Как «Стол» уже писал, противоборство между Россией и «миром» становится рамочным, причём максимально конкретно оно выглядит в отношениях с ЕС. ЕС – самый близкий западный сосед РФ, который объективно заинтересован в ослаблении России (чего не сказать о США, которые иногда заинтересованы в усилении России: они и дальше могут себе это позволить). Сегодня ЕС поднимает на щит идею создания общеевропейской армии, и война на востоке Украины хорошо соответствует целеполаганию, которое воспроизводит эта идея.
Сегодняшние антироссийские санкции бьют по ЕС, возможно, сильнее, чем по любым другим ставшим антироссийскими субъектам. Сказывается и зависимость от российских углеводородов, и близость военных действий с перспективой тактического ядерного противоборства. Без российского газа останавливаются производства, что в перспективе добавит Европе безработных, проблем с экономикой и – как следствие – нестабильности. Однако ЕС упорно идёт своей дорогой, и глупо думать, что у Европы – американская голова. Но что это за дорога и куда она ведёт? Чтобы поставить эти вопросы правильно, нужно рассмотреть основание европейского государства per se.
А чтобы начать видеть, нужно снять некоторые шоры со своих глаз. И ключевая шора – это марксистско-ленинское наследие, согласно которому любая идеология есть ложное сознание. Как следствие – любой настоящий субъект есть лицемер, и всегда нужно искать, чем субъект руководствуется «на самом деле», причём «на самом деле» всегда носит материальный и классовый характер.
В попытке рассмотреть европейскую рамку целеполагания от этого представления важно отказаться. Религия – вещь серьёзная, а после превращения христианства в камерную историю для христиан религией Европы стала идеология, определяющая дела в вестфальском мире. Она и есть «на самом деле». Европейцы всегда очень серьёзно относились к религии, и они очень серьёзны с тем, что считают своей европейской идеей. Для иллюстрации этого тезиса позволю себе небольшой, хотя и максимально глубокий исторический экскурс.
Заметки из римской истории
Есть мнение, что Рим не распался в 476 году. Империя постепенно превращалась в совокупность нескольких властных центров, которые не всегда ладили между собой. По мере христианизации и смены этнического основания Рима и пост-около-римских политий принципы, Рим создавшие и укрепившие, распространялись по имперским центрам, вчерашним каструмам и тому, что стало позже называться «варварскими королевствами». Таким образом, «римский принцип» вошёл органично в новые политии, ставшие после Вестфаля национальными государствами, которые – в свою очередь – в 1951 году начали объединяться через план Маршалла, уголь и сталь. Но что же это за римский принцип?
Власть в римском полисе имела очень важную детерминанту, которую можно проявить через две небольшие истории. Первая история в целом хрестоматийна: это превращение республики в империю. Напомним, что формально этого не произошло, революций не случилось: просто Август в довольно раннем возрасте соединил в своём лице все основные республиканские должности, в том числе жреческие, и сочетал их с наследованием своему дяде, который первым попробовал закончить серию гражданских войн «институционально», а не военной победой. Отсюда вывод: в Риме уважение к традиционным институтам демократии отлично сочеталось с концентрацией власти в одних руках. Здесь не «либо – либо», как нам часто указывают отечественные комментаторы, а «и, и». Европейское государство, наследующее Риму, может быть и республиканским, и имперским одновременно.
Тит Ливий «История от основания Города». Фото: gutenberg.beic.itВторая история чуть сложнее, связана с отношением римского мира к религии (и европейского – к идеологии) и хорошо иллюстрируется тремя рассказами Тита Ливия: об Эмилие Павле, Фабии Максиме и Спурии Постумии.
Начнём с Эмилия Павла. Тот был очень религиозным человеком, смолоду избиравшимся в коллегию авгуров: «Затем он стал жрецом, одним из так называемых авгуров, которых римляне назначают для наблюдения и надзора за гаданиями по птицам и небесным знамениям, и, неукоснительно держась отеческих обычаев, обнаружив поистине древнее благоговение перед богами, доказал, что жречество, прежде считавшееся просто-напросто почётным званием, к которому стремятся единственно славы ради, есть высочайшее искусство, и подтвердил мнение философов, определяющих благочестие как науку о почитании богов. Все свои обязанности он выполнял умело и тщательно, не отвлекаясь ничем посторонним, ничего не пропуская и не прибавляя вновь, но постоянно спорил с товарищами по должности даже из-за самых незначительных оплошностей и внушал им, что если иным и кажется, будто божество милостиво и легко прощает малые небрежения, то для государства такое легкомыслие и нерадивость опасны. И верно, не бывает так, чтобы потрясение основ государства начиналось резким вызовом, брошенным закону, – нет, но по вине тех, кто не проявляет должного внимания к мелочам, исчезает забота о делах первостепенной важности». Когда Эмилию Павлу дали консульство для войны против (последнего) македонского царя Персея, у его дочери умерла собака по имени Персей. В ответ на плач и жалобу ребёнка едва избранный консул обрадовался «предзнаменованию» (впрочем, сбывшемуся).
Фабий Максим, имеющий славу победителя Ганнибала, извёл последнего выжиданием и пассивностью, которые опирались на доверие ауспициям (т.е. гаданиям по птицам). Однажды Фабий Максим поверил подложному письму якобы от жителей города Метапонта, обещавших отложиться от Ганнибала, но входу войска в этот город помешали неблагоприятные результаты гаданий. Едва будучи избранным в диктаторы, свою военную деятельность он начал с обращения к богам: «Консул Фламиний, сказал он сенаторам, больше виноват в пренебрежении к обрядам и ауспициям, чем в дерзкой неосмотрительности; и надо вопросить самих разгневанных богов, как их умилостивить».
Наконец, мысль о религиозности римлян времён Республики завершается образом Спурия Постумия: будучи консулом во время войны с самнитами, он попал в окружение и от имени римского народа клятвенным поручительством обязался держать мир с этими варварами, уважать их границы и вывести их из земель римских поселенцев. Всё войско римлян было проведено под ярмом и отпущено домой, за исключением шестисот заложников. Когда Спурию Постумию пришло время рассказать о случившемся Сенату, его слова были таковы: «Нельзя не понять, консулы, что я вызван первым не почести ради, и говорить мне приказано не как сенатору, но из-за позора моего и как виновнику не только войны злополучной, но и мира постыдного. Однако, пользуясь тем, что здесь не докладывали ни о вине нашей, ни о каре, я вместо оправданий, не столь уж и трудных перед теми, кому ведомы превратности судьбы человеческой и сила необходимости, – вместо всех этих оправданий я коротко выскажу свое мнение о доложенном здесь деле, а это и покажет вам, свою ли спасал я жизнь или жизнь ваших легионов, связывая себя поручительством, постыдным ли или, быть может, неизбежным, но в любом случае не обязательным для римского народа, коль скоро на то не было его воли, и не требующим от вас ничего, кроме выдачи нас самнитам. Прикажите же фециалам выдать нас нагими и в оковах! Если и впрямь мы хоть как-то связали народ обязательством, пусть мы же и освободим его от страха перед богами, чтобы ни божеское, ни человеческое – ничто уже не стояло на пути новой войны, законной и благочестивой после нашей выдачи. Консулы тем временем наберут войско, вооружат его и отправятся в поход, но не вступят в земли неприятеля, покуда не будет всё готово для выдачи нас самнитам. Я взываю к вам, бессмертные боги, и молю вас, раз уж не было вам угодно в войне против самнитов даровать победу консулам Спурию Постумию и Титу Ветурию, то да будет вам довольно сперва увидеть, как нас прогнали под ярмом и как мы связали себя бесславным поручительством, а ныне узреть нас выданными врагу нагими, в цепях, принявшими весь их гнев на свои головы; и да будет вам благоугодно, чтобы новые консулы и римские легионы били самнитов так, как до нашего консульства всегда их били».
Картина Карл Верне «Триумф Эмилия Павла». Фото: общественное достояниеБудучи человеком, уважающим богов и верным слову, Спурий Постумий технично снимает клятвенные обязательства с остальных римлян.
И это всё всерьёз
Приведённые истории позволяют сформулировать важный вывод: развитое религиозное чувство в жизни Рима тесно переплеталось с крайним прагматизмом, точно так же, как республиканизм и имперскость переходили одно в другое.
Применение этого принципа сегодня рождает то противостояние России и Европы, в котором мы до сих пор не разобрались. В готовности Германии торговать с Россией, помогая украинцам, нет лицемерия. И становящиеся господствующими идейные конструкции стоит воспринимать максимально серьёзно. Для человека дела религия – это диалог с настоящими господами, сложный, местами травматичный, но задающий сложнейшую диалектику принятия решений, которые только в ленинских очках могут казаться тем, что распадается на «лицемерие» и «настоящие интересы». Тут всё взаправду, и европейцам не впервые прагматично изматывать противника, исходя из, казалось бы, самых непрагматичных причин – например, доверия своим ауспициям.
