Владимир Путин подписал закон об уголовной ответственности за распространение ложной информации в отношении Вооружённых сил РФ, а «Единая Россия» уже подготовила поправки в этот закон, предлагающие ввести ответственность ещё и за распространение ложных сведений о госорганах, работающих за рубежом. Охота на фейки и «фейкомётов», как теперь принято называть их создателей, набирает обороты.
Когда и как фейки вошли в нашу жизнь, стали политической проблемой и культурным феноменом? Об этом «Стол» поговорил с Григорием Прутцковым, доцентом факультета журналистики МГУ, историком журналистики.
– Когда был создан первый фейк?
– Фейки так же стары, как и журналистика. Спросить о том, когда был создан первый фейк, всё равно что спросить о том, когда была создана журналистика. Если мы говорим о бумажной прессе, то это начало XVII века. Если мы говорим о каких-то протожурналистских явлениях, например, об ораторском искусстве, то тогда же появились и первые фейки. «Дедушкой» фейков был Демосфен. Он в массе своих ораторских приёмов использовал то, что мы сейчас называем fake news: сознательно выдавал информацию, которую сам сочинял, которая ему была нужна, убеждал. У него было много политических противников. Царь Филипп, например. То же самое можно сказать и о Цицероне: вспомните его выпады против Катилины. Он говорил так убедительно, что люди верили. Почти за две с половиной тысячи лет ничего в этом плане принципиально не изменилось.
Когда появилась бумажная журналистика, стали встречаться фейки двух разновидностей. Во-первых, непроверенная информация, в распространении которой не было злого умысла; во-вторых, сознательные фейки, появлявшиеся во множестве как раз во время военных конфликтов. В XIX веке, когда тиражи газет становятся миллионными, когда появляется телеграф, фейки выходят на новый уровень. Например, 1898 год, США, Уильям Херст, который впервые в истории спровоцировал войну из-за фейков. Хлебом этого человека была «жёлтая» пресса, ориентированная на сенсации. Но ведь не всегда можно заставить журналиста найти сенсацию! Поэтому Херст считал, что сенсацию нужно создавать. Он был, конечно, не первым, кто так решил. Но раньше фейки были заранее более слабыми: выдавались просто в расчёте на то, что из-за дальности расстояний, слабости коммуникаций никто ничего не проверит. Поэтому в той же Америке могли рассказывать, что на Луне живёт человекообразная обезьяна, а английский астроном её обнаружил. До Британии далеко, кто его знает, что там на самом деле? Но во времена Херста появился телеграф – и мир мгновенно стал очень маленьким.
– И Херст научился создавать сенсации в информационную эпоху?
– Именно. Вот хрестоматийный пример: Херст нашёл мальчика и, заплатив ему доллар, сфотографировал парня. На первой полосе газеты опубликовали этот снимок, подписав его в таком духе: «У этого мальчика умерли родители, старенькая бабушка парализована. Вся его семья живёт тем, что он собирает на паперти». Конкуренты Херста потом устроили целое расследование и выяснили, что никакого мальчика нет. Вышла опровергающая статья под заголовком: «А был ли мальчик?». Но фейк уже зажил собственной жизнью.
– С какой целью он был создан?
– Ради сенсации. Жёлтую прессу кормят сенсации, сегодня то же можно сказать о многих телеграм-каналах, которым платят за фейки. Ничего почти не изменилось: изменились только носители информации. Были бумажные, стали электронные.
Потом Херст пошёл дальше. Он решил действовать глобально и устроить войну с помощью фейков. Выбор пал на Кубу – одну из последних испанских колоний в Америке, где любили отдыхать американцы. Херст послал туда журналиста, чтобы тот писал фейковые новости, и даже художника, который рисовал бы фейковые рисунки. О чём? Элементарно: о том, что испанцы на Кубе очень плохо относятся к американцам. И вот его газеты заполонила эта скандальная информация. А газеты выходили, напоминаю, миллионными тиражами. Дошло до того, что Конгресс США направил на Кубу крейсер «Мэн», который расставил подводные мины. Правда, сам же наткнулся на них, взорвался и утонул.
– Последовал международный скандал с разоблачением?
– Как бы не так: история набирала обороты. Для Херста это был праздник. Он опубликовал информацию о том, что это испанцы утопили крейсер. Все газеты стали требовать возмездия и скорейшей войны с Испанией. И Конгресс США проголосовал за войну. Это была первая глобальная фейковая атака в истории журналистики и первая в истории война, которая на сто процентов была спровоцирована фейками. Американцы победили.
Херст и дальше публиковал фейки. Не нравился, например, ему президент США Мак-Кинли. Он его затравил, чтобы тот ушёл в отставку. Последний материал его газеты оканчивался словами: «Если президент сам не хочет уйти, то его надо убрать». На следующий день МакКинли убили. Это сделал маньяк, сошедший с ума от чтения прессы. Такое бывает. Мы даже сейчас видим, как люди читают новости и сходят с ума. Убийцу потом поймали, в кармане у него была заметка из газеты Херста. Слова о том, что президента надо убрать, были подчёркнуты красным карандашом. Тогда появилась пословица: “Муху и президента можно убить газетой”.
– Если один человек способен стать причиной убийств и войн, то что может целое государство, если возьмет на вооружение фейки…
– Ну давайте вспомним Третий рейх. У них в Министерстве просвещения и пропаганды был специальный отдел, занимающийся фейками. Слова «фейк», конечно, тогда ещё не знали, но вот лживые новости распространяли по всей Германии – и без проблем. Был даже отдел слухов: когда война перешла на территорию рейха, люди перестали верить официальной информации. И что делали сотрудники Министерства просвещения и пропаганды? Они сочиняли слухи. А вы знаете, что слухам часто верят. И вот какие были слухи: например, что у немцев есть какое-то мощное оружие, которое применят, когда будет нужно, что у них есть какая-то музыка, которую включат, и все умрут от величия германского боевого духа, или что есть газ, который будет убивать всех, кроме членов национал-социалистической партии. Человек так устроен, что он верит информации, а Третий рейх был очень успешной фабрикой фейков.
– Слухи и лживые новости были с нами всегда, но само слово «фейк» всё же родом из XXI века. Видимо, проблема стала настолько масштабной, что её потребовалось специально определить и обозначить?
– Сегодня драйвером фейков стали новые медиа. Любой человек, у которого есть доступ к социальным сетям, – это практически журналист. Конечно, его нельзя назвать в полной мере журналистом, но я думаю, что это вопрос времени. Он распространяет информацию и он способен многих взбаламутить. Возможно, помните, был такой фейк, что в 5:30 утра нужно закрыть окна: будут с вертолётов распылять лекарство от коронавируса. Вот вам типичный фейк. Чем совершеннее наша коммуникация, чем совершеннее медиа, чем совершеннее наши аккаунты, тем более совершенны будут фейки.
– Вы говорили, что газетой можно убить и муху, и правителя. Неужели президенты были безгласными, как мухи? Они не наказывали за фейки?
– Тогда ещё очень многое не было регламентировано. Про случай с МакКинли: если человек псих, то какое может быть наказание? Только принудительное лечение. А издатель не при чём, естественно. Ведь доказать, что имело место злонамеренное искажение информации, было очень сложно. Сейчас это, возможно, чуть проще, поскольку многое фиксируется и записывается, остаётся в облаке и т.д. А тогда выпустил журналист фейк – поди докажи, что это фейк.
– Как раньше люди могли проверить информацию?
– Никак. Даже сейчас, когда есть интернет, очень мало кто проверяет информацию. У нас год за годом и чуть ли не каждые два месяца публикуют мерзкий фейк о том, что на журфаке неграмотные студенты. Эту заметку одна газета выпустила аж в 2009 году, но её постоянно репостят в соцсетях, а выпускники и знакомые присылают мне один и тот же текст с бессменным комментарием: смотрите, мол, что написали, надо же, кошмар какой! Я уже устал и даже в заметках своего телефона сделал специальное опровержение: написал пару абзацев о том, почему это фейк. Рассылаю его очередным корреспондентам. Замечу, это люди грамотные, выпускники журфака, которые, однако, не могут в инфопотоке отличить правду от фейка. Что же тогда говорить о людях без высшего образования? Фейки всегда цепляют. Бороться с ними сложно.
– Но могут быть какие-то рекомендации? Как защитить себя от фейков?
– Практически никак. Мой универсальный совет – не доверять никакой информации. Пишут что-то – подождите. Возможно, через два часа опровергнут, возможно, завтра. Потом, умные люди всегда читают между строк. В СССР газеты всегда читали между строк и сами делали выводы.
– Можно предположить, что в военное время количество фейков возрастает?
– Конечно, и часть из них непреднамеренная – как было, скажем, в случае с 28 панфиловцами в Великую Отечественную: да, герои сражались и остановили танки, но цифра «28 человек» взята военным корреспондентом Кривицким из головы в ситуации хаоса и страшнейших боев под Москвой, когда реальную информацию получить было неоткуда. Часть вынужденная: например, чтобы предотвратить панику, журналисты не сообщали, где конкретно идут бои. Сражения шли уже под Москвой, а в газетах писали, что «на Смоленском направлении». Только один раз, 16 октября 1941 года, когда фронт был прорван под Вязьмой и до Москвы буквально не оставалось солдат, опубликовали сообщение, что оперативная обстановка ухудшилась и Москва в осадном положении. Это был единственный день, когда метро не работало. Тогда началась массовая паника, но её быстро пресекли. Доходило до курьёзов. Например, наши сдали Ростов-на-Дону немцам, но об этом не написали в газете: Сталин запрещал публиковать информацию о сдаче городов. Через несколько дней Ростов-на-Дону освободили, и во всех газетах об этом написали. Сегодняшней военной спецоперации сопутствуют те же информационные эффекты: мы не видим реальную картину и не можем её видеть.
– Тогда что, на ваш взгляд, лучше: располагать успокоительной или реальной информацией?
– Я считаю, что успокоительной. В условиях военных конфликтов журналистика выходит за свои функции и становится частью политической машины. Это данность, которую не изменить. Ещё Наполеон сформулировал базовые принципы пропаганды. Он не употреблял это слово, но фактически ему принадлежит изобретение четырёх направлений того, что мы называем пропагандой. Они действуют и сейчас. Это пропаганда на свою армию, на свой тыл, на армию противника и на население. И сегодня журналистика – и наша, и украинская, и европейская, и американская – вышла за свои функции и просто работает по четырём направлениям.
– Разве, чтобы понимать, как дальше жить и действовать, не нужна правдивая информация, не нужна журналистика – даже в периоды конфликтов?
– Знаете, с одной стороны, нужна. С другой стороны, если людям сказать всю правду, они могут сойти с ума: навредить и себе, и другим. Могу привести пример из 1990-х годов. Я тогда был аспирантом. Шла 1-я Чеченская война. Она подавалась почти во всех наших СМИ с позиции Чечни, и не просто Чечни, а с большим сочувствием к позиции чеченских террористов. В нашей прессе оправдывали практически все их действия, не смущаясь ни захватом заложников, ни работорговлей, ничем. К чему это привело? Только задержало развязку конфликта и увеличило число жертв – со всех сторон.
– Какие перспективы у российской журналистики?
– Глобальный вопрос. Я думаю, что журналистика в разных странах имеет определённые национальные традиции. Американская журналистика – частная, у британской журналистики – общественно-правовая система, европейская журналистика обусловлена своей законодательной системой. Наша журналистика тоже строится по европейским лекалам, но она отличается тем, что имеет очень небольшую историю свободы слова и развивалась чаще всего в стеснённых и сложных обстоятельствах. То, что сейчас вводят ограничения, – неизбежно в ситуации вооружённого конфликта. А вот дальше пока всё в тумане, однако национальная традиция может дать какие-то ключи к выходу из грядущих тупиков.