США заявили о планах ослабить правила выдачи рабочих виз и отменить обязательное требование иметь действующего работодателя для деятелей науки и специалистов в области высоких технологий, рассчитывая переманить часть научной элиты. И это действительно может сработать. Сейчас Россия переживает четвёртую (а согласно некоторым определениям, даже и пятую) волну эмиграции учёных. На выбор могут повлиять дальнейшая изоляция и ограничения – с одной стороны, и благоприятные экономические условия – с другой.
– Отток специалистов происходил всегда, равно как и их приток из других стран, – комментирует «Столу» ведущий научный сотрудник лаборатории экономики социальной сферы Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара Ирина Дежина. – Это нормальная ситуация циркуляции научных кадров. После начала спецоперации действительно возрос отток специалистов за рубеж, в первую очередь из сферы IT, и особенно тех, кто может работать удалённо. Поэтому есть безусловная связь между этими двумя событиями. Другое дело, что это может быть временный отток с целью «переждать» в другой стране и посмотреть, что будет дальше. К тому же США объявили только об облегчении условий получения виз, причём не для всех российских учёных, а только для тех, кто получал степень PhD в США или странах ЕС. Таким образом, круг потенциальных бенефициаров очень ограниченный.
Ирина Дежина. Фото: dpo.econ.msu.ruВпрочем, есть исследование профессора, сотрудника Института проблем передачи информации РАН и одного из основателей системы «Диссернет» (сетевого сообщества экспертов, исследователей и репортёров, посвящающих свой труд разоблачениям мошенников и фальсификаторов) Андрея Ростовцева, согласно которому чем выше международный рейтинг учёного, тем негативнее его отношение к спецоперации. По данным работы, существует чёткая корреляция между тем, насколько высок рейтинг журнала, в которых публикуются и цитируются учёные, и позицией этих учёных. Так, низкоцитируемые и низкорейтинговые публикации оказываются у учёных, которые «за», посередине – учёные, позиция которых также находится посередине. Высокорейтинговые – учёные, которые высказывают позицию «против».
– Это говорит о том, что представители академического сообщества, которые проводят качественные исследования, постараются переместиться за пределы границы РФ, – комментирует ситуацию историк науки, доцент Финансового университета при правительстве Российской Федерации, автор книги «Люди мира: русское научное зарубежье» Дмитрий Баюк.
На гребне волны
В российской истории можно выделить четыре волны эмиграции учёных. Первая волна началась ещё до революции 1917 года. Причины были разные – экономические, национальные, религиозные. Так, для продолжения своей деятельности слушать лекции в Германию уехал философ и педагог Сергей Гессен. Туда же позже перебрался культуролог и философ профессор Василий Зеньковский, а затем и философ Николай Лосский. Массово уезжать из России деятели науки стали с приходом к власти большевиков. Многие учёные встретили революционные события настороженно. Некоторые представители науки открыто выступили против нового режима. К середине 1920-х годов в основных центрах русской эмиграции насчитывалось полтора десятка русских академических групп. Они действовали в Бельгии, Болгарии, Великобритании, Германии, Италии, Китае, Польше, Латвии, Турции и основной своей задачей ставили поддержку и помощь уехавшим учёным.
Вторая волна эмиграции произошла – отчасти вынужденно – с началом Второй мировой войны. Деятели науки оказывались на чужой земле либо были вынуждены эвакуировать лаборатории и исследования. Часть из них не захотела или побоялась возвращаться обратно.
Николай Лосский. Фото: общественное достояниеС конца 1980-х годов началась третья волна эмиграции, когда приподнялся «железный занавес». СССР упростил процедуру выезда для граждан, и поток эмигрантов хлынул за рубеж. В 1988 году страну покинули больше 180 тысяч человек, в 1989-м – 235 тысяч человек, в 1990-м – почти в два раза больше. Например, только США в 1990 году приняли 800 россиян с учёными степенями и ещё около 10 тысяч высококвалифицированных специалистов из околонаучных областей. Теперь главной причиной стал недостаток финансирования. Число учёных снижалось не только и не столько из-за эмиграции – люди в принципе уходили из науки в другие сферы.
– Если говорить исторически, наука в Российской империи развивалась в тесном взаимодействии с Западной Европой, – говорит Дмитрий Баюк. – Это закончилось с приходом большевиков к власти, и советское научное сообщество замкнулось, оказалось в изоляции, что совсем не способствовало его процветанию. Та деградация, которую мы видели последние 30–50 лет, – это медленная отложенная реакция на те новые условия. Если говорить о первых советских физиках и математиках, то почти у всех из них был опыт работы в зарубежных университетах и лабораториях: Мандельштам преподавал у профессора Брауна в Страсбурге, Ландау работал в Дании у Бора, Капица – в Кембридже у Резерфорда. Вернувшись в Советский Союз, они поддерживали существование своих научных школ. Когда они стали постепенно уходить из научной жизни, умирать, то и научные школы стали вырождаться. Наука, чтобы ей нормально функционировать, нуждается в международных связях, она умирает, когда ее загоняют в национальные или даже имперские рамки.
Технологии на стопе
В 1990-е и в начале 2000-х годов этот тренд изменился: международные научные связи стали быстро реанимироваться, российские ученые начали ездить работать на Запад и на Восток, в лучших университетах мира стали заметны говорящие по-русски студенты. И это давало надежду на благоприятное развитие науки.
– В начале 2010-х в России правительство стало инициировать программы по сотрудничеству с русскоязычными учёными, работающими за рубежом, а затем и зарубежными учеными, в том числе их привлечение в страну, – говорит Ирина Дежина. – Была и продолжается программа мегагрантов (создание лабораторий под руководством ведущих учёных мира). Это разумная политика – зарубежная экспертиза необходима для научно-технологического развития. Далее, вузы, которые стали участниками Проекта 5–100, также стали активно привлекать учёных из-за рубежа и открывать международные лаборатории. Число приглашённых зарубежных профессоров и исследователей было отчётной позицией в этих вузах за средства, которые они получали из федерального бюджета. Поэтому благодаря всем этим инициативам был приток исследователей из-за рубежа.
С началом спецоперации на Украине из России также начали уезжать представители научного сообщества. Отчасти – по политическим соображениям, отчасти – из-за проблем с тем же финансированием, но – по большому счёту – после санкций и всё большего ослабления международных связей, которые крайне важны для научного сообщества. Очевидно, что без поддержки международного научного сообщества российские учёные остаются в изоляции. И это препятствие не только к развитию высокоточных технологий, но даже к поддержанию их на современном уровне.
Дмитрий Баюк. Фото: соцсети– Станет это катастрофой или нет – я не рискну прогнозировать. Ситуация будет ухудшаться, и деградация будет быстрая, тут не может быть сомнений, – говорит Дмитрий Баюк. – Но, как говорится, голь на выдумки хитра, и наши люди, безусловно, будут как-то выкручиваться, придумывать что-то «на коленке». Но перспектива развития высоких технологий маловероятна. Я думаю, высокие технологии будут на уровне Южной Осетии. Например, сталинская индустриализация осуществлялась на деньги от продажи зерна и продажи культурных ценностей. Покупали завод, заметим, с устаревшими уже технологиями, в СССР его полностью собирали, и после этого он работал в течение 30 лет. Его происхождение забывалось, это был завод без истории. Технологии создавались, прилаживались, и он что-то производил. Другой пример – из мира ЭВМ. В советские времена покупались вычислительные машины без сервиса. В Советском Союзе любили экономить. Эти машины работали не очень хорошо, с ними было сложно сладить. А некоторые из них просто стояли и гнили. Их даже не пытались собрать, а если и пытались, то на них никто не умел работать.
По словам эксперта, сейчас такое невозможно, потому что всё оборудование покупается с сервисом. Это стало понятно ещё в постсоветскую эпоху. Сейчас, например, сисадмины, которые работали с Майкрософт, ездили на тренинги Майкрософта. Когда эти связи прекращаются, всё перестаёт работать. Например, непонятно, что делать университетам, которые живут на майкрософтовской платформе. Сейчас Майкрософт из России ушёл, версии не продаются. Конечно, можно устанавливать пиратские версии, но университеты на них работать не могут. Это такая явная деградация. В России с этим дела обстоят не очень.
Вперёд, в прошлое
– Сейчас в общении с международным научным сообществом возникла стена, – констатирует Дмитрий Баюк. – Мы можем взаимодействовать на личном уровне, но не можем на профессиональном. Это серьёзная проблема, которая будет во многом мешать развитию академического сообщества. В Советском Союзе была богатая история развития так называемых «шарашек» – контор развития специфического научного творчества закрытого типа. И я склонен думать, что у нас будет возрождаться что-то подобного рода. Но какой продукт будут эти учреждения производить – у меня ясного представления нет.
Мы знаем, что вся советская наука примерно на 80 % была ориентирована на производство вооружений. Теоретически можно представить, когда люди с серьёзным образованием и серьёзным бэкграундом пойдут в оборону и будут работать над каким-то новым оружием. Но тут нужно помнить одну вещь, которую однажды озвучил нобелевский лауреат Фрэнсис Крик, который одно время занимался «оборонкой»: «Военная наука имеет такое же отношение к науке, как военная музыка – к музыке».
Фрэнсис Крик. Фото: Marc Lieberman/Wikipedia– Об этой специфике знают все, кто сталкивался с ней по работе, – говорит Дмитрий Баюк. – Первые пять лет после вуза я проработал в Институте прикладной математики, но это была, так сказать, официальная вывеска. На самом деле это был «почтовый ящик» Министерства машиностроения в части развития атомной промышленности. Работая в своём университете и занимаясь наукой, в общем-то, с уклоном в военную сферу, я всё думал: а почему, собственно, не пойти работать непосредственно в военную сферу, где платили намного больше? И вот один раз я пошёл поговорить с этими людьми и понял, что никогда не пойду в эту сферу, потому что там нет никакой свободы выбора научной задачи.
Так что работать в этой сфере могут далеко не все, и насколько готова погрузится в эту сферу молодёжь?
Молодым везде у нас дорога?
Насколько подвержена чемоданному настроению молодёжь – пока судить рано.
– Сейчас очень многие мои студенты думают о том, чтобы уехать, – говорит Дмитрий Баюк. – Например, у меня есть два студента, которые участвуют в зарубежной программе и прошли необходимые испытания ещё в прошлом году, и я был уверен, что сейчас у них будут большие проблемы. Им надо было сдавать международный экзамен по английскому языку, TOEFL, но его перестали принимать в России, потом перестали принимать IELTS, его британский эквивалент. Но посольство Америки организовало им возможность сдать экзамен онлайн и сейчас повезёт их куда-то в третью страну для получения виз. То есть возможности всё ещё есть. Но в то же время у меня есть студент, который мне сказал: «Я патриот. Я прожил довольно долгое время в Америке, мне там нравилось, но в России мне нравится больше. И я уверен, что этот морок пройдёт, что Россия вернётся на демократический уровень развития, что это всё – какая-то болезнь, сейчас всё общество переболеет, сбросит с себя ненужные институты и вольётся в нормальное международное сообщество.
Физик Анна Сабурова ещё не ушла из российского института, но стала об этом всё больше задумываться. У Анны трое детей, но она продолжает заниматься наукой и считает, что может добиться больших результатов за рубежом.
– До начала ситуации с Украиной у меня как у учёного были грандиозные планы. Я планировала защиту докторской диссертации. Мы с коллегами, большинство из которых – молодые талантливые учёные, подали заявки на гранты. В том числе были очень амбициозные проекты, с использованием больших объёмов данных, а также machine learning (машинное обучение – прим. ред.). У нас получилась очень сплочённая команда из российских учёных, мы публикуемся в высокорейтинговых изданиях, активно представляем свои работы на международных конференциях, каждый год привлекаем новых студентов. Сейчас неясно, что будет происходить с финансированием. Ожидаемо, что операция, повлекшая за собой большое количество санкций, негативно скажется на экономике страны, а следовательно, и на финансировании науки. Это ставит вопрос о том, как оплачивать работу участников нашей команды. Во-вторых, участие в международных конференциях теперь довольно затруднительно по нескольким причинам.
Фото: Maria Teneva/UnsplashСпецоперация повлияла и на взаимодействие с зарубежными коллегами. В частности, как рассказывает Анна, в некоторых европейских странах, например в Германии, учёным пришли официальные письма от руководства их институтов, что не рекомендуется работать с соавторами с российской аффилиацией. В каком-то смысле российская аффилиация теперь вообще может играть роль «чёрной метки» для её обладателя.
– Например, Европейское астрономическое общество теперь не будет выплачивать учёным с российской аффилиацией гранты на посещение его ежегодной конференции, – говорит Анна Сабурова. – Я считаю, что для развития науки очень важны коллаборации, сотрудничество с учёными из других стран, доступ к данным. И этот аспект теперь под вопросом. Во всяком случае, российский учёный теперь встречает сопротивление со стороны мирового научного сообщества. И сопротивление это происходит не только извне, но и изнутри. Вот, например, в марте правительство России ввело мораторий на учёт научных статей в международных изданиях и участие в конференциях, проводимых за рубежом. Честно говоря, у меня от подобных вещей просто опускаются руки. При таких запретах обычно приговариваются слова о развитии российских научных журналов и конференций, но, на мой взгляд, такая тактика вряд ли будет эффективной. Скорее это приведёт ко всё большей изоляции российской науки, которая очень негативно отразится на её развитии.
Астрофизик Илья Хрыкин переехал из России сначала в немецкий Гейдельберг, затем в Токио. Илья считает, что политика российского государства в отношении учёных в целом оставляет желать лучшего.
– Базис всего нашего существования – экономика, и это она определяет в том числе и стремление людей перебраться в другие страны, где система поддержки научных работников и подготовки кадров имеет более серьёзное и стабильное финансирование, чем в РФ. Имеется меньше бюрократических и политических преград, больше возможностей для коллабораций. Наука, как и любая другая отрасль, является лишь проявлением того состояния, в котором находится общество. Необходимо поставить во главу угла эффективное развитие человеческого ресурса страны, его воспитание, обучение, социальную защищённость. Мало просто дать много денег. Необходимо чёткое понимание, зачем и для чего всё это делается.
Вас посчитали
Ещё в 2019 году в Российской академии наук отмечали, что в России работает в три раза меньше учёных, чем в странах – лидерах научного мира. Сокращение финансирования и отмена некоторых грантов привели к тому, что специалисты начали срываться с насиженных мест. Последние события подтолкнули тех, кто ещё сомневался. И сегодня даже наиболее оптимистично настроенные уверены: утечка умов продолжится. Развитие в рамках отдельного государства возможно, но наука – область, наиболее нуждающаяся в том, чтобы быть открытой. Без этого любое движение вперёд может оказаться неэффективным.
Фото: Polina Tankilevitch/Pexels– Здесь пока могут быть только спекуляции, поскольку темпы оттока и возвращения пока не измерены – прошло слишком мало времени, – говорит Ирина Дежина. – Наряду с сообщениями об оттоке появляются и сведения о возвращении уехавших, видимо, из числа «пережидавших». Всегда есть некое соотношение между выталкивающими (из страны) и сдерживающими (за рубежом) факторами. В том числе достаточно остро будет стоять вопрос о трудоустройстве по специальности за рубежом, поскольку рынок труда в сфере науки перенасыщен выпускниками аспирантур со степенью PhD. Эмигранты становятся конкурентами внутренним кадрам, и преимущества в общем случае не на них стороне.
По словам эксперта, сегодня предпочтение будет отдаваться специалистам из Украины, а не России. Поскольку обычно исследователи уезжают не для того, чтобы за рубежом перейти на низкоквалифицированные работы за пределами научного сектора, то в их отношении сейчас действует немало факторов сдерживания.
– Мы все понимаем, что переживаемые нами сейчас события дадут очень длинный «хвост», даже если закончатся очень скоро, – говорит Дмитрий Баюк. – А вот предсказать, каков будет этот «хвост», не возьмусь.
