Юбилей распада СССР, который бывшее советское пространство встречает в очередных конвульсиях – теперь в Казахстане, заставляет пристальнее всматриваться в черты реальности, которые стали для нас основательными столпами «по умолчанию». В частности, сама «Россия» в сегодняшних плюс-минус Крым границах кажется чем-то усохшим, этаким ядром СССР, хотя это не совсем так.
Но чтобы понять, какие столпы умолчания выглядят верно, а какие сложились только благодаря ситуативным решениям и процессам, нужно сменить оптику.
Для смены оптики мы используем материал совершенно сторонний и не сильно, но деловито-нейтральный: наиболее медийный доклад ЦРУ и последний из тех, что сопровождали перестройку в СССР – по крайней мере из тех, что ещё доступны (кстати, и этот на сайте ЦРУ уже недоступен): «Civil Disorder in the Former USSR: Can it be managed This Winter?» (Полный текст в pdf-формате с названием NIE11-18.3-91.)
Доклад подготовлен в ноябре 1991 года, когда какие-либо разлёты вариантов развития событий после ГКЧП в целом сузились до достаточно ясных и пугающих перспектив.
Сама структура таких докладов и их язык притягательны: они лишены литературности и лишних теоретических отсылок, без которых почти не существует академических текстов по социологии и политологии. Люди пишут деловым языком и обрисовывают реальность максимально ясно, благодаря чему по прочтении начинаешь понимать механику процессов, а не «традицию описания явления».
Доклад имеет пять реперных точек-тезисов:
1. Экономические условия, фрагментация вооружённых сил и межэтнические конфликты вкупе могут продуцировать значимые гражданские беспорядки на территории бывшего СССР.
2. Западная поддержка может помочь предотвратить плохие события, но для этого критично важны стабильность ельцинского правления и успех непопулярных реформ.
3. Результаты Ельцина обнадеживают: скорее всего, он не будет ограничивать кредиты и расходы правительства так быстро, чтобы родить массовую безработицу и череду банкротств, которые, в свою очередь, могут снести правительство и сломать перспективы рыночных реформ.
4. При всех сложностях с едой в Украине она (Украина), скорее всего, нормально переживёт зиму, и её будущее развитие будет тесно связано с Россией. В других республиках перспективы гражданских беспорядков разные, но все они будут зависеть от нестабильности в России.
5. Все республики имеют тяготение к авторитаризму, но в России и Украине может сложиться серьёзная оппозиция, способная привести к политической дестабилизации.
Дальше идёт карта бывшего СССР, на которой отмечены локации и регионы, где максимально реалистичны гражданские беспорядки. Нам интересно не всё на этой карте. Но кое-что занимательно: прежде всего обозначенные регионы России. Мы ясно видим три максимально нестабильных в потенциале региона: это юго-запад Урала, близко подходящий к поволжским республикам, Донбасс (трансграничный) и Кузбасс. Оба региона – хорошо урбанизированные и промышленно развитые, а следовательно, максимально сильно страдающие от резкой перемены экономики, предполагающей крушение прежнего советского подхода к промышленности.
Как мы знаем, промышленные центры Урала, в частности Екатеринбург, стали классически депрессивными и частично остаются такими по сей день. Екатеринбург прославился эпидемией наркомании и, как следствие, гением Ройзмана, получившего карт-бланш на умеренное насилие в отношении реабилитантов (на том берегу Исети, где больше концентрация оборонных производств, в частности производство взрывчатки). Также на Урале известную популярность приобрели мечтания о республиканском статусе, причём Россель стремился не акцентировать внимание на национальном вопросе, но получить республиканский статус как звание максимально привилегированного региона. Фёдор Крашенинников, уральский политолог, расписывает сценарий распада страны через Екатеринбург в своей книжке «После России».
Не полыхнул в 90-е Урал, по мнению экономиста Дмитрия Прокофьева, во многом благодаря тому, что Ельцин после переезда в Москву не потащил с собой товарищей по обкому и – соответственно – управленческие кадры как минимум Свердловска-Екатеринбурга были ему лояльны.
Кузбасс надломил советскую экономику весной 1991 года своим участием во всесоюзной шахтёрской забастовке. В 90-х он стал точкой сборки межрегиональной ассоциации «Сибирское соглашение», в рамках которой именно кузбассовец Тулеев высказывался о возможности сибирской автономии от Москвы. Кузбасс же стал в 90-х очень и очень криминальным регионом, славным по стране в том числе и своими кадрами. Бандитизм перемешивался с депрессивностью – эпидемия наркомании повлекла за собой эпидемию ВИЧ, которая сегодня затронула уже каждого пятидесятого жителя региона. А его политический потенциал в последний раз использовал тот же Тулеев в конце 80-х, на волне шахтёрских протестов пришедший к власти.
Российский Донбасс в те годы не «выстрелил» – однако Донбасс трансграничный выстрелил через двадцать два года после составления этого доклада.
Отдельно отмечаются как потенциально опасные для беспорядков промышленные города Урала, Москва и Питер.
Ключевым проблемным этническим регионом обозначена Татарская АССР. Она вместе с отделившейся от ЧИАССР Чечнёй отказалась подписывать Федеративный договор в 1992 году и выступила архитектором этнофедеративной структуры молодой РФ. Вместе с ТАССР отмечаются как потенциально опасные ЧИАССР и Якутия.
В тексте «Дискуссии» (в основном теле доклада) отмечается, что в ближайшие 4–5 месяцев с даты подготовки доклада, то есть зимой и ранней весной 1992 года, возможны серьёзного масштаба гражданские беспорядки вплоть до актов терроризма. Особенно этого стоит ожидать в России – из-за размера, влияния и ресурсов. Только исходя из этих посылок офицеры ЦРУ смотрят дальше на возможные причины беспорядков.
В отношении Украины отмечается, что эйфория от независимости может привести к протестам и беспорядкам со стороны русскоязычного населения, особенно в русскоязычном Донбассе и Крыму, где 67 процентов (как они получали такие цифры, тоже интересно) населения – русские. При этом тяготение русских Украины то к украинскому, то к российскому правительству может дестабилизировать обе республики.
В отношении Средней Азии отмечается, что Казахстан и Кыргызстан из-за сложностей в том числе с продовольствием могут родить конфликт авторитарных правительств с радикальной оппозицией, и этот конфликт способен приобрести межэтнический характер за счёт подавления относительно привилегированного русского меньшинства в этих республиках.
В качестве потенциального субстрата для протеста рассматриваются военные, рабочие (особенно шахтёры), безработные и потребители, причём последние выделяются в силу возможных волнений из-за дефицита. Характерно, что не отмечаются представители как бы свергнутой номенклатуры и в целом отсутствует «элитный» анализ.
Из этого обзора мы можем сделать следующие выводы:
1. Авторы доклада довольно точно отмечают самые проблемные регионы страны. При этом регионы могут выстреливать не сразу: в частности, Донбассу и Крыму понадобилось два с лишним десятилетия. В этом контексте важно смотреть на Норильск–Братск–Читу–Хабаровск, которые тоже отмечаются как потенциально склонные к протестам и беспорядкам. Хабаровск случился в 2020 году, Братск и Чита – традиционно депрессивные и криминальные города, а Норильск сменил депрессивность на вымирание. Примерно такую же смену пережил Кузбасс, однако в нём достаточно населения, чтобы ещё «сработать». Если исходить из логики «выстрелит обязательно», недавние движения Думы и правительства в отношении статуса национальных республик и названия их глав – это попытка выбросить порох путём биения по ружью с патроном в патроннике.
2. Авторы отмечают протестные аудитории, но не потенциальных субъектов и руководителей протеста. Это говорит, может быть, о специфическом американском видении – фокусе на «народ», а не на скрытые элитные влияния.
3. Неоднократно повторяемый тезис о том, что динамика беспорядков и конфликтов в постсоветских республиках будет связана с аналогичными движениями в России, в целом остаётся справедливым и сегодня: армяно-азербайджанская война сопровождалась появлением и преследованием националистических организаций от этих народов в самой России, политическая стабильность в западном Туркестане зависит от российской миграционной политики. При всём успехе дистанцирования республик от России такого рода влияние сохраняется и будет сохраняться ещё долго.
4. Самое главное. Реальные перспективы российской власти осенью 1991 года виделись из-за океана в потенциале куда более грустными (см. цитату: «Никто не знает, сможет ли выжить ельцинское правительство в эту зиму»), чем сложились на самом деле. Одна из ключевых причин этого – отсроченное (где-то уже навсегда) решение «русского вопроса» на границах и немного за границами России.