Но главная задача канала имени Москвы – вовсе не проводка судов из самых разных стран мира. Нет, все дело было в дефиците воды. К 1930 году недостаток водоснабжения Москвы стал очевиден даже с набережных Москвы-реки – ее можно было перейти вброд в районе кремлевской стены. Мощностей водопровода едва хватало на обеспечение потребностей быстро растущего мегаполиса. И вот на пленуме ЦК ВКП(б) 15 июня 1931 года впервые был озвучен Генеральный план реконструкции и развития столицы, который должен воплотиться в реальность при условии скорейшего строительства канала от Волги до Москвы.
Первый секретарь объединенного Московского областного и Московского городского комитетов ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович докладывал: «ЦК считает необходимым коренным образом разрешить задачу обводнения Москвы-реки путём соединения её с верховьем реки Волги. Поручает московским организациям совместно с Госпланом и Наркомводом немедленно приступить к составлению проекта этого сооружения с тем, чтобы уже в 1932 году начать строительные работы по соединению Москвы-реки с Волгой.
В итоге из нескольких вариантов был выбран проект молодого инженера Комаровского, который впоследствии стал начальником Управления и главным инженером канала. Это был самый экономичный проект – канал длиной 128 километров прошел по самому кратчайшему пути между реками Волгой и Москвой. Причем мало было просто прорыть русло канала – проект предусматривал строительство 240 гидростроительных объектов: шлюзов, плотин, водохранилищ, гидроэлектростанций, мостов, шоссейных и железных дорог, а также три порта и множество пристаней. Все любимые москвичами водохранилища – Икшинское, Учинское, Пяловское, Пестовское, Клязьминское и Химкинское – появились именно тогда.
Строительство канала поначалу было поручено Накромводу СССР. Однако ведомство не справлялось со своей задачей. В течение года – с 1931-го по начало 1932 года – успели только подготовить площадки для подсобных сооружений. И тогда в начале 1932 года было принято решение передать строительство в ведение ОГПУ – карательному органу «пролетарской диктатуры», имевшему уже большой опыт в организации народных строек – до этого заключенные ОГПУ строили Волховскую ГЭС и Беломорско-Балтийский канал. Именно бывшему руководителю строительства Беломорско-Балтийского канала старшему майору госбезопасности Лазарю Когану – по совместительству и руководителю ГУЛАГа – и предложили пост начальника Главного управления строительства канала Москва-Волга. Его ближайшими соратниками стали Матвей Давыдович Берман – заместитель начальника Главного управления лагерями ОГПУ и Семён Григорьевич Фирин – начальник Беломорско-Балтийского лагеря, бывший резидент Иностранной разведки ОГПУ.
Семен Фирин был довольно интересным человеком. До того, как его направили руководить лагерем на Беломорско-Балтийском канале, он успел поработать в Париже, в Берлине, в Польше, в Болгарии и в Турции. Но в конце 1920-х годов зарубежная подпольная агентурная сеть, которой он руководил, была раскрыта, и ему пришлось вернуться в Советский Союз.
Из «чекистских кругов» вышел и главный архитектор канала Иосиф Фридлянд – он был женат на сестре чекиста Генриха Ягоды. До этого назначения не имел ни одной хоть сколько-нибудь значимой постройки в своем «портфолио». Фактически он не являлся самостоятельной фигурой, а был проводником идей самого Ягоды.
К реализации проекта Фридлянд позвал своих бывших однокурсников по МВТУ – Мовчана, Пастернака, Савицкого. Особняком стоял архитектор Алексей Рухлядев, автор Речного вокзала в Химках. К моменту назначения на должность ему было 52 года.
* * *
Речной вокзал – Северный порт
Наш теплоход «Кристалл», важно пройдя мимо застывших у причала «Ленина» и «Феликса Дзержинского», берет курс на север Химкинского водохранилища – мимо Северного Тушино, где открыт музей ВМФ. Мимо проплывают экраноплан «Орленок» с Каспийского моря и подлодка «Новосибирский комсомолец», приведенная в Москву в сентябре 2003 года из Северодвинска. Действительно, Москва – город-порт пяти морей. Что же касается Музея канала имени Москвы, то искать его в Москве бесполезно, хотя такой музей действительно существует – в поселке Деденёво в здании Яхромской ГРС.
Среди экспонатов музея есть и книга «36 писателей о Беломорско-Балтийском канале имени Сталина», написанная по инициативе Максима Горького, организовавшего «экскурсию» советских писателей на стройплощадку, где в рабских условиях трудилось более 200 тысяч политзаключенных. Суть же книги кратко и емко выразил писатель Леонид Леонов: «Может быть, самое ценное в системе Беломорстроя, а, следовательно, ОГПУ – высокое искусство умно и строго щадить людей, предназначенных всем нашим гнусным прошлым для страшной и вот избегнутой роли человеческого утиля...»
Ему вторил Михаил Козаков: «ОГПУ – это школа социального педагогизма. Благодаря ОГПУ каждый на своем месте может строить свободолюбивейшее социалистическое общество…»
А вот цитата из Льва Кассиля: «Смешно и фальшиво было бы сусально расписывать лагерную жизнь. Огромная, суровая и прекрасная, но трудная, тяжелая, железная правда лежит в основе всех дел ОГПУ. Ее поняли бывшие воры и вредители, люди всех статей Уголовного кодекса. Ее необходимо понять писателям...»
Именно на Беломорско-Балтийском канале и родилось слово «перековка» – как название для эксперимента по использованию принудительного труда заключенных с целью их перевоспитания в образцовых советских граждан.
Правда, «перековке» могли подвергнуться только уголовные заключенные – ворам, насильникам и убийцам, которых советская власть официально признавала «социально близким элементом», начальство лагеря за ударный труд обещало и дополнительное питание, и досрочное освобождение, и зарплату вольнонаемного. (Не подлежали «перековке» только заключённые, осуждённые по статье 58 (все пункты), по статье 59.3 (бандитизм), по 59.9 (контрабанда), по 59.12 (валютчики).)
И примеров, когда бывшие воры становились вольнонаемными бригадирами, было достаточно. Например, бывший уголовник-рецидивист Анушеван Лазареев командовал бригадой из 450 землекопов. Бывший вор-медвежатник Константин Перемота стал бригадиром взрывников.
«Перековке» подлежали и «лишенцы» – представители бывшего дворянского сословия, которые решили добровольно искупить трудом свои прегрешения перед простым народом. Сохранились интересные воспоминания князя Сергея Голицына, ставшего простым рабочим на канале:
«.. Двенадцатый час ночи. Вся наша семья готовилась ко сну. И вдруг резкий звонок, ещё, ещё. Мне предъявляют бумагу. Я читаю: “Ордер на обыск и арест Голицына Сергея Михайловича”, внизу подпись: “Зам. председателя ОГПУ Г. Ягода”.
Лубянка – Бутырка – допросы, допросы. Последний допрос начался с того, что моей лояльности к Советской власти недостаточно, что я должен ещё доказать свою преданность и помогать ей. Следователь прямо сказал:
– Я сейчас вам дам подписать одну бумагу, вы обяжетесь нам помогать, более того, мы вам будем давать определённые задания.
– Нет, – тихо ответил я и опустил глаза.
– Или завра же освобождение, или я вас сгною в Туруханске.
Я весь сжался и снова тихо ответил:
– Пусть будет Typyханск.
Следователь откинулся в кресле, долго смотрел на меня и неожиданно сказал:
– Я не настаиваю. Я так и думал, что вы не подпишите. Я хочу вам дать совет от себя лично. Сейчас по всей стране началось грандиозное строительство. А вы фокстроты танцуете. Мой вам совет: уезжайте, уезжайте из Москвы на одну из строек, усердным трудом вы докажете приверженность Советской власти.
– Ho меня нигде на работу не примут, – с горечью проговорил я, – лишенцев не принимают, да ещё с таким социальным происхождением.
– В избирательных правах вы будете восстановлены, – убеждённо сказал следователь. (...)
Вскоре я должен был явиться к секретарю самого начальника Дмитлага Фирина и сказать ему, что обо мне звонил Буланов...
Приехав в Дмитров, я поднялся в гору в Борисоглебский монастырь. На двери табличка с золотыми буквами: «Начальник Дмитлага и заместитель начальника ГУЛАГа С.Г. Фирин». Я вошёл в просторный кабинет, показавшийся мне роскошным, с креслами, с диванами, с большим столом для заседаний. За огромным столом сидел плотный военный с четырьмя ромбами в петлицах, черноволосый, с крупными еврейскими чертами лица. Его красивые чёрные глаза уставились на меня. Он протянул мне свою чересчур мягкую, как батон хлеба, руку.
– Князь Голицын изволил пожелать поступить на работу на канал? – спросил всесильный чекист.
– Да, – пролепетал я, – мне больше некуда. В Дмитрове живут мои родители.
– Почему же вы, когда вам в отделе кадров отказали, не обратились прямо ко мне, а сунулись окольными путями?
– Я считал, что это совершенно безнадёжно.
– Начальника отдела кадров, – бросил Фирин в трубку, а через несколько секунд добавил:
– Сейчас к вам явится князь Голицын, оформить его.
Он вторично протянул мне свою мягкую руку и милостиво изрёк: желаю удачи...»
Но все-таки главной рабочей силой на строительстве канала стали заключенные лагерей ОГПУ. Незадолго до начала строительства канала вышел «указ о колосках», по которому за хищение государственного имущества полагался расстрел или как минимум 10 лет лагерей. Первые «указники» и пошли на канал.
* * *
Северный порт – заградворота
Проходим мимо Северного порта, который должен был стать воротами Москвы в Атлантический океан. Вместо этого порт ныне принимает материалы для строительства: песок и гравий. Еще в Москве находятся два порта: почти разрушенный западный в районе Сити и южный. Туда возят такие же грузы, в южный еще привозят периодически оборудование и уголь. В обратную сторону из Москвы везут либо металлолом в Череповец, либо вообще ничего.
Штаб строительства обосновался в Борисоглебском монастыре в Дмитрове.
Довольно быстро Дмитровский ИТЛ стал одним из крупнейших за всю историю ГУЛАГа. Так, в 1935 году численность заключенных на строительстве составила почти 200 тысяч человек. Конечно, содержались они все не в одном монастыре, но были распределены по десяткам «лагпунктов», построенных на всем протяжении канала.
Одним из этих заключенных был бывший директор Краеведческого музея Дмитрова некто Соловьев. Дело в том, что музей располагался в здании Борисоглебского монастыря, и Соловьев, обладавший весьма определенными связями в Москве, не захотел отдавать свое помещение. За него также вступилось Министерство просвещения. Но это не помогло. Примерно через полмесяца против Соловьева и его сотрудников было сфабриковано уголовное дело. Он был осужден по 58-й статье и отправлен строить канал.
Условия в Дмитлаге были жесткие. Подъем в 5 часов 30 минут утра. Затем оправка, утренний туалет, завтрак – на все давалось 45 минут. В 6.30 – построение и развод на работу – до 17.00. Затем обед и время для занятий «культурного досуга» – все-таки «перековка» заключалась не только в ударном труде. Сидевшие в лагерях артисты устраивали конкурсы художественной самодеятельности, агитбригады давали концерты.
Выходной – раз в десять дней. Тогда же объявлялся и банно-помывочный день.
Реальный же режим складывался не по приведенному расписанию, а в зависимости от выполняемой работы. Например, выходные давали только тем, кто перевыполнял норму. Штрафникам – то есть тем, кто выполнял лишь 90 процентов от нормы – урезали еду – к примеру, вместо положенных 500 граммов хлеба в день давали только 300. А потом и 200 граммов. И 150. И неудивительно, что многие заключенные в результате такой гонки начинали падать от усталости.
* * *
Заградворота – Глубокая выемка
Проходим мост Ленинградского шоссе. Это уже второй мост, построенный в этом месте через канал – первый мост был разобран в 70-х годах.
Слева и справа по берегам канала находятся заградворота. Как поясняют специалисты, в процессе эксплуатации может появиться необходимость какой-то участок канала на время ремонта, либо в случае аварийной ситуации выключить из общей системы и осушить. Поэтому судоходно-водоводный канал разделен на ряд участков с помощью таких заградительных ворот, которые позволяют выключить из общей системы канала отдельные участки и водохранилища. Принцип действия: на дне канала на этом месте лежат особые конструкции – так называемые фермы Томаса. В случае аварии специальной цепью совершается поворот, фермы поднимаются и полностью перегораживают русло канала.
Первые заградворота в районе Химок – это вход в так называемую «Глубокую выемку», самое страшное место на канале.
Глубокая выемка – это участок длиной шесть километров, на котором местность уходила в холм. Таким образом, для прорытия канала одной глубины требовалось извлечь гораздо больше земли, чем в других участках трассы. Здесь глубина достигала 22 метров. Происходило огромное количество оползней, здесь были грунтовые воды, которые не позволяли нормально копать. Именно в выемке и погибло наибольшее число заключенных – под обвалами и заносами.
Бывший заключенный К. Кравченко вспоминал: «У меня была специальность, но за то, что я в дороге пытался бежать, меня поставили на общие работы: копать и отвозить на тачке землю метров за 200. Пайку хлеба давали как за выработку 1 кубометра бетона на строительстве или 16 кубометров при работе на торфе. Работа – в пору ноги протягивать. Приехал отец, привез кое-что из продуктов. Увидев меня, ужаснулся: «He еду тебе надо привозить, а три доски на гроб»... Прорвало перемычку, вода хлынула в дюкер. Прораб погнал всех с тачками в ледяную воду, назад не выбрался никто. Я на себе испытал, как медленно убивала изнурительная работа, жизнь угасала как свеча; видел, как с отчаяния многие рубили или резали себе руки или ноги; видел, как и умирали за тачкой. Здесь отбывали срок даже такие, кто перешёл железнодорожные пути в неположенном месте. Нас привезли 3 тысячи, а к 1937 году дожили и освободились только 500 человек...»
Сохранились воспоминания и лагерного фельдшера Г. Долманова:
«Мы, санитары, работали по всей трассе канала от Химок до Кимры. Духовой оркестр играет на краю котлована, а его строителей – «кулаков» и «вредителей», бытовиков и голодающих, профессоров и комдивов, раздавленных и искалеченных непосильной работой на канале, без музыки и почестей везут на грабарках-телегах в лес подальше от глаз – «свобода» после смерти. И появляются новые безымянные могильные холмики...
Головы зэков неотступно сверлила только одна мысль: как прожить день, как выполнить норму – сил больше нет, от голода кружится голова, ноги подкашиваются; только бы не упасть, свои же затопчут. He выполнил норму – пайку хлеба урежут до 200 г. Ho задание никак не выполняется ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Последний кусок и тот отберут уголовники. Многие пытались бежать, но расплата была жестокой. Многих расстреливали прямо на месте. Умерших ежедневно свозили в большие ямы, складывали рядами, присыпали землей, на следующий день появлялся новый ряд. Весной талая вода сходила, грунт оседал, и из земли торчали чьи-то руки или ноги.
Из бараков вместе с умершими вытаскивали и ослабевших. Обессиленные зэки едва раскрывали рот, но уже нe разбираясь, тащили в морг. Периодически производили эксгумацию из захоронений для выяснения причин смерти: отравление от корневищ и луковиц хвоща, камыша, разных трав и даже отбросов с помойки, которыми зэки пытались заглушить голод; кровоизлияние в легких – признак того, что человек задохнулся еще живой во время захоронения. Пытались объяснить руководителям Дмитлага, что нужно улучшить питание заключенных, но те видели в невыполнении нормы только саботаж».
Официальные данные ОГПУ – НКВД: в 1935 – 1936 годах в Дмитлаге было более 192 тысяч заключенных. Но с 14 сентября 1932-го по 31 января 1938-го в Дмитлаге умерли 22 842 человека. Как предполагают историки «Мемориала», столь мизерные цифры нуждаются в перепроверке. Например, для уменьшения цифр потерь среди заключенных применялся метод «актировки»: погибших заключенных освобождали «за ударный труд» задним числом – тогда смерть освободившегося заключенного не попадала в отчетность.
Впрочем, сыграли свою роль и эксперименты руководства ОГПУ по стимулированию труда заключенных. В 1935 году увеличивается базовый паек, вместо поощрения заключенных пищей им стали выдавать деньги, по всем пунктам строительства была развернута ларьковая сеть, где заключенные могли купить еду, базовые промышленные товары, одежду. Это явно помогло строительству, так как с этого момента начался рост производительности труда.
Отдельный вопрос – использование техники. В начале 1930-х годов у Советского Союза практически не было заводов, способных производить современные экскаваторы. Были старые, еще дореволюционные экскаваторы, произведенные по иностранным чертежам или купленные за границей, которые все свозились на строительство канала.
В 1932 году специально для канала Москва – Волга под руководством НКВД Ковровский вагоностроительный завод выпустил экскаваторы «Ковровец». Фактически это паровой железнодорожный вагон с ковшом – очень неудобное, примитивное устройство, для работы которого нужно было проводить рельсы. Также началось производство первых гусеничных тракторов «ППГ». Однако так как «ППГ» были произведены в рекордно короткие сроки под руководством НКВД, в их конструкции было огромное количество недостатков, благодаря которым машины постоянно ломались. По отчетам ОГПУ, из всего парка машинной техники лишь 20 процентов машин было в рабочем состоянии, остальные же требовали ремонта.
Всё это мотивировало руководство лагеря больше использовать ручной труд заключенных. И система бесчеловечной эксплуатации вновь постепенно вернулась в лагеря.
* * *
«Московское море»
Канал заканчивается в Дубне. Дальше – Иваньковское водохранилище.
Вплоть до XX съезда партии каждый входящий в канал теплоход должен был проходить между огромными 15-метровыми гранитными монументами Ленина и Сталина, стоявшими по разные стороны канала.
В 1961 году Сталина убрали – на шею статуе набросили веревку и потянули. Как вспоминают местные жители, памятник не упал, но лишь накренился и завис над водой. В итоге статую были вынуждены взорвать. Голова Сталина скатилась с плеч и упала на дно канала, где покоится и по сей день...
Главной проблемой строителей канала была Дмитровская возвышенность – она на 60 метров выше уровня Москвы реки. Инженеры решили создать своего рода водяной мост – насосами поднять воду из Волги, а для этого перегородить Волгу плотиной у устья Дубны – деревни Иваньково. Так появилось Иваньковское водохранилище – «Московское море».
Все работы были закончены весной 1937 года. 23 марта Волгу перекрыли: полностью на три минуты, а затем постепенно поднимали щиты плотины, чтобы вода отправлялась по старому руслу, одновременно наполняя и новое водохранилище. Спустя две недели Московское море заполнилось, и воду пустили в сторону Москвы. К 17 апреля канал был наполнен, уровень Москвы-реки повысился на три метра, в майские праздники первые пассажирские пароходы прошли по каналу до Кремля.
А уже через неделю начались аресты среди руководителей строительства канала.
Был арестован и старший майор госбезопасности Семен Фирин. Ему предъявили обвинение в «преднамеренном сотрудничестве с иностранными спецслужбами». Кроме того, основным пунктом обвинения была «подготовка государственного переворота во время празднования открытия канала». По версии следствия, Фирин планировал при помощи армии заключенных захватить партийную верхушку и пойти на Кремль.
В 1938 году на Третьем Московском процессе показания Фирина по этому обвинению были присоединены к обвинению Генриха Ягоды.
Вместе с Фириным по этому делу было расстреляно 218 человек, включая и «приближенных к начальству» заключенных, работавших в культурно-воспитательном отделе и занимавшихся пропагандой строительства и ударного труда на трассе.
Многие из «перековавшихся» «ударников труда» были повторно арестованы – народным стройкам ГУЛАГа были нужны квалифицированные и подготовленные кадры.
[gallery ids="24986,24979,24981,24983,24980,24984,24985,25030"]
P.S. Авторы материала благодарят “Мемориал” за организацию путешествия. При написании были использованы материалы книги Валентина Маслова «Канал имени Москвы. Стройка века. Судьбы людей».
