С обыском в дом Владимира Мелихова пришли вечером 5 июня 2015 года. Множество сотрудников заполнили комнаты и на глазах изумленных хозяев стали находить боеприпасы в самых неожиданных местах: в урне для бумаг, на шкафу… Затем собрали оружие – музейные экспонаты с просверленными стволами, без ударных механизмов. Два таких не умеющих стрелять проржавевших музейных пистолета и стали основанием для обвинения хозяина: револьвер 1896 года выпуска и браунинг 1935.
Владимир Мелихов. Фото: Олег ГлаголевПоказательно, что обвинение строится не на подброшенных уликах: у Дмитриева не на многотысячных порно, у Мелихова не на десятках разных патронов, так как доказать причастность обвиняемых к ним можно только по показаниям храбрых сотрудников спецслужб. Патроны и фото – это фон. Хотя Подольский суд в обиду бойцов невидимого фронта не дал. Когда заказанная стороной защиты лингвистическая экспертиза показала, что многочисленные протоколы свидетелей записаны практически под копирку, то перевесило словесное утверждение свидетелей обвинения, сотрудников ФСБ, что все изложено верно и без какого-либо давления на них… Также в пользу обвинения истрактованы экспертные заключения о том, являются ли экспонаты огнестрельным оружием. На баллистическую экспертизу – то есть доукомплектовать пистолеты исправными запчастями и выстрелить – никто не решился. Впрочем, так же предусмотрительно обвинители не стали искать отпечатки пальцев, делать дактилоскопическую и химико-биологическую экспертизу.
Револьвер Раста и Гассера 1898 года. Фото с сайта МелиховаТем не менее гуманный российский суд, подтвердив в приговоре, что у обвиняемого нет обстоятельств, смягчающих вину, вместо запрошенных прокуратурой двух лет общего режима ополовинил срок и не стал заключать осужденного под стражу.
Дело, скорее всего, считает Владимир Мелихов, будет продолжено.
Владимир Петрович, с чем прежде всего вы связываете особое внимание к вам российской Фемиды? С теми годами, когда вас задерживали в 2007 году, с деятельностью национального движения и возрождения казачества или антибольшевистской направленностью музеев?
Здесь совокупность всех этих вопросов. И судили меня сегодня не за патроны и не за кожух, затвор, которые там есть. Судили за то, что мы отказались подчиниться давлению властей и закрыть наши мемориалы, которые мы открыли в 2007 году в Еланской станице и здесь, в Подольске, в 2010 году. Потому что эти два мемориала очень посещаемые, во-первых, и, во-вторых, они не позволяют сегодня исказить ту историческую правду, через которую прошел русский народ и Россия как государство в советскую эпоху, подменить ряд понятий, доказывая, что Советский Союз и советская власть якобы была не так уж плоха, достигла неких высоких результатов, в войне победила, в космос вошла. Мы на фактических материалах, которые находятся в наших мемориалах, показываем, что она сделала самое страшное – уничтожила народ, превратив его в стадо, которое привыкло подчиняться. И это стадо сегодняшняя власть хочет сохранить по советскому образу для того, чтобы лишить человека самостоятельности, его свободы, его достоинства и безоговорочно подчинить его собственной власти.
Пистолет Браунинг 1935 года выпуска в разобранном состоянии. Фото с сайта МелиховаКак вы считаете, почему как во власти, так и во многих и многих людях возникает такое противление слову «покаяние» за злые деяния, произошедшие в 1917 году и в последующем столетии? Откуда желание свести все к примирению без покаяния, без того, чтобы злое – уничтожение и геноцид народа, например, – называть злым, доброе – добрым, поставив преграду возвращению зла на нашу землю?
Понимаете, пример моего суда прямо связан с той темой, которую вы подняли. Если судья, принимая неправосудное, незаконное решение, убедится в том, что это допустимо и не понесет за это наказания, это допущенное беззаконие станет нормой жизни. И каждый другой судья будет судить «по беспределу», а прокуратура по беспределу будет создавать уголовные дела. Пройдет лет десять, и мне скажут: давайте примиритесь: вы, осужденный, и судья, которая вас незаконно осудила, – мы же единый народ. Мы с ней не едины. Она представляет абсолютное зло, которое внедряется в нашу жизнь, а мы с этим злом боремся, поэтому помириться и объединиться со злом мы не можем. Такое примирение понуждает мириться с той системой подавления человека, которая в нынешнем обществе все больше становится нормой. Разве с этим можно примириться?!
Судья зачитывает приговор по делу Мелихова. Фото: Олег ГлаголевТак же как в вопросе о сегодняшнем примирении сторонников и потомков красных и белых?
Понимаете, «красные», «белые» – это термины. Все вроде русские люди. Вопрос в том, что те, которых называют красными и белыми, несли в себе как идеологию, как мировоззрение тот облик, в котором они хотели видеть Россию. Поэтому здесь вопрос не в красных и белых, а либо тирания, ничем не ограниченный деспотизм власти, либо свободное общество. Это два противоположных лагеря, которые никогда примириться не могут, потому что один не может существовать при другом.
На что, вы считаете, нужно опираться в первую очередь, чтобы это противостояние разрешилось в пользу права, правды и свободного общества?
Кто знал, что Советский Союз разрушится? Казалось бы, он абсолютно незыблем – и вдруг его не стало. Точно так же и сейчас, надежда всегда существует, когда ты занимаешься тем делом, которое эту надежду укрепляет, и ты с ней срастаешься и веришь, что при стечении каких-то обстоятельств, при выздоровлении какой-то части общества эта часть может стать во главе этого общества и это позволит изменить порочную систему. Это выздоровление возникает только тогда, когда кто-то приобщается к исторической правде, к пониманию верных путей к формированию свободного общества, к вызреванию и созданию в государстве правовых институтов. Если сейчас об этом не говорить, оно и вызревать не будет. Поэтому мы говорим. А уж каков будет результат и когда это произойдет – это важно, но не столь важно.
Говоря о возрождении общества, вы имеете в виду русский народ?
Чтобы об этом говорить, надо сначала дать определение самому русскому народу.
Я могу попробовать…
Это хорошо, что вы можете, но многие люди сказать этого не могут, они не понимают, что такое русский народ. А говорят какими-то шаблонами: «богоносец», «очень добрый» и так далее, хотя история России, тот же самый 1917 год показали, что это не совсем так. Поэтому здесь необходимо говорить о народе, который на сегодняшний день существует, весь искалеченный, весь перебитый. Это как физически перебить конечности у человека, точно так же перебить его сознание советской властью, советской тиранией, последующей неправедной приватизацией, которая прошла в 90-е годы уже в свободной России. Этот народ постоянно подвергался особому методу давления, который уничтожал многие его человеческие черты. Не только чисто русские, народные, а просто человеческие. Случился геноцид самого человека с его гуманитарными представлениями о жизни. Это все уничтожало в человеке основные принципы его жизни, его совесть, в первую очередь; врать или говорить правду определялось целесообразностью: хорошо будет мне, если я совру, или плохо. Если хорошо – я буду врать, и бог с ним, я не стану на это обращать никакого внимания. Все это автоматически перешло во властные структуры: якобы, если это ради нашего отечества, значит, это хорошо, пусть это и не праведно. Но что для них тогда отечество? Это их личная власть и интересы. В таком искаженном сознании абсолютно искалечены либо вычеркнуты понятия личной свободы, способности самореализоваться, личной ответственности за свою жизнь – даже не за жизнь отечества, а хотя бы за свою жизнь и за жизнь своей семьи. Иждивенчество, насаждаемое внутрь, создало человека, которого нельзя назвать ни русским, ни немецким, никаким – это что-то такое, что является жертвой социального эксперимента, произведенного над личностью в Советском Союзе и продолжающегося у нас в нынешней России.
Вы верите, что национальное покаяние может произойти на этой земле?
Оно может произойти и на этой земле, и на другой. Немцы же смогли осознать то варварство, в которое они впали при нацизме, а почему мы не можем то же понять? Другой вопрос: толкает ли общественная среда к этому осознанию и к тем действиям, при которых это покаяние было бы фактически осуществлено? Либо, наоборот, она отодвигает его и дает ложный вектор этому покаянию? На сегодняшний день дается ложный вектор: давайте мы покаемся за второстепенные вещи – а за то, что сегодня мы делаем лично, мы каяться не собираемся. Готовы каяться за кого-то, но не за себя.
За то, что произошло 100 лет назад, в 1917-м, мы должны каяться?
Да, мы должны это осознать, принять как трагедию и, осознав эту трагедию, делать все возможное, чтобы ее не допустить больше. Мы ее не осознаем до сегодняшнего дня. И даже те, кто осуждает происходящее в 1917 году, порой поступают так же, как действовали большевики, но только под другим лозунгом: под монархическим, под националистическим, под либеральным, под демократическим, достигая цели в своей идеологической догме, через колено ломая всех других, не понимая, что вокруг на сегодняшний день это искалеченное общество, его сначала необходимо немного уврачевать, дать возможность ему нормально пожить, и начинать впитывать в себя те самые главные качества, свойственные любому нормальному человеку – личную ответственность и совесть, которые не позволят совершать какие-то неправедные поступки.
***
Итак, в повестке юбилейного года, как видится, не случайно смрад русской катастрофы 1917 года, сгущаясь, заявляет о себе в двух показательных судебных делах Юрия Дмитриева и Владимира Мелихова, хотя наверняка уже есть и будут другие, о которых мы еще услышим. В этих делах действует похожий чекистский почерк: всякий, всерьез разоблачающий преступления большевизма и советской власти сам будет квалифицирован по уголовной шкале и ошельмован. В качестве слабого утешения, можно привести то, что запрошенные прокуратурой суровые меры при принятии окончательного решения пока несколько смягчаются. В качестве сильного – только пример тех, кто натиска зла не испугался, и не отвернувшихся от них друзей.
