачев на обложке журнала TIME 1985 годаМежду тем было и сопротивление сталинистки Нины Андреевой (кто ее сегодня помнит?), и ругань коммунистов. Прогнозировать развитие событий в СССР мы не решались, но СМИ в эти несколько летних сезонов нами овладели безраздельно. Мой очень пожилой отец, побывавший в Дахау и в Тайшете, успел прочесть Авторханова «От Андропова до Горбачева» и, скончавшись в августе 1987, пребывал с ословесенным чувством счастья от того, что увидел падение советов.
Французское телевидение в 1988 г. повезло меня в Москву переводить так называемый «мост» передачи «Взгляд». Я был одним из первых, кто выехал из «Советов» в начале 70-х и посетил уже бывший СССР. Краем глаза увидел митинг на Манежной (сюрреально!), пустые магазины, драки за бутылку плохой водки… очевидную необратимость происходящего.
Лето 1989-го. Звонок из Совета Европы: «К нам едет Горбачев. Приезжайте его переводить». Так, благодаря сегодняшнему юбиляру, я на 15 лет обрёл лучшего работодателя всей своей жизни. К тому же тогда, в мой День рождения за завтраком в Совете с Михаилом Сергеевичем я преодолел условности и заручился автографом первого президента СССР. Хранить вечно!
Позднее, почти каждый месяц, мне доводилось его переводить: радио, телевидение, телефонные переговоры с французским президентом. Да и мы сами неотрывно смотрели его выступления во Дворце съездов, разговоры с горожанами, встречи в Исландии и Женеве… Отец перестройки, при сбивах, сбоях, колебаниях, вере в «социализм с человеческим лицом» стал для нас с супругой Ксенией объектом самых что ни на есть горячих чувств. Уж не говорю о благодарности за освобождение Русской православной церкви от коммунистического рабства.
Память переводчика самообустроена так, что все обработанное мозговой программой мгновенного перехода с одного языка на другой само себя очищает. Все забывается. Если бы сознание хранило подробности норм европейских газопроводов или детали правоприменения в Молдавии, то места бы не оставалось ни книгам, ни ландшафтам, ни самому себе. Так что синхронисту хранить профессиональную тайну особого труда не надо – само убывает в Лету. Однако темп, синтаксис, словарь горбачёвской речи сами по себе оставили как бы импринт его личности во мне. Импринт пригодился.
Сам себя не похвалишь: как тут не рассказать о моём подвиге.
Ещё до ГКЧП Горбачёв приехал в Париж на два дня. Всю неделю я был занят в ЮНЕСКО. Беседы с ним переводили мои коллеги. А вечером, накануне отбытия Михаила Сергеевича, я согласился перевести его пятиминутное выступление для Первого канала французского телевидения.
Приезжаю заранее минут за 20, усаживаюсь в кабину, с техниками проверяем звук, приём в наушники, налаженность микрофона. Выступление должно состояться во дворе резиденции посла на улице Гренель: красивейший особняк, идеальный фон для экранов зрителей.
Никита КривошеинНовости начались со сводки… Все как по Галичу: «сообщает мне дикторша новости про успехи в космической области».
Это всё мимо моих ушей. И вот, в прямом эфире заявление перед отбытием из Франции президента М.С.Горбачёва. На мониторе возникает знакомый двор, солнечный вечер, посередине в красивом костюме и галстуке Михаил Сергеевич. Он смотрит в камеру и начинает говорить. В моих наушниках ни шипения, ни фона и ни одного слова!
Оторопь, ужас и осознание необходимости мгновенного решения. Открыть дверь кабины и сначала жестами, а потом криком вызывать техников? Но это срыв передачи! И согласится ли президент стоять во дворе, пока переналаживают связь и всё сначала потом повторять? Понимаю, что техники ничего не заметили, монитор и картинка крутятся... Может возникнуть скандал. И какой! Подвиг не слабее матросовского в моей голове совершается мгновенно: передачу, соблюдение протокола, телевизионщиков надо спасать.
Рискую собой. Всё говоримое в подобных моментах ранее всплывает в моей памяти. Темп и перебивы – по губам и мимике Михаила Сергеевича как бы понятно. Про мир, и про дружбу, и про укрепление сотрудничества, и про традиционную привязанность России к Франции… Леплю шаблон за шаблоном, клише на клише. Трясусь. На голосе это не отражается. Инфернум этот длился минуты три максимум.
Через амбразуру кабины вижу, что техники между собой болтают как бы о футболе. Звонков протеста от посольства или зрителей нет. Значит, я врал складно. Конец выступления…
Выскакиваю из кабины, кричу, излагаю происшедшее… У техников немая сцена как в Ревизоре. Им предстоит разбираться с коллегами, которые вели передачу на месте.
Еле выслушав их благодарности и комплименты, покидаю здание, иду прямо в кафе, где и надираюсь.
Естественно, я этим подвигом не хвалился, рассказывал только самим близким. Всплыло это в памяти к юбилейным 85 годам Горбачева.
Присоединяюсь к поздравлениям: Михаил Сергеевич, бодрости всяческой, и в душе, и телесной! Спасибо за свершённое!
