Статьи у меня не было, а было две буквы написано – «ЧС». Начальству лагеря это было сначала непонятно, у меня самой спрашивали: «Что за статья – “ЧС”»? Я говорила: «Член семьи врага народа». Вот с такой «статьей» я просидела 10 лет. Даже в документе об освобождении у меня сказано: статьи нет, но «можно приравнять к 58.10», к антисоветской агитации.
10 лет я просидела в этой клоаке. С ворами, со всеми. С преступным миром вместе. Мне сразу сказали: «Ну, ты будешь и курить, и матом ругаться – будешь такая, как все». А я сказала: «Нет – какой меня взяли, такой я и должна выйти». И вот, именно Господь меня хранил. Серафим Саровский батюшка, Николай Угодник… которые мне там даже виделись и говорили: «Не бойся, поможем». И я ничего не боялась. Смерти я там не боялась. Ничего. Работа, конечно, тяжелая была. В Тайшетлаге мы делали просеку для железной дороги на Братск, в Бирлаге – ходили на лесоповал, в Печорлаге уже чинили одежду для фронта…
Как нас пригнали в Братск – так мы всегда говорили, что пригнали, а не привезли – мужчин больше 15 тысяч было, а женщин меньше тысячи. Там место гористое, и когда женщин выводили около ворот по четыре человека строиться, уже на горе был развод мужчин по делянкам. Так это все видно – вот, их ставят на работу, группками пошли… А к весне уже группки делались совсем маленькими. Вполовину уменьшались. Ни одного этапа от нас не отправляли – умерли все.
Еще что было для наших мужчин тяжело… Вот, дают питание в каптерке – там окошечко такое, получаешь из него, что тебе налили, поворачиваешься и идешь к себе в барак, ешь. Мы-то получали так, что у нас никто ничего не отнимал, а мужчины наши, политические, только повернутся – у них шестерки этих воров в законе выхватывают еду, несут своим. А он идет на работу голодный. Ему больше уже не дадут. И вот, они с голоду умирали. По «закону» эти воры не должны же работать. Работали только политические наши.
Со мной сидели кто? – Разные люди. Вот, в Тайшетлаге у нас начальницей на работах была графиня Юсупова. Сидели две секретарши Кирова: 30-летняя Рая и Лена постарше, у которой и муж-профессор, и дочка 16 лет – все от нее отказались. Когда Кирова убили, секретарш прислали в Томск на три года ссылки, а как ссылка закончилась – по старой судимости дали им 10 лет лагерей. Была такая статья – старая судимость: вы когда-то сидели, по какой статье и почему – неважно, и даже то, что давно отсидели срок – неважно. Все равно вас могли еще раз посадить и дать не меньше 10 лет.
Уже в Печорлаге со мной сидел мужчина, поваром работал… Он в 1934 году за хулиганство получил три года, и вот, в 1937 году освобождается, приезжает домой на станцию – до дома уже рукой подать… Вышел из вагона, на нем, конечно, и телогрейка, и шапка – как у заключенного. К нему сразу милиционеры, двое: «Ваши документы?». Ну, он показывает: «Вот я освободился, вот у меня справка об освобождении». Они: «Пройдемте». Он пошел, а они говорят: «Вот вам десять лет лагерей, и отправляйтесь в лагерь». И даже домой он не зашел. Ничего о нем домашние не знали, а он 10 лет со мной сидел. Как отсидел, уже никуда не поехал, остался в Воркуте работать поваром. Женился на хорошей девушке, которая сидела по какой-то бытовой статье. Потом у них сынок родился, они к нам приходили в лагерь – навестить, проведать, когда были на свободе уже. А домой он просто боялся возвращаться. Не мог.
Когда меня арестовали, двум младшим сестренкам было одной 8 лет, другой 12 – я очень по ним тосковала. И вот, как-то раз приходят девочки, заключенные, и говорят: «Мельникова, это твои сестренки?» – и показывают фотографию, вот она. А это правда мои сестры, по-видимому, похожи мы были, узнали. Говорят, начальник лагеря отдал, эта фотография у него под стеклом на письменном столе лежала. Но письма, которое с фотографией было, не дал. Почему, не знаю. Зато фотография, и они как живые – самая младшая Зоя, постарше Надя…
А вот здесь, смотрите, фотография моего второго мужа. Как это было-то… Уже в конце моего срока в Печорлаг привезли военнопленных. Среди них был врач, который попал в окружение к немцам, бежал из плена, потому что ему как врачу немцы дали особый пропуск – а он этим воспользовался… И вот, он пришел к своим, а те ему сразу же: «Ты шпион». Дважды выводили его на расстрел, дважды Бог миловал, потом дали 25 лет, и вот, он попал к нам. Ко мне пришел один наш начальник, очень хороший человек из вольнонаемных – ко мне в лагере многие относились хорошо – и стал сватать. Мол, у тебя срок заканчивается, а он военнопленный, значит скоро, наверное, отпустят…
Фотографии второго мужа (Бориса) Софии ГеоргиевныИ я стала думать. Ну вот, думаю, выйду я, отсидев 10 лет в заключении – кому я нужна? 33 года будет мне – и что, какая моя жизнь? Мама оставила дом, в котором мы жили, – куда я пойду?.. И решилась. Ну, там, на самом деле, целая история…
Все было запрещено – все отношения в заключении. И одна из заключенных, прознав про нас, поехала подавать донос, но по дороге попала в аварию и оказалась в больнице… Потом уже она меня подозвала к себе и рассказала все, просила прощения: «Я на тебя доносить хотела...» А ведь если бы она донесла, то меня бы не освободили. И не просто бы не освободили, а направили бы в штрафную бригаду.
Второй муж тоже знал, кто я, когда на мне женился. У него семья была верующая. Отец служил фельдшером еще в царской армии, сами они все деревенские, из-под Рязани, а дедушка его, мамин отец, был старостой храма... И знал он мое поведение в лагере, все знал. Мы с ним стали жить. И уехала я из лагеря уже беременная, 4,5 месяца беременности было, когда я освободилась.
А с освобождением… Вот, подходит мой срок, уже вышел – должны освободить, а меня не освобождают. День проходит, два, три дня. Я сижу. Десять дней. Я уже вся волдырями покрылась, муж мой меня бромом отпаивал, сидел надо мной… Думала, что мне дадут еще лагерей, повторно, или пять лет ссылки – и все. Куда я с ребенком? Как?
Повезли меня в Воркуту получить документы, а они чистые. Там указано, что я отсидела весь срок, могу выходить, а про ссылку – ничего. Зато у нас в формулярах, как в наших лагерных документах значилось, про меня сказано: «10 лет лагерей и 5 лет ссылки»… И мне секретарь, который должен был выписывать документы на освобождение, этих документов не дает. Сказал, что дать не может, сейчас вызывает конвой и отправляет обратно в лагерь: «И тебя должны увезти в ссылку на пять лет». Я ему стала доказывать: «Ну раз прислали чистые документы, какое ваше дело? Меня освободили...» Начальник, который в кабинете был, услышал мой спор с секретарем, тоже заключенным. Выходит и говорит: «В чем дело?» Вижу – молодой человек в военной форме, не НКВД-шной, а в армейской, по-видимому, на фронте был… Секретарь начинает ему рассказывать: «Ей еще пять лет ссылки, а ей прислали чистый документ, отправляют ее на свободу, я не имею права, я должен ее отправить обратно». Тогда начальник ко мне подходит и говорит:
– Какая у вас статья была?
– «ЧС».
– А что это такое?
– Член семьи врага народа.
– А что это, кто у вас был?
– Мой отец протоиерей, он, – говорю, – в заключении исчез. Где он сейчас – умер или в заключении, не знаю; не знаю, что с ним сделали. Отец не вернулся.
– Полностью отсидели?
– Полностью.
И начальник на секретаря… он подошел к нему так, я думала, он его бить будет: «Какое твое дело?! Человек ни за что отсидел десять лет, а ты!.. – говорит. – Значит, умный был секретарь там в Москве, который прислал на нее чистые документы! Немедленно выпустить!» Подошел ко мне, пожал мне руку и поздравил со свободой. Я его поблагодарила – и вот, мне выписали этот вот документ.
И я поехала домой. Но ехала, конечно, не знала, куда еду… Мама продала дом, уехала в другое место, к моим сестрам. Одна вышла замуж в 17 лет, у нее муж был начальник шахты в Черемхово, другая вышла замуж в 18 лет, ее муж был главным инженером там… Понятно, что все люди партийные, тогда, сами знаете, не коммуниста не стали бы держать начальником. А я еду. Причем с ребенком будущим. Что я еду, куда я еду, что меня ждет – я не знаю…
Продолжение следует...
