Фото: Сандурская Софья/АГН «Москва»
Максим Петрушин, врач анестезиолог-реаниматолог, он заведует соответствующим отделением в самой крупной областной клинической больнице Тверской области. Когда началась пандемия, Максим стал одним из первых врачей в регионе, кто начал лечить ковидных больных.
– Что сейчас происходит с ковидом? Почему мы о нем забыли? Ведь он, мне кажется, о нас не забыл, судя по тому, что в Китае началось опять.
– Мы, на самом деле, ждем, что будет дальше, как будут развиваться события. Там пока непонятная ситуация. Вполне возможно там остался омикрон, который отличается от предыдущих штаммов тем, что он высоко вирулентен (заразен – прим. ред.). Но до конца данные пока не понятны. Количество заболевших может увеличиваться. Но здесь нам важно не только количество заболевших, а именно та группа, которая тяжело заболела, и те пациенты, которые попадут в госпитали, в частности, в отделение реанимации и интенсивной терапии. Это самая тяжелая категория пациентов, которая требует лечения самой высокой затратности и имеет наиболее высокий риск летального исхода. Вот это, конечно, страшно. Потому что при дельте мы видели огромное количество тяжелых дистресс-синдромов, а при омикроне заболеваемость была тотальная, но болели, как ОРВИ.
Максим Петрушин. Фото: окб-тверь.рфСейчас мы понимаем, что вирус SARS-CoV-2 – это РНК-содержащий вирус, который проникает в клетки. Он проникает через так называемые АПФ-рецепторы. АПФ-рецепторы находятся в лёгких, в печени, в головном мозге – везде. Сейчас заканчивается пандемия и я надеюсь, что она придёт к управляемому сценарию. Но мы столкнулись с таким явлением, как постковидный синдром. Синдром – это такое состояние, когда у человека симптоматика ковида длится четыре – шесть недель. И так как я уже сказал, что ковид поражает печень, лёгкие, почки, то через какое-то время у человека обостряются все хронические заболевания. Есть данные по людям, которые перенесли тяжёлую форму SARS-CoV-2 в Соединённых Штатах Америки. Из них вернулось в больницу порядка 26% и 30% из них погибло. То есть всё только начинается.
– А сейчас есть тяжёлые больные?
– У нас сейчас практически все ковидные госпиталя закрыты. Осталось действовать только два – на базе детской областной больницы и областной больницы. У нас было в период при дельте – 64 пациента в реанимации, сегодня на утро – 24. То есть идёт на снижение. Но это в основном пациенты не с тяжёлым дистресс-синдромом, а с хронической патологией: онкологической, онкогематологической.
– По итогам пандемийных лет есть какие-то радикальные изменения в тверской медицине, ну хотя бы в Твери, которые вы могли бы обозначить. Они могут быть положительные, отрицательные, любые.
– В целом сдвиги я вижу положительные. Я сам реаниматолог. Мы работаем не только с помощью рук, головы и ног. Нам необходимо оборудование. Мы сейчас говорим с микрофоном, нам нужны мониторы, аппараты ИВЛ, искусственные почки. Зачастую раньше этого у нас не было. Покупалось медленно, не всегда то, что хотелось. Сейчас мы полностью укомплектовались. То есть оборудование, кадры. У меня выросло прекраснейшее поколение ребят, которые высоко замотивированы, у которых появились колоссальнейший опыт работы с пациентами, колоссальнейший опыт манипуляций, поэтому сдвиги я вижу положительные. Мы закупили тяжёлое оборудование, оснастили, отремонтировали больницы, установили компьютерные томографы, отучили множество ребят на дополнительные специальности – эндоскопистов, врачей ультразвуковой диагностики. Был дефицит специалистов. Сейчас мы поучили. Социальный рейтинг вырос. И поэтому желающих пойти в здравоохранение стало гораздо больше.
Фото: Ульяна Бойкова/окб-тверь.рф– Почему у нас население не знает, как лечиться и начинает это делать по интернету?
– В этом, наверное, виноваты все. Отчасти я беру на себя и вину медицинских работников. Потому что в своё время, когда мы учились, было очень важно так называемое эпидпросвещение. Сейчас много каналов информации. Но, к сожалению, все-таки необходимо иметь какое-то базовое медицинское образование, чтобы уметь это фильтровать. С появлением ковида в нашей стране неожиданно все стали вирусологами и иммунологами. Конечно, нам надо более плотно работать с населением. Но с другой стороны и население должно более ответственно относиться к своему здоровью. Понимаете, в чем отличие нашего подхода к здравоохранению от, например, американского? Там, если ты выпиваешь алкоголь постоянно, не соблюдаешь рекомендации, ты лишаешься медицинской страховки. Либо лишаешься, либо твоя страховка становится очень дорогой. У нас же чувства ответственности пациента перед врачом, к сожалению, нет. Это тоже нам надо прививать. Потому что, на самом деле, ребята, мы должны понимать, что это наше здоровье, за своё здоровье мы отвечаем в первую очередь сами.
– Прививаться или всё-таки нет?
– Прививаться. Я первый человек в Тверской области, который привился. У меня прививка была 001. Это был октябрь или ноябрь 20-го года. В Тверь пришла первая партия двухдозного Спутника. Нам сказали: «Нужны добровольцы привиться». И нас первые пять человек поехало.
– Прежде, чем мы сели с Вами за этот стол, я изучил Ваш медиаслед. Посмотрел где и что вы говорили. У Вас есть несколько пиков популярности. Один был как раз связан с пандемией, а второй с Вашей командировкой в прифронтовую зону. Расскажите, пожалуйста, как это вообще получилось.
– 24 февраля – я всегда шучу, говоря: «Началась новая пандемия». И мы понимаем, что как было в ковид, происходит и сейчас – массово поступают пострадавшие. Любое ЧС, любая война, спецоперация – мы сталкиваемся с большим поступлением пациентов, больше, чем в мирное время. Зачастую нам не хватает рук: не хватает персонала врачебного, среднего. И мы понимаем, что люди там также столкнулись с дефицитом. У нас было желание помочь ребятам, которые там находятся на передовой. Абсолютно личное желание. Никаких приказов не было, даже наоборот, нас и руководство, и все максимально отговаривали. Потому что никто не хотел брать на себя никакую ответственность. Потому что, действительно, можно было погибнуть. Мы собрались, организовалась наша команда. Мы с ребятами давно знакомы, больше 15 лет, со всеми работали вместе, все друг друга прекрасно знаем, доверяем. Собрались, договорились. Здесь нам помощь оказала «Единая Россия». На удивление, она занимается логистикой врачей-добровольцев в Луганск, на Донбасс. Здесь не желание заработать денег. Есть понятия «волонтёрство» и «добровольчество».
– Это спасение жизни.
– Конечно. Меня всю жизнь учили спасать человеческие жизни. Для этого я учился, тренировался, такое моё предназначение в жизни. Я понимаю, что там я нужен. Тут вопрос «ехать – не ехать» не стоял. Как попали? Наша медицинская сфера, сообщество очень тесное. У меня знакомые из Рязани поехали туда. Они дали контакт. Связались и поехали. Т.е. нет призывов для врачей туда ехать. Это сугубо личное желание.
На перевязке в детской республиканской больнице Луганска. Фото: Максим Захаров/РИА НовостиМы были там 2 недели. Вернулись в конце апреля. Были в Луганске. В больницах, не в военных госпиталях, а в больницах системы здравоохранения Луганской Народной республики. Наша группа ребят хирургов находилась в Первомайской больнице. Мы приехали с места в карьер, познакомились. Понятно, что работают местные врачи: где-то без отпусков, сутки через сутки, где-то по несколько суток подряд. Люди начали уставать, где-то просто не хватает рук ночью подменить. Поэтому сразу пошли работать в операционную.
С чем мы столкнулись – это тяжёлая минно-взрывная травма, тяжёлые пациенты, которыми надо заниматься. Гражданские, военные, ВСУ – всем оказывается помощь.
– Известно, что потом было с ребятами с той стороны?
– Потом по излечению, я так понимаю, полиция занимается ими. Но помощь оказывается без разницы. Пациент есть пациент. А в дальнейшем чем он занимался, где он занимался – это уже не наше дело.
– А почему 2 недели?
– Мы же поехали в свой отпуск, а здесь тоже работа. У всех семьи. Все переживали очень сильно. У меня супруга узнала, что я еду в Луганск на перроне. Я ей говорил, что еду в Ростов по линии медицины катастроф, чтобы не переживала. Мы встречаемся с Лёшкой Хохловым, он хирург. А он тащит баулы – мечта челнока. Я говорю: «Леш, зачем?». Он говорит: «А мне племяннику надо передать в Донецке». У меня супруга спрашивает: «Максим, какой Донецк?» И хорошо тут подъехала Ласточка.
– Как она вас встретила потом?
– Хорошо. У нас были сложные разговоры. Лишь бы вернулся, и она сказала, что гордится. Если честно, я не хочу касаться политики. Мне не стыдно, я считаю, надо помогать. Это мой врачебный долг. Тяжело? Тяжело. Помощь нужна? Нужна. Бесплатно? Ну и Бог-то с ним, что бесплатно. Я получил благодарность из Луганска. Считаю, этот самое большое мое достижение, такая благодарность. Орден и вот эта благодарность. Я ее поставил так, что каждый день ее вижу. Мы сейчас собрали гуманитарную помощь, отправили ребятам. Периодически я созванивался с заведующим анестезиологии. Гуманитарка пришла. Он говорит: «Ребята, вы дали нам надежду. Мы все воспряли духом». Вы знаете, удовольствие от этого получаешь. То есть ты живешь не просто так. Ты что-то приносишь, какую-то пользу, ты не пустое место. Это очень важно.
Максим Петрушин признался, что хотел бы написать мемуары о первых месяцах пандемии. Как за считанные дни больницу переоборудовали, как все силы были брошены на переоснащение клиник в госпитали. Он уверен, что сейчас при угрозе распространения любой новой инфекции система здравоохранения готова моментально снова развернуть госпитали и начать принимать людей. И, возвращаясь к вопросу о том, как не попасть в реанимацию, врач говорит о соблюдении правил. Простых и всем известных: начиная от ПДД, заканчивая ЗОЖем. Да, да. Сон, физическая активность, сбалансированное питание, отказ от алкоголя и соблюдение рекомендаций врача, если он что-то назначил. А волшебной таблетки пока нет. Пока.
Подробнее о том, что Максим Петрушин думает о существующей системе здравоохранения и возможностях её реформирования, о дефиците медработников и оплате труда врача – слушайте в полной версии подкаста «Днесь».
