Продолжение. Начало тут.
Первое дежурство. В палате 16 коек. Две свободны. К вечеру освобождается ещё одна. Молодого мужчину перевели в терапию. Огромная радость для всех за ещё одну жизнь. И другая радость: за время моего, пусть и короткого, дежурства в палате никто не умер.
***
Говорят, врачи своего первого пациента запоминают навсегда. Я думаю, это касается не только врачей.
Койка № 3. Моя первая подопечная – пожилая женщина с красивым грузинским именем. Мы с ней пытаемся есть борщ. Ну как есть – пить бульон по капельке. Чуть-чуть. Ещё чуть-чуть. Она плохо говорит по-русски. И ей сложно понимать меня, тем более я в респираторе. Она спрашивает, как потерявшийся ребёнок: «Где я? В больнице? А почему? А где мои дети?» И успокаиваешь, и утешаешь, и гладишь по руке, и нянчишь, нянчишь, как испуганного ребёнка.
Койка № 6. Молодой мужчина. «Здравствуйте, могу я что-то для вас сделать?» «Нет-нет, спасибо! Я перевода жду» «В терапию?» Улыбается: «Да!» «О, как круто! Поздравляю вас».
Койка № 9. Старушка, 82 года. Худенькая, угловатая, как девочка-подросток. Глаза слезятся. Или она плачет, не знаю. Кормлю её сипингом (специальное энтеральное клиническое питание). Она боец, старательно тянет из трубочки жидкость. Между глотками отдыхаем. Разговариваю с ней, чтобы побольше выпила: «Сейчас вам силы нужны, чтобы выздоравливать». А она головой мотает – «нет», и взгляд такой, как будто уже оттуда на меня смотрит.
Койка № 16. Грузный мужчина средних лет. Весельчак. «Давайте я вас помою?» «Да меня уже два раза сегодня мыли!» «Ну так здорово же, как вы себя чувствуете?» «Да всё отлично, скорей бы уже отсюда!» «А врачи что говорят?» «Да говорят, ещё рано, лишний вес, мол, ну да, есть лишний вес, знаю, но он же сразу весь не исчезнет…»
Койка № 5. Ещё один мужчина. Сатурация так себе, настроение тоже. Отказывается есть. Не хочу, говорит, это, хочу хинкали! Смеёмся. Периодически смотрю на его монитор: за пару часов он улучшается и даже приподнимается на кровати и с интересом наблюдает за происходящим в палате.
Медсестра забирает меня в другую палату – помочь перестелить постель пациенту. Стройный, спортивный, высокий мускулистый красавец – 42 года. Катетер вылетел, всё в крови, надо сменить белье. Вытереть не даётся – «я сам». Дали салфетки, вытирается, я заправляю одеяло в пододеяльник, рядом со мной ведро для отходов. Вытерся, скомкал салфетки, кинул в ведро – попал. Я ему: «О, трёхочковый, дело на поправку». Хохочет. «Тренируйтесь дальше, НБА не за горами». Смеёмся оба.
Фото: Анна Кудрявская-ПанинаКойка № 2. Самая старшая пациентка в этой палате. 87 лет. Причёсываться не хочет, но помыть себя пенкой разрешает. Моем аккуратно. Просто промакиваем, никаких трущих движений, чтоб не дай бог не повредить кожу. Так же и вытираем.
Койка № 11. Женщина чуть старше меня. Волосы до плеч, спутанные ужасно. Ищем расческу. Спасибо медбрату, нашёл. Моем голову специальной пенкой. Пытаемся разобрать колтуны в четыре руки. Пять дней она не причесывалась. «Если больно будет, говорите» «Да вы что, я готова любую боль вытерпеть, только причешите». К сожалению, в некоторых местах приходится брать ножницы. Но в итоге причёсана, голова чистая, и косичка с бинтиком вместо бантика. Довольна страшно: «Лучше, чем спа».
После смены по дороге домой хочу передать нашим, если кто-то выйдет в эту палату, чтоб постригли ногти одной женщине, я не успела. И понимаю, что ногти помню, а женщину нет. Так и не вспомнила. Койки-койки-койки. Как сменяющиеся перед глазами картинки. За каждой картинкой – целая жизнь.
***
Медперсонал работает на износ. Я за четырёхчасовую смену устала. А они дежурят сутками. Да, есть несколько перерывов. Но... Нет, это всё равно адски тяжёлая работа. И я бесконечно восхищаюсь этими людьми, которые уже полтора года борются за каждую жизнь и спасают тысячи. Мы в «зоне» одновременно и для медиков, и для больных. Помощь нужна и тем, и другим. Чтобы им всем стало легче. Одним – заниматься своим делом и спасать чужие жизни, другим – бороться за собственную.
***
Вообще, конечно, когда «живёшь» в «красной зоне», пусть всего четыре часа, иногда накрывает на пару секунд ощущением нереальности происходящего. Как будто ты попал в фильм «Эпидемия» – не на съёмки, а каким-то фантастическим образом в сам фильм. Если бы кто-то мне сказал о чём-то подобном года три назад, я бы не то что не поверила, я бы очень посмеялась глупой и бурной фантазии собеседника. Реальность оказалась в итоге изощрённей любой фантастики. В такие моменты я как будто вижу это всё со стороны. Точнее, сверху. И себя вижу: муравей в белом костюме в огромном госпитале с белыми перегородками между одинаковыми палатами.
***
Мне бы очень хотелось, чтобы как можно больше людей узнали о том, что происходит там, в реанимации «красной зоны».
Вчера одна приятельница спросила меня про мою работу там, про «отделение ада на земле», про «ужасно, наверное, быть там». Я очень удивилась. Честно. Я совершенно иначе это чувствую. Там – свет и любовь. И ещё надежда, конечно.
Катастрофически много людей вообще не знают, что есть такая возможность – стать волонтёром в «красной зоне». Мои друзья и знакомые задают много вопросов, ещё больше тех, кто не понимает, зачем это нужно. Мне кажется очень важным показывать, как значимы любовь, доброта и милосердие. Что это ценно не только для тех, кому мы служим, но и для нас самих.
Фото: Анна Кудрявская-ПанинаОт того, что я делаю в «красной зоне», я получаю не меньше, чем отдаю.
Почему-то многие считают, что это геройство, а раз геройство, то на это способны какие-то особые, избранные люди. И этот стереотип можно сломать, только показывая, что это никакое не геройство, что это любовь, на которую способен каждый.
Мне кажется, такой человечный взгляд на «красную зону» способен стать отправной точкой для кого-то, кто сомневается в себе и своих силах.
И ещё мне задают вопрос про деньги. Нет, мы не получаем ни копейки. Добровольчество, волонтёрство в принципе этого не предполагают.
«Ты не боишься заразиться?» – ещё один частый вопрос. Или другой комментарий: «А, ну у тебя антитела». Про себя я напишу – конечно. Я не знаю, хватает ли моих антител после прививки и болезни на защиту, но я уверена, что если соблюдать все правила техники безопасности в «зоне», риск заражения в ней точно меньше, чем в переполненном вагоне метро.
