Прямолинейный майор ждал прямолинейных ответов. Но прошло 14 часов беспрерывных обсуждений с местной коммуной, и единственный вывод военного был прост: больше никогда не участвовать в таком базаре.
Печальный опыт Роберта не сохранился бы, наверное, историей, если бы он не вынес для себя и страны очень полезный урок: чтобы что-то обсуждать, нужно знать, как это делать. И уже в 1867 году, столкнувшись с похожим «базаром» в Сан-Франциско, Роберт на свои деньги выпустил учебник групповых обсуждений - Robert's Rules of Order (Правила порядка Роберта). Выдумал он его, конечно, не из головы, а на основе существовавших ранее документов - правил ведения дискуссий в американском Сенате (1801 год, автор – президент Джефферсон) и описания британской парламентской процедуры от Эрскина Мэя (1844 год). Но оригинальность майора была в том, что эти серьезные рекомендации он адаптировал для самой простой публики, населявшей в то время американские города.
Рекорд, поставленный Линкольном, — двухминутное «Геттисбергское послание», с которым он выступил 19 ноября 1863 года на открытии национального кладбища, где были похоронены погибшие в Геттисбергском сраженииУспех издания превзошел военную славу майора. За свою жизнь он редактировал и перевыпускал книгу четырежды, а она сама успела стать брендом с сокращенным названием – RONR (Robert's Rules of Order Newly Revised). Сегодня 11-м изданием этой книги (общим объемом в 816 страниц) пользуются ¾ общественных организаций США, прописывая в первой своего строчке регламента что-то вроде: «Данное общество/ассоциация/группа для ведения своих обсуждений и дел пользуется 9-м (или 10-м, или 11-м) изданием RONR».
Похожие учебники существуют во всех странах с англо-саксонской традицией, другие европейские державы хорошо усвоили традицию парламентских обсуждений, адаптировав ее для повседневных нужд.
И только в России нет ничего похожего. Социологи констатируют: мы бодро ввязались в общественные дискуссии, не испугались «разноголосицы» перестройки и продолжаем упорствовать в своем базаре, пренебрегая всеми мыслимыми и немыслимыми правилами общественных обсуждений. И только-только начинаем догадываться, что публичная речь – не врожденная способность человека, а требует специальных навыков.
Центр независимых социологических исследований подвел итоги многолетних наблюдений за гражданскими организациями Петербурга: оказалось, абсолютное большинство собраний не умеет разговаривать и договариваться. Феномен настолько красноречив, что получил специальное название – «публичная немота».
- С 2007 года я побывал на собраниях десятков городских инициативных групп, гражданских коалиций в Петербурге, - рассказывает автор исследования, социолог Борис Гладарев. – Дискуссия «ломалась», фактически, везде. Протоколировались только три-четыре заседания, а ссоры и переход на личности были обычным делом.
Неприятность объяснима: россияне, даже имей они самые добрые намерения что-то делать сообща, не умеют вести себя «публично». Все советские годы у нас развивалось только два языка – официальный и кухонный. От официального с его партсобраниями и статьями «Правды» людей, желающих самоорганизоваться, подташнивает до сих пор, а кухонный – с его переходом на личности и кулуарным шепотком – превращает в базар любое крупное собрание. Не национальные черты тому виной: вспомним, от базара страдал майор Роберт. И от базара он нашел спасение.
Секрет в третьем, срединном языке – публичном регистре общения.
- Он подразумевает разговор равных, но мало знакомых людей, которые хотят в соответствии с некими правилами достичь общего решения, - поясняет Борис Гладарев.
Мы, бывает, и хотим достичь общего решения, и чувствуем друг друга равными, но подкашивают правила. Нет их попросту. Еще Андрей Белый в 1908 году клял соотечественников за эту особенность публичных обсуждений, используя вместо термина «публичная немота» другой, не менее образный – «словесное пьянство».
- У нас нет повседневности: у нас везде святое святых. Везде проклятая глубина русской натуры отыщет вопрос: упорную повседневность работы разложит мировыми проблемами, - возмущался классик. – Мы только занимаемся тем, что протягиваем свои руки в души окружающих и ощупываем чужие души, и захватываем их пальцами. И к нашей душе вечно протянуты эти пальцы (статья «О пьянстве словесном», 1908 год).
Любой посетитель собрания ТСЖ в России, имей он побольше литературных навыков, мог бы высказаться схожим образом: не обсуждение, я святая святых и всюду протянутые руки (эдакое сочетание официоза с кухней).
Борис Гладарев классифицировал «поломки» публичных дискуссий на три основных типа: тусовка, авторитарный сценарий и народный сход. Первый – это победа «кухни»: собрались друзья, поговорили – разошлись. Негоже же друзьям раздавать поручения. Второй – победа официального языка: нашелся лидер – сказал, что кому делать. Самый безнадежный при этом третий вариант: когда ни приватное, ни официальное не победило и люди просто не знают, как быть. Сошлись, накричались, ничего не поняли и ушли. Такова реальность.
Переводом того же RONR на русский ничего не изменить и не добиться. Два перевода (не очень удачных) было в 90-е годы – и вот, кануло в лету. Есть еще малоизвестный документ - «Наказ государственной Думы Муромцева-Острогорского» (1906 год), где изложена процедура парламентских обсуждений с поправками на российские реалии, но его просто так не перепечатаешь – нужно обновление и адаптация. Олег Хархордин, ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге, считает, что правильный выход такой: найти у нас майоров Робертов, настрадавшихся от базара и готовых самостоятельность адаптировать и RONR, и Наказ. Главное зародить в них идею, что это вообще-то нужно и без того никак не обойтись.
Шутка ли сказать, что вот уже 30 лет, как Россия свободна и рассуждает о гражданском обществе, и при этом до сих пор ничего не знает о правилах ведения дискуссий. «Мы только начинаем уходить от абстракций», - считает Борис Гладарев.
