Когда речь идёт о современной школе РФ, хлеб наблюдателя лёгок. Можно лечь на мягкую постель и предаваться неподвижной лени и приятному ничегонеделанию. То, что со школой происходит, определяется процессами, запущенными и не скорректированными ещё в далёкие девяностые годы. Тогда страна, убаюканная сладкими грёзами о лучшем в мире советском образовании, не стала даже и пытаться его реформировать. Сначала я хотел написать «отказалась от образовательных реформ», но это увело бы в сторону от истины: серьёзные преобразования не только не обсуждались, но и даже не выдвигались в виде хотя бы смелых фантазий. Трудно сказать, был ли шанс что-либо сделать тогда, но не было сделано ничего. Кроме предоставления относительной свободы тем немногим, кто имел и был готов реализовать свои оригинальные проекты. За это – заметим в скобках – нужно сказать отдельное спасибо ельцинскому министру Эдуарду Днепрову, самому предвзятому историку русского образования, не понявшему в нём решительно ничего и не знавшему для его описания иного слова, чем «провал». Поскольку, повторим, не было сделано ничего или почти ничего, мы сталкиваемся с тем, что вся динамика нашего образовательного процесса – динамика разрушения советской школы. Изменения осуществлялись в порядке инициативы частных лиц, а не государственной политики; они были локальны и на общую ситуацию влияли мало.
Образование во времени
Сохранить старую советскую школу возможности не было, поскольку та модель была работоспособна (и то весьма относительно: она противоестественна) лишь в прежнем социальном контексте. Когда советское давление осталось в прошлом, массовый отказ от ненужного и неинтересного (а это для каждого – 95 % советской школьной программы) сделал крах унаследованной от СССР школы вопросом времени. Инерция большая, времени прошло немало. Но время прошло – и вот время пришло. И когда силовики просят вернуть советскую школу, они вряд ли задумываются о том, что в этом-то и главная проблема школы РФ: советское образование никуда не уходило.
Ученики 3 класса средней общеобразовательной школы № 1038 со своей классной руководительницей в начале нового учебного года. Фото: Владимир Федоренко / РИА НовостиМне кажется (никаких доказательств я, конечно, предъявить не в состоянии), что угасание инерции той школы (а изначально это была чудовищная сила) и её (школы) разрушение идут по экспоненте. Довольно долго эти процессы были не видны; но в один прекрасный момент рост становится настолько значительным, что его можно заметить невооружённым глазом. Тревожная ситуация прекрасно видна высококлассным специалистам, но не только им, конечно же. На это способны все, кроме государственных и образовательных властей; они утратили механизмы не только воздействия на ситуацию, но и её оценки; они не в состоянии даже понять, чтò именно они не понимают, даже и обнаружить факт этого непонимания. В их головах ситуация совершенно благополучна. И если в воспитательной области их несколько отрезвили недавние выступления (и меры, уже не удивляющие своей неадекватностью, были приняты), то собственно образование ума (которое может сказаться в техногенных катастрофах через 25–30 лет) для них представляет собой область, недоступную для наблюдения.
Если бы образовательные власти понимали реальную ситуацию и собственное бессилие, лучшей тактикой для них было бы не мешать работать тем, кто ещё в состоянии это делать. Но это им труднее, чем выделить из своего состава команду, которая стала бы чемпионом мира по футболу. Потому нас не должно удивлять, что министерство движется в прямо противоположном направлении – к унификации.
Для того чтобы этого не делать, не нужно быть специалистом в области образования. «Эскадра равняется по тихоходам» – эту сентенцию, думаю, слышал всякий. Здравый смысл говорит, что унификация возможна только по низшему уровню. А что нужно для того, чтобы это делать? Обладать умом, который работает исключительно с абстракциями, не осознавая грань, пролегающую между ними и жизнью. Можно мыслить категориями «демократии», «прав человека», «инклюзивности», «социальной справедливости», «традиционных ценностей», «патриотизма» – и тогда из этого получается то, что получается. Одна из таких бессмысленных абстракций – «хороший учитель». Под лозунгом равного доступа к хорошим учителям было проведено укрупнение московских школ. Но не бывает просто «хорошего учителя»: один способен помочь подготовке учёного-исследователя, другой – обеспечить достойную трудовую карьеру подростку, которому грозила бы в ином случае колония и смерть от передоза. Уважения заслуживают оба, но очевидно: им надлежит для пользы общего дела работать с разными детьми. Если поменять их местами, исчезнут два хороших учителя и возникнут два негодных.
Образование в пространстве
Сравнительно недавно министерство отыскало в своем арсенале и вытащило на свет, стряхнув пыль, старую погремушку – «единое образовательное пространство». Позволим себе небольшую цитату: «Школьные учебники в России должны быть унифицированы, то есть приведены к единообразной системе. Об этом заявил глава Министерства просвещения России Сергей Кравцов. „От того, насколько единым будет образовательное пространство, во многом зависит качество образования, поэтому мы будем стремиться к унификации учебников“, – сообщил глава министерства. Для высокого качества школьного образования должна быть единая система, „единый уровень базовой подготовки для всех школ“, приводит «Интерфакс» слова Сергея Кравцова». Впрочем, в обилии учебников министр усматривал проблему ещё раньше: «На качество образования влияет изобилие разных учебников и программ. Об этом заявил министр просвещения Сергей Кравцов… Так мы воссоздадим то единое образовательное пространство, которым мы в своё время очень гордились, отметил министр». И, чтобы правильно сориентировать читателя, утешить его и обрадовать, даётся уточнение: «Ранее сообщалось, что учебные пособия по истории России и всеобщей истории под общей редакцией Владимира Мединского одобрены Минпросвещения». Здесь, как писал Г. Гейне в стихотворении «Валькирии» из цикла «Романцеро»,
Ученики школы №849 Тимирязевского района на уроке физики. Фото: Александр Чепрунов / РИА НовостиКолокольный звон плывёт,
И «ура!» кричит народ.
Можно ли в этом случае разделить народные чувства? Проблемой унификации учебников занимался один из моих любимых министров просвещения Российской империи гр. Д.А. Толстой. В одном из циркуляров 1866 года он писал: «Учители весьма часто или вменяют в обязанность ученикам заменять в течение курса один учебник другим… или же принимают в руководство несколько таковых книг вместе, заставляя воспитанников делать выборку нужных им сведений из различных сочинений. Сей последний способ, пригодный лишь для студентов университета… весьма обременителен для мальчика-гимназиста, недостаточно привыкшего к научной работе. Перемена же учебников в течение учебного курса, кроме причинения ученикам лишних расходов… вредит успешности обучения».
Однако сходство здесь, увы, только внешнее. Циркуляр Толстого, как и пожелания министерства просвещения, имеют два измерения – собственно педагогическое и экономическое. Толстой открыто проговаривает свои пожелания: среди гимназистов много бедных (как тогда говорили, «недостаточных»), книги стоят дорого, не надо возлагать на родителей дополнительное бремя. (Отметим в скобках, что Толстой, в духе всего царствования Александра II, был и министром-интенсификатором, и министром-экстенсификатором: он не только заботился о соответствии гимназического образования требованиям научной подготовки, но и распространял его весьма энергично, вовлекая в сферу русской образовательной системы множество «плебеев».) Экономический смысл современной унификации – не интересы родителей (до них нет дела никому), а интересы издателя-монополиста. Здесь подчёркиваю, что речь идёт только об объективном смысле принимаемых мер, и пока у меня нет оснований обвинять кого бы то ни было в корыстолюбии, я воздержусь от этого в рамках своего методологического принципа: на вопрос «Глупость или измена?» отвечать «Глупость», пока не доказано обратное. Впрочем, монополия – такая же абстракция, как и некоторые перечисленные мной, и я не стану утверждать, что она непременно пойдёт во вред учебникам. Для идеологически нейтральных предметов это может оказаться не так. Рассмотрим, однако же, и второе измерение.
Толстой писал свой циркуляр о гимназических учебниках. Гимназисты – лишь небольшая доля детей и не слишком значительная доля детей учащихся. Когда Толстой писал этот циркуляр, в столичном учебном округе было 3 488 гимназистов, в Московском – 4 548, в Киевском – 4 451, всего – не перечисляя прочие, без Царства Польского и Финляндии – 27 174 гимназиста. Перепись населения 1858 года даёт для этих территорий около 68 миллионов. Через восемь лет их было много больше: Россия относилась к числу стран с быстрорастущим населением. Если смущала унификация, никто не заставлял идти в гимназию. Попасть туда было трудно, вылететь легко. Граф Толстой никому не навязывал своих педагогических блюд. Выделить участок для детей с определёнными образовательными потребностями и унифицировать учебники уже только для него – политика, противоположная всеобщей унификации. Я не думаю, что в министерстве, когда оно занимается единым образовательным пространством, кто-то вспоминает имперские традиции или обращается к опыту гр. Д.А. Толстого; но если бы такое обращение имело место, легко увидеть, что в ином образовательном и социальном контексте похожие, казалось бы, меры имеют прямо противоположный смысл.
Будут ли прорехи в едином пространстве невежества?
Мне часто доводилось говорить о бессилии министерства. Должен несколько уточнить и конкретизировать этот тезис. Образовательные власти не в состоянии усовершенствовать или хотя бы подтянуть до приемлемого уровня свою массовую школу. Но школы с «лица необщим выраженьем» они могут, не заметив этого, просто смахнуть, как паутину. Тогда будет создано единое пространство невежества (оно безусловно преобладало в СССР, безусловно преобладает и сейчас, но есть ещё не захваченные им островки). Оптимальная структура национального образования – сюжет другого отдельного и обстоятельного разговора; здесь отметим только то, что дать среднее образование всем – задача неисполнимая: для этого пришлось бы настолько понизить критерии, что оно перестало бы быть средним.
Урок арифметики в школе №1 города Мурома. Фото: Муромский историко-художественный музейНо против ломовой логики унификации приёма нет. Для большинства – какой стимул делать больше минимально необходимого, если это минимально необходимое и есть минимальное? Для продвинутого меньшинства – если между базовым уровнем и тем, что хочется делать, пропасть, где брать силы на прыжок через эту пропасть? Образовательные власти не помогут: их уровень сознания – даже не как у древнего ящера, а как у (позволим себе эпическое сравнение) сорвавшегося с горы утеса, который катится по долине и крушит всё на своём пути. Инструмент (или лучше орган), решительно неспособный к созиданию, может оказаться весьма и весьма разрушительным. И школам – по выражению М.Н. Каткова – «с честью и именем» может прийтись в этой ситуации очень трудно. Особенно если учебниками дело не ограничится и попытки министерства создать единое пространство невежества будут предприниматься энергично. Будем надеяться, что оно поиграет со своей погремушкой и положит её обратно в чулан.
…Надо ли говорить, что словосочетание «единое образовательное пространство» и ему подобные были чужды языку дореволюционного Министерства народного просвещения? Его деятели часто ошибались и падали на своём пути, но подменять бессмысленными отвлечённостями конкретную и очень конкретную жизнь им обычно в голову не приходило.
Нам тоже, когда мы рассуждаем о школьных делах, следует чаще оглядываться вокруг и меньше пленяться отвлечённостями.
