Образовательные власти РФ, решив, что в ней всё обустроено, обратили свой взор к Мелитополю. Произнесены были вполне предсказуемые вещи, которые ещё раз подтвердили мою старую мысль: наблюдателю современной школы РФ можно спокойно спать и ни о чем не думать. Будем продолжать пользоваться этой паузой (а она, по всей видимости, затянется) и обращаться к повестке, лишённой актуальности.
В своё время я разместил на сайте статью под заголовком «За что я не люблю “русский язык и литературу”». Теперь – в совершенно противоположном ключе – есть желание рассказать о другом предмете. Разумеется, именно о школьном предмете, поскольку для автора этих строк изъятие латыни из списка его познаний и возможностей означало бы смертельную катастрофу.
Зачем нужна латынь?
Сначала я хотел бы уточнить, что значит «нужна»? Если речь идёт о необходимости, то не нужна, конечно: без неё можно обойтись. Обойтись, впрочем, можно без чего угодно, землянка и огород с картошкой вполне достаточны для поддержания жизни. Вопрос в данном отношении может и должен быть поставлен совершенно иначе: во-первых, что и кому может дать латинский язык как школьный предмет, во-вторых, если он приносит пользу, то есть ли способы получить тот же эффект меньшими силами. Постараемся ответить на эти два вопроса. Сразу скажем, чего латинский язык не может сделать в принципе: превратить дурака в умного человека.
Для начала перечислим те цели, которые обычно указываются для преподавания латинского языка. Это интеллектуальный тренажёр, ключ к очень богатой культуре высокой степени совершенства, хорошая стартовая площадка и подспорье для практического изучения романских языков (а заодно английского, который во многом относится к романским по лексическому составу), источник сведений по научной терминологии (отдельный вопрос – медицинская латынь) и – я слышал об этом, если мне не изменяет память, только от выдающегося филолога Ю. А. Шичалина – латинский язык нужно изучать потому, что это язык древней церкви. Здесь же остановимся и на основном аргументе противников латыни как школьного предмета: когда-то она была языком науки, теперь эту роль играет не она, и поскольку все рассуждения о ее интеллектуальной и эстетической питательности малонаучны, то её преподавание представляет собой очевидный архаизм.
Юрий Анатольевич Шичалин. Фото: pstgu.ruДолжен сразу сказать: все аргументы, кроме первых двух, вдохновить меня не были бы в состоянии. Да, многие явления, скажем, во французском языке непонятны без латыни, но если задача изучения истории языка не стоит, проще изучить один французский. Латынь приобретёт практический смысл, как мне кажется, на третьем романском языке. Точно так же, где бы мы ни рассматривали благородный язык римлян как вспомогательное средство, само по себе оно стоит таких трудозатрат, что пользой от него они не окупятся. Полагаю, что если латынь не является самоцелью, изучать её не стоит, и об эстетическом аспекте ограничусь словами кн. П. А. Вяземского, сожалевшего, что Гораций в оригинале ему недоступен: «Я целый день его читаю и плачу, что не выучился читать его в подлиннике. Читать его во французских переводах точно то же, что судить о прелестях красавицы по её трупу: видишь черты, правильность красоты, но где эта свежесть, где взгляд, где улыбка, не подлежащие кисти живописца (а что иное переводчик?), каково ни есть его искусство?»
Тут в скобках напрашивается и один из ответов на вопрос, кому именно нужен этот язык. Если вы интересуетесь интеллектуальной жизнью Европы до XVII в. включительно (к XVIII в. это тоже относится, но в меньшей степени, к XIX в. очень эпизодически), вам нужна латынь для чтения в оригинале громадного количества документов и памятников, которые никогда на новые языки переведены не будут. Всем, наверно, памятен казус Мединского, который неоднократно попадал впросак из-за того, что читал свои памятники в переводах (https://www.dissernet.org/publications/vak_ec_medinsky.htm). Но наряду с теми, чьи научные интересы лежат в области античной культуры, необходимости в изучении латыни ни у кого нет. Ну и ещё – когда-то я для практических целей написал одну рекомендацию от противного. Приведу её здесь, хотя она имеет более узкий смысл и предполагает изучение не одной только латыни.
Кому не нужна латынь?
Кому ни в коем случае не стоит изучать древние языки и поступать на классическое отделение филологического факультета МГУ?
– Тем, кому кажется, что новое лучше старого уже потому, что оно новое.
– Тем, кто думает, что учиться нужно прежде всего практически полезным вещам, которые могут пригодиться в жизни.
– Тем, кто признает, что большинство всегда право и нужно ориентироваться на его мнение. Да, пожалуй, всем, кто решающее значение придаёт оценкам окружающих.
– Тем, для кого успех – главное в жизни.
– Тем, кто не в состоянии учиться, если учиться неинтересно.
– Тем, кто с удовольствием изучает иностранный язык, чтобы общаться на нём, но никогда на нём не читает.
– Тем, кто за равноправие различных мнений и интерпретаций и за равное уважение к ним.
– Тем, для кого на вкус и цвет товарища нет.
Cочинение Гая Юлия Цезаря «Записки о Галльской войне». Фото: общественное достояние– Тем, кто думает, что для формулировки любой мысли достаточно пятнадцати слов.
– Тем, кому тяжело изучать английский язык, потому что у него слишком сложная грамматика.
– Тем, для кого телевизор или социальные сети – непреодолимый соблазн.
– Тем, кто не в состоянии перемножить в уме два двузначных числа.
Если вы не относитесь ни к одной из этих категорий, следует задать себе вопрос о памяти (запоминать придётся много), способностях (древние языки достаточно сложны и требуют постоянного и значительного интеллектуального напряжения) и трудоспособности (классическое образование, конечно, представляет собой прекрасный способ закалять волю, но для этого нужна уже закалённая воля). И положительный ответ на эти вопросы даёт вам возможность познакомиться – в том числе и на собственном опыте – с тем, что представляют собой классическое образование и классическая филология.
Мнения Ф. Ф. Зелинского
Имеет смысл обратиться к одному из самых глубоких русских специалистов по школьному вопросу и великому стороннику классического образования – Ф. Ф. Зелинскому (Древний мир и мы. Лекции 2 и 3). Интеллектуальное значение древних языков, по его мнению, заключается в первую очередь в методе их усвоения. Новые языки усваиваются методом ассоциации, древние – апперцепции. Второй означает сознательное усвоение организма языка, его грамматических структур. Полезнее всего те языки, которые «1) в своём организме дают наиболее пищи уму, и 2) по своим психологическим свойствам являются наиболее желательным дополнением к родному языку». По мнению Зелинского, латынь и русский противоположны по своим качествам: русский наиболее сенсуалистический (что, напр., сказывается в развитии глагольного вида, отражающего непосредственное впечатление), латынь – наиболее интеллектуалистический (здесь работает система времён и наклонений, т. е. память и рефлексия).
Затем латинский язык прозрачен и не имеет проблем с произношением. Его грамматический строй имеет лишь немногие исключения. Добавлю от себя: латинский язык – единственный школьный предмет, поддерживающий равновесие между умом и памятью, между «зубрить» и «думать»; математика имеет сильный перекос в сторону «думать», новые языки, история и естественные науки – в сторону «зубрить».
Зелинский довольно подробно говорит о преимуществах лексики древних языков, позволяющей глубоко проникнуть в национальную психологию; я на этом останавливаться не буду. Дальше идёт синтаксис. Русский язык сравнительно аграмматичен (пример Зелинского – «у меня нет денег» – где здесь подлежащее, где сказуемое?). Можно ли обойтись без грамматики? Можно, но грамматика есть логика; а русский язык «легче оценить с психологической, чем с логической точки зрения». Грамматичность древних языков заставляет проходить грамматику именно на них. При переводе осуществляется эмансипация смысла от слов, что является необходимой предпосылкой философского мышления. Пример Зелинского в данном случае – Hannibalem conspecta moenia ab oppugnanda Neapoli deterruerunt с литературным переводом «Вид стен удержал Аннибала от осады Неаполя» и дословным «Увиденные стены удержали Аннибала от имеющего быть осаждённым Неаполя». Исходя из грамматических возможностей русского языка, по мнению Зелинского, латынь должна стать его естественной стилистической наставницей.
Фаддей Зелинский. Фото: общественное достояниеКак это работает
Но довольно авторитетов. На одном примере я попытаюсь показать, что представляет собой латинский язык в качестве интеллектуального тренажёра.
Возьмём для примера такую короткую фразу (это стихотворная строка, но в данном случае этот факт не даёт нам никакой информации). Это сентенция Публилия Сира. Amici vitia si feras, facias tua.
Синтаксис в латыни достаточно свободный. Подлежащего легко может не быть. Для начала составим список слов с их возможными грамматическими значениями.
1. Amici. Это может быть родительным падежом единственного числа или именительным множественного слова amicus «друг» (это слово может быть ещё и прилагательным «дружественный», и тут прибавляются те же формы в мужском роде и только первая – в среднем); всего получается пять возможностей.
Сразу оговорюсь: для прилагательного годится реплика из «Недоросля», оно должно быть к чему-то приложено. Здесь приложить не к чему; это видно хорошо, потому что прилагательное согласовано по всем признакам с тем, к чему оно приложено, а здесь этих форм больше нет. Потому остаётся две возможности.
2. Vitia – слово среднего рода «порок» во множественном числе. Возможны именительный или винительный падеж; теоретически ещё и звательный, но это такая редкость, что можно не рассматривать; если мы упрёмся в тупик и начнём разматывать обратно, мы вспомним об этой возможности – ненулевой, но очень маловероятной.
3. Si. Единственное слово, которое не даёт нам морфологических проблем. Союз «если».
4. Feras – либо конъюнктив во втором лице единственного числа настоящего времени глагола fero (это глагол многозначный – основные полюса «нести» и «переносить, терпеть»), либо винительный падеж множественного числа от слова fera – «дикий зверь». Есть ещё теоретическая возможность для прилагательного «дикий», но её – по тем же причинам, что и для amicus, – устраним.
5. Facias – второе однозначное слово. Это та же форма, что была указана для глагола fero.
6. Tua – местоимение tuus «твой», причём здесь возможны четыре случая: средний род, множественное число, именительный или винительный падеж, или женский род, единственное число, именительный или отложительный падеж (последний представляет собой комбинацию местного, творительного и собственно отложительного («откуда?»).
Итак, количество грамматических комбинаций равно 2 х 2 х 1 х 2 х 1 х 4, т. е. 32. Но у нас нет возможности проверять все. Пусть мы проделали бы это и нашли удовлетворительный результат, на латыни много текстов, а наша жизнь не бесконечна. Что тут можно сделать? И в скобках отметим: сама по себе эта множественность показывает, что «слово за слово» переводить не получится, что с этой фразой ничего нельзя сделать, не поняв её структуру.
Надпись на латыни в Колизее в Риме. Фото: Wknight94/WikipediaСначала попробуем ухватиться за однозначные элементы, учитывая, что в центре фразы – сказуемое. И нам в этом отношении повезло. Союз «если» говорит нам, что здесь есть условное придаточное предложение, т. е. с большой вероятностью в структуре два глагола. Один у нас есть – «ты сделал бы», на роль второго глагола только один кандидат. Таким образом, мы получаем хребет: «если бы ты носил/терпел, ты сделал бы».
Этот удачный удар позволяет нам, так сказать, сокрушить оборону врага. У нас уже есть подразумеваемое подлежащее – «ты», и в главном, и в придаточном предложении. Это позволяет уже не рассматривать варианты с именительными падежами – они все во множественном числе, что не совмещается с подлежащим «ты», и почти все слова получают однозначную грамматическую интерпретацию: «друга пороки если бы ты нёс/терпел, ты бы сделал…» Сделаем предположение, что для последнего слова женский род неприменим: твой – скорее прилагательное, и здесь его приложить не к чему. Даже если это существительное, исходя из версии, что текст имеет смысл и что за этим смыслом мы можем не лазить за его пределы, хотя это можно предположить с некоторой осторожностью. Тогда tua оказывается винительным падежом среднего рода во множественном числе (о невозможности именительного я уже говорил). Тогда у нас получается следующее: «друга пороки если бы ты нёс/терпел, ты бы сделал твои». Некоторая догадливость в сочетании со стилистической правкой и знанием, что именная часть сказуемого (в отличие от русского языка) всегда согласуется с подлежащим даёт нам возможность (с двумя значениями глагола есть возможность испробовать оба) прийти к окончательному варианту: «если бы ты стал терпеть пороки друга, ты бы сделал их своими». Если мы прибавим к этому, что латынь различает с помощью времён конъюнктива возможность и невозможность, а у русского такой функции нет, то нужно подчеркнуть, что речь здесь идёт о возможном.
Это, как видит читатель, сложная задача, но по характеру она не математическая. Такого рода задачи как интеллектуальный тренажёр очень хорошо дополняют математику. И к числу педагогических достоинств относится и то обстоятельство, что они в разных комбинациях возникают естественным образом и точно так же дают повод для частого повторения – главного инструмента педагогики.
Эти особенности латыни придают ей в моих глазах весьма высокую педагогическую ценность.
