В Красноярске, пишет «Новая газета», против 22-летнего Алексея Свердлова 13 октября 2017 года было возбуждено уголовное дело по 1-й части 282-й статьи УК РФ («Возбуждение ненависти или вражды»). Поводом стали картинки-мемы, сохранённые в альбоме на странице студента-юриста (на одной из них, по информации журналистов, были Сталин, Муссолини и надпись «Фашизм – самая страшная идеология XX века»). Заявителем выступил следователь, у которого студент проходил стажировку.
Дело против москвича Владимира Масюка было возбуждено по 222-й статье УК РФ («Незаконное приобретение и хранение оружия») после того, как в багажнике автомобиля Масюка сотрудники ГИБДД обнаружили копию голландского фитильного мушкета XVII века. Следователи классифицировали его как боевое оружие, и теперь реконструктору грозит четырёхлетнее лишение свободы, пишет The-Village. Российские реконструкторы исторических эпох окрестили это «делом мушкета» и собирают подписи под петицией с призывом уточнить оружейное законодательство.
Штраф размером в тысячу рублей, назначенный архангелогородцу Михаилу Листову за публикацию «Вконтакте» фотографии с Парада Победы в 1945 году, был отменён в феврале этого года, сообщает 29.ru. Абсурдность решения Исакогорского районного суда, признавшего справедливым обвинение в публичной демонстрации нацистской символики (на фотографии были изображены советские солдаты, склонившие к земле знамёна побеждённого Третьего рейха), была столь очевидна, что 15 февраля в Государственную думу был внесен законопроект о поправке к статье 20 КоАП («Публичное демонстрирование нацистской атрибутики»), призванный исключить административную ответственность за использование или демонстрацию нацистской символики или атрибутики при условии отсутствия признаков пропаганды. Ранее, в 2017 году, виновным по той же статье был признан северодвинец Валентин Табачный: ветерана спецназа признали виновным в публичной демонстрации нацистской символики за размещённую на странице карикатуру Кукрыниксов, на которой была изображена свастика.
Дело по 1-й части 148-й статьи УК РФ («Оскорбление чувств верующих»), возбуждённое против жителя Ставрополя Виктора Краснова, было прекращено по его собственному заявлению в связи с истечением срока давности – 15 февраля 2017 года об этом написала русская служба BBC. В 2014 году в группе «Вконтакте» «Подслушано Ставрополь» Краснов оставил ряд комментариев, в которых назвал Библию «сборником еврейских сказок» и написал, что «Боха нет», оскорбив этим нескольких пользователей, которые и подали на него в суд.
Размещённая язычницей Натальей Телегиной из Барнаула в группе «Яблоки Идунн» картинка с викингом, замахивающимся на горящий храм боевым молотом, показалась оскорбительной главе санкт-петербургской общины Асатру Евгению Салтыкову. Он подал в правоохранительные органы заявление о том, что его религию Асатру, возрождающую дохристианские верования скандинавов, изображение выставляет экстремистами. Завершившийся 5 декабря 2017 года в Барнауле суд признал Телегину виновной по 282-й и 148-й статьям УК РФ, назначив ей условно два года тюремного заключения – об этом написала «Независимая газета». Дело Телегиной стало первым случаем, когда с обеих сторон в суде оказались представители неоязыческих течений. А житель Краснодара Максим Дроздов стал первым, кого по 282-й статье обвиняют в оскорблении социальной группы «атеисты», к которой он сам и принадлежит: сатирическое стихотворение со строчкой «Людей нет хуже мерзких атеистов, мы всё же инквизицию вернём», которое он перепостил на своей странице «Вконтакте», правоохранители восприняли всерьёз. Судебный процесс с его участием, начавшийся в октябре прошлого года, ещё далек от завершения.
Подобные истории и прессой, и обществом – даже критиками антиэкстремистского законодательства – воспринимаются обычно как курьёзы правосудия, жестокая ирония Фемиды. Но фигурантам подобных дел, разумеется, не до шуток. Нешуточное количество нелепых, абсурдных уголовных дел, заканчивающихся пусть и условными, но вполне реальными приговорами, заставляет задуматься о них как о тенденции общественной жизни. Статьи Уголовного кодекса, приговоры по которым привлекают всеобщее внимание, призваны сглаживать противоречия в обществе, не допускать превращения звучащего в сети «языка ненависти» в язык насилия. Работают ли они так, как предполагается? Что делает процессуальную реальность такой нелепой? Как, наконец, последняя характеризует общество и государство? «Стол» поговорил об этом с заявителем по делу Натальи Телегиной Евгением Салтыковым, адвокатом Максима Дроздова Алексеем Аванесяном и экспертом-религиоведом, кандидатом философских наук Станиславом Паниным.
На выставке «Таймс сквер: театр абсурда» на открытии нового пространства Театра Наций. Фото: Кирилл Каллиников, РИА «Новости»Иллюзия вседозволенности
Евгений Салтыков – годи Сигвальд для санкт-петербургской общины Асатру, сообщества почитателей скандинавских богов, рассказывает о том, как должно достигаться общественное равновесие. «В религии, которую я исповедую, понятие «мы» превалирует над понятием «я», – говорит он. – Проявление индивидуальности и личные интересы (имеющие, тем не менее, право на выражение) не должны конфликтовать с интересами общественными (семьи, коллектива и общества в целом). Возможно, такая парадигма могла бы помочь в достижении общественного равновесия безотносительно религиозной составляющей».
«Религиозные взгляды, – продолжает Салтыков, – невозможно объективно обосновать, но они могут являться важной составляющей мировоззрения члена общества, поэтому споры о них неизбежно приводят к конфликтам. Публичное выступление, посягающее на свободу вероисповедания, представляет такую же опасность для общества, как призывы к дискриминации по какому-либо иному признаку. Постулируя свободу вероисповедания, общество вынуждено эту свободу защищать – по принципу «твоя свобода размахивать руками заканчивается там, где начинается мой нос». Когда понимание этого по каким-то причинам сходит на нет – появляется принуждение к пониманию этого со стороны регулирующего общественного института, то бишь государства». Поэтому государство может и должно регулировать все те сферы жизни общества, где его вмешательство оказывается необходимым, считает он. Пляски в храмах, распространение роликов с ловлей покемонов, оскорбительные комментарии и картинки, разжигающие религиозную рознь, – всё это, по мнению Сигвальда, общественно опасные явления, от которых государство должно беречь своих граждан, коль скоро сами граждане не понимают их недопустимость. При этом государство, считает он, бессмысленно отделять от общества: «Общество включает в себя и различные группы граждан, и государственные структуры. Это всё люди – я, вы, наши соседи, коллеги, пользователи интернета и так далее, каждый со своими чаяниями, обязательствами и мировоззрениями». И всем угрожает опасность.
О том, что пост в интернете – это публичное высказывание, многие совершенно несправедливо забывают. «Общение в интернете, – говорит годи Сигвальд, – почему-то создало иллюзию вседозволенности, но это именно иллюзия: её устранением государство и занялось, введя соответствующую правоприменительную практику. Закон появляется тогда, когда правовые нормы из других источников перестают работать, и это создает угрозу обществу».
Практику применения антиэкстремистского законодательства Сигвальд считает в целом позитивной. «Люди начали понимать, что ответственность за необдуманные выступления в интернете, и тем паче – вне его, более чем вероятна», – отмечает он. Но ряд случаев, по его мнению, соответствует скорее букве, а не духу закона. Такими он считает, например, случай Александра Краузе и подобные ему, когда злого умысла не было, но следствием он был установлен. «Дело мушкета» Сигвальд также считает вопиюще несправедливым. «Это большая проблема, но не закона, не регулирующей функции государства, даже не коррупции и уж точно не президента – это проблема исполнителей на местах, – уверен он. – Системная ошибка, природу и причины которой крайне необходимо установить и как можно скорее устранить».
Жертва халтуры
Дело Максима Дроздова ведут адвокаты Андрей Сабинин из международной правозащитной организации «Агора» и Алексей Аванесян. По их мнению, во всём виновата «палочная» система: правоохранителям удобно штамповать липовые дела, не выходя из кабинета, а не ловить настоящих экстремистов. «Нанять себе адвоката или привлечь специалиста могут единицы – любая экспертиза стоит денег. И человеку предлагают признать свою вину: получишь, мол, штраф или «условку». Я уверен, что если раскрыть статистику, вся раскрываемость будет именно такой. На Соколовского или Дроздова обратила внимание пресса, и нашлись защитники, готовые помогать им бесплатно. Дело вышло на свет Божий – и оказалось, что никакого преступления нет», – говорит Аванесян. Система, рассказал адвокат, работает следующим образом: сотрудники центра по противодействию экстремизму мониторят интернет и соцсети или же получают заявления о совершении преступления. Наличие признаков экстремизма в них проверяется через направление их ведомственному специалисту – такой есть при каждом ГУВД. Он дает справку об анализе материала, в которой излагает свои выводы о наличии (или отсутствии) в нём признаков экстремизма. После чего материал вместе со справкой направляется в Следственный комитет, который принимает решение о возбуждении уголовного дела или отказе в этом. По словам Аванесяна, при наличии ведомственной справки – даже не судебной экспертизы, которую можно проводить до возбуждения уголовного дела – оно обычно возбуждается незамедлительно.
Всё потому, что специалисту отсылают скриншот из интернета, а не опрос человека, пояснение, что он имел в виду, размещая тот или иной текст или картинку. Эксперт должен проанализировать всю его деятельность, предшествовавшие и последовавшие посты – провести нормальную работу. «Конечно же, когда специалист видит одну картинку – он составляет своё собственное мнение, которое и ложится в основание уголовного дела, – отмечает Аванесян. – Защите требуются неимоверные усилия, чтобы провести судебную экспертизу в независимом, а не ведомственном учреждении. Любом негосударственном, некоммерческом объединении». Практика показывает: независимые эксперты никаких признаков экстремизма обычно не находят. Да и сами справки ведомственных экспертов часто не выдерживают критики. «В случае дела Дроздова, – говорит Аванесян, – ведомственный специалист ссылался на ведомственную литературу на украинском языке. Возникает вопрос: обладает ли эксперт ГУВД необходимыми знаниями, чтобы пользоваться методической литературой на иностранном языке?» Сегодня для возбуждения дела по поводу высказывания требуются только заключение ведомственного специалиста (который не несёт никакой ответственности – это не судебная экспертиза) и осмотр места происшествия: то есть подтверждение факта, что человек разместил высказывание с данного компьютера.
Радикалы перекраивают мир
«Конечно, введение нового закона не создало обиженных верующих, а скорее, констатировало факт наличия такой группы населения, – отмечает кандидат философских наук, исследователь-религиовед Станислав Панин. – Другое дело, что законы имеют воспитательную силу. То есть, если нет закона, наказывающего за кражу, кража будет более распространённым явлением, чем если такой закон есть. То же самое и с оскорбленными верующими. До недавнего времени государство законодательно не поощряло такую модель поведения, но с принятием соответствующих законов оно де-факто стало такое поведение поощрять, а значит, обиженных верующих будет становиться всё больше и больше».
Впрочем, отправка оппонента на костёр – не современный способ решать проблемы, считает Панин. «Вместо этого можно учиться обсуждать, договариваться, развивать в себе чувство юмора, в конце концов», – добавляет он. Рост количества возбуждённых по поводу «оскорбления религиозных чувств» уголовных дел эксперт считает свидетельством радикализации религиозного пространства. Вместо того чтобы учиться находить способы адаптироваться к современному миру, сохраняя и транслируя вневременные ценности, составляющие основу религии, считает он, радикальные верующие получили инструмент перекраивания современного мира под то, что они считают правильным, традиционным укладом жизни. «А это, – заключает Панин, – практически определение религиозного фундаментализма».
Кому всё это выгодно?
Вряд ли духовенство Русской православной церкви, которое прямо или косвенно оказывается вовлечено в подавляющее большинство дел «об оскорблении чувств», устраивает слава мелких сутяг, ищущих причины оскорбиться, пересматривая гигабайты чьих-то сохранённых фотографий.
Определённый слой людей, считающих безобидные, казалось бы, слова и действия надругательством над своими убеждениями, существует, и появился он не вчера. Штрафы за перепосты фотографий Парада Победы и карикатур Кукрыниксов свидетельствуют или о панической боязни экстремизма, или о проблеме правоохранительной системы, в которой эффективность сотрудника определяется исключительно количеством заведённых и раскрытых дел. Опасность первого в том, что страх задеть чьи-то чувства может привести к установлению фундаменталистского контроля над полем публичного высказывания. Второе делает приписываемую Вышинскому фразу «Отсутствие у вас судимости – это не ваша заслуга, а наша недоработка» печальной реальностью сегодняшнего дня, а уголовное законодательство превращает в инструмент повышения показателей работы следователей. Оба вывода неутешительны.
