Некоторые семьи были разорваны той стремительной эвакуацией: детей отправили в детские лагеря, и родителям потом приходилось их разыскивать. Даже родственники, случалось, были не рады «заразным» гостям, не зная ничего о том, что такое радиация, и оставляя их без поддержки и крыши над головой. Такие беженцы были обречены на то, чтобы ютиться по гостиницам и санаториям.
Лидия Романченко, жительница Припяти, председатель районной организации «Союз. Чернобыль. Украина»:
«Нам никто не говорил, какую дозу радиации мы получили. Мы же пробыли до эвакуации в этой зоне 38 часов... Хотя у нас в городе было много сандружин, а в каждом управлении на складе лежали ящиками, на каждого члена семьи, антидоты, калий-йод, респираторы и одежда. Всё это было, только никто не воспользовался этим. Нам йод принесли только на второй день, когда его пить было уже бесполезно.
В итоге мы все инвалиды. Сегодня многих уже нет в живых, а из тех, кто ещё жив, большинство страдает заболеваниями щитовидной железы, желудочно-кишечного тракта. С годами увеличивается количество онкозаболеваний, неврологических и кардиологических осложнений.
Игорь Костин. Чернобыльская АЭС, 1986 годДо 90-х годов нас вообще не воспринимали как пострадавших от аварии. И это несмотря на то, что люди болели: теряли ни с того ни с сего сознание, падали прямо на улице, мучились страшными головными болями. У детей шла кровь носом…
Мы жили почти на окраине города, и получилось так, что после того, как мы вышли, мы ещё больше часа простояли на улице. В каждом дворе было по 3–4 милиционера, которые делали поквартирный обход: они заходили в каждый дом и каждую квартиру. Тех, кто не хотел эвакуироваться, выводили силой. Подъезжали автобусы, люди загружались и выезжали. Вот так мы и уехали со 100 рублями в кармане и вещами и продуктами на три дня».
В момент взрыва и горения десятки тон ядерного топлива реактора № 4 ушли в атмосферу. Что-то облаком осело сразу, перекрасив лесной массив неподалеку от АЭС в рыжий цвет, а что-то радиоактивными осадками накрыло Украину, Белоруссию и Россию входившие на тот момент в состав Советского Союза, – без малого семь миллионов человек. Радиоактивное облако дошло и до Западной Европы. Из шестисот тысяч ликвидаторов, приехавших в Припять для устранения последствий аварии, от облучения погибла десятая часть. Не сразу. Радиация медленно поедала этих отчаянных сталкеров. Ещё свыше ста тысяч человек рабочих и солдат получили инвалидность.
Александр, военный, ликвидатор из Белоруссии. На ЧАЭС он около месяца был командиром подразделения рабочих:
«Одновременно на АЭС работало 1500–2000 специалистов. Это были физики, атомщики, разработчики и конструкторы атомных станций, химики – кто угодно. В том числе наши люди: сварщики, монтажники, плотники, бетонщики, водители, арматурщики и так далее…
Были, конечно, и смерти. Но чтобы сразу там, на месте, – это очень редко. Человеку становилось плохо после смены, его сразу отправляли в Киев в госпиталь. А что там дальше с ним – про это не сообщалось.
После выполнения основных работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, когда военные строители покинули зону отчуждения, в нашей части находились архивы тех частей. И вот спустя год-два-три стали приходить запросы из мест призыва военнообязанных с просьбой «подтвердить нахождение в связи с оформлением инвалидности». Был создан специальный отдел, который этими запросами занимался. Заявок стало больше, и вскоре отдел пришлось расширить до 10–15 человек. А потом стали приходить запросы с просьбой «подтвердить нахождение в связи с оформлением пенсии по причине потери кормильца», то есть в связи со смертью. Был вал таких писем. Тут мы поняли, какое количество людей уходит после Чернобыля, какого масштаба эта катастрофа».
Группа специалистов направляется в зону Чернобыльской атомной электростанции для ликвидации последствий аварии, произошедшей 26 апреля 1986 года. Борис Приходько/РИАНовостиАлександр Панфилов, председатель иркутской областной организации «Союз ветеранов Чернобыля»:
«Помню, едем мы как-то вдоль рыжего леса, и я вижу, что лисица впереди машины бежит. Причем бежит прямо по асфальтовой дороге, которую дважды в день дезактивировали. И вот мы ее догоняем. И вы думаете, она в лес свернула? Ничего подобного! Мы ей посигналили, она так интеллигентно на обочину села, нас пропустила и дальше по дороге за нами следом побежала.
А вот солдаты, которых привозили ротами, думаю, вообще не понимали ситуацию. Однажды один срочник, зная, что на посту его сейчас не хватятся, решил поспать в одном из бронетранспортеров, стоявших вблизи четвертого блока. Забрался, закрылся да и уснул. А они так фонили, что просто жуть. И вот прибегает ко мне человек, стоявший на контроле. Так, мол, и так, пропал солдат; возможно, залез в БТР; надо открыть. Ну а я же танкист, я этот тягач быстренько вскрыл. Смотрим, а мальчишка без сознания. Мы его бегом на вертолетную площадку – и сразу в Киев, в госпиталь. В итоге парня удалось спасти, ампутировав руку. Он, когда спал, прислонился к самой броне.
У меня после Чернобыля волосы клоками выпадали и зуб только один остался. А когда я из армии увольнялся, обнаружилось, что у меня свертывание крови занимает 20 с лишним минут. А норма между тем 2–3 минуты».
На территории профилактория "Лесная сказка", в 30 км от Чернобыля. Игорь Костин/РИАНовостиСергей Дидяев, врач-травматолог:
«Страшно, когда понимаешь, что ты в городе, а людей практически нет. Птицы летают, бродят собаки, кошки – те, которые ни о чем не подозревают… Хотя были, конечно, люди, которые не хотели понимать, что на самом деле произошло. Всеми силами хотели остаться на своей родине. Это страшно. Запомнилось, что зима в 1987-м была суровая – много снега, морозы. А вместо грязи – песок. Спустя 20 лет я получил государственную награду – медаль «За спасение погибавших». А когда был там, конечно, ни о каких наградах не думал. Единственное желание, которое возникало, – чтобы такое не повторялось больше никогда. И очень хотелось побыстрее выбраться домой.
Я считаю, что не стоило столько людей бросать тогда на ликвидацию последствий аварии. Это еще нашим русским повезло, что в основном на ликвидацию последствий отправляли мужчин после 28 лет и у кого уже были дети. А Украина и Белоруссия отправляла всех подряд – кому уже было 18.
К сожалению, риск повторения трагедии не исключаю. Лично мне страшно за Волгодонскую АЭС. Достаточно только вспомнить, как ее строили. Экологи уверяли тогда, что на зыбучих песках. А когда обнаружили эти пески, то стали «укреплять», забивая сваи, чтобы не терять освоенные средства. И в конце концов таки запустили ее. Какие последствия могут быть из-за этого – страшно представить».
Петр Макаренко, старший пожарный ВПЧ-2 по охране Чернобыльской АЭС:
«Специальной «атомной» подготовки никто из нас не получил. Да, мы знали общее устройство АЭС и физику атома, схему расположения энергоблоков и машинного зала. Однако за пять лет, предшествовавших аварии, ни разу не были и не тренировались на действующем реакторе. Все, что мы умели и к чему реально готовились, – затушить возгорание в машинном зале...
Новость ударила – как обухом по голове: пожар и взрыв на 4-м энергоблоке, реактор разрушен. Из отпуска срочно отозван начальник ВПЧ-2 Леонид Телятников, он руководил операцией. Володя Правик, Вася Игнатенко, Витя Кибенок и еще трое ребят из третьего караула СВПЧ-6 тушили пожар и получили сильнейшую дозу облучения. Госпитализированы в припятскую больницу – жить не будут. Все вокруг говорили, что именно они, первая шеренга, совершили настоящий подвиг… В голове все это просто не укладывалось. В больницу к пострадавшим врачи категорически не пускали – фон в их палатах, как говорили, зашкаливал.
Паники ни среди местного населения, ни среди городских служб не было. В школах в субботу целый день шли занятия (при закрытых окнах), работали магазины, вечером даже играли свадьбу. Но 50-тысячный город знал: случилась серьезная авария. Об этом косвенно свидетельствовали отключенные телефонные линии и кордоны ГАИ на въезде в город. Рано утром 27 апреля, как и многие, я вывез жену с сыном за пределы Припяти и посадил в первую попутку до Наровлянского района, где жили мать и теща. Хорошо помню, как коляску мы накрыли сверху толстым верблюжьим одеялом, чтоб туда не просачивались радиоактивные частицы. В этот же день колонны автобусов начали массовый вывоз горожан… Вечером в Припяти светились считанные окна. Но было и еще одно свечение, которое я не забуду до конца жизни: от реактора на высоту 80–90 метров поднимались раскаленные искры. Это был настоящий атомный вулкан!»
Мир стал другим. Он стал больше бояться своего «мирного» атома, но не отказался от него: слишком высока цена энергии в условиях рабства розеток и зарядных устройств. И кто знает, доживет ли человечество до того дня, когда распадется последний радиоактивный элемент из реактора № 4? Ведь это случится только через 25 000 лет.
Памятник ликвидаторам последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Алексей Вовк/РИАНовости