Именно война 1812 года, как считают русские историки, и породила русскую нацию – мощную и объединяющую все сословия идею. В имперский период нашей истории именно Отечественная война 1812 года и жертвенное сожжение Москвы стали настоящим государствообразующим мифом – именно на них основывалось и русское национальное самосознание.
После Отечественной войны 1812 года в России появилась и мемуарная литература. Потому что русским людям очень хотелось разобраться в главных вопросах этой войны. Собирался ли Александр I незадолго до неё напасть на Наполеона? Почему французские солдаты и офицеры, которых в России считали носителями самой продвинутой мировой культуры, вдруг проявили себя с самой гнусной стороны – прежде всего по отношению к мирным жителям? Почему наша русская армия отступала до самой Москвы? И кто на самом деле сжёг первопрестольную столицу?
Сегодня «Стол» решил опубликовать фрагменты этих самых первых русских мемуаров, чтобы понять, как Отечественная война воспринималась глазами современников.
* * *
Николай Дурново, адъютант князя П.М. Волконского, начальника штаба Александра I
12 июня (все даты даны по старому стилю. – Авт.) Весь день разговоры о французах, из этого больше не делают тайны. Утверждают, что они скоро переправятся через Неман у Ковно. Борьба начинается. Пришло время для каждого русского доказать свою любовь к Родине.
13 июня. Я был ещё в постели, когда Александр Муравьёв пришёл мне объявить, что французы перешли через нашу границу в количестве пятисот тысяч человек. Не будучи в состоянии противопоставить им такое же количество людей, мы вынуждены отступать в глубь страны. Вот почему мы изменили диспозицию нашего военного министра Барклая-де-Толли. Говорят, что он будет сменён, но эта новость требует подтверждения. Я отправился к князю Волконскому, который приказал мне быть готовым покинуть Вильно ночью. Весь день мы делали приготовления. Говорят, что город будет взят штурмом. Приходят, уходят, рассуждают, и никто не понимает друг друга. Генерал-адъютант и министр полиции Балашов отправился на переговоры с Наполеоном. Михаил Орлов его сопровождает в качестве адъютанта. Вечером за мной прислал князь и приказал взять под арест нашего гравера, который ему написал дерзкое письмо. Только в полночь я вернулся к себе домой отдохнуть.
14 июня. В три часа утра я покинул Вильно вместе с полковником Селявиным и многими другими офицерами Главного штаба. Император и князь выехали ночью. В нескольких верстах от города лошадь меня понесла и сбросила на землю. Дурное предзнаменование в начале кампании... Французы вошли в Вильно. Русские сожгли мост через реку. Мой слуга пропал вместе с двумя моими лошадьми и со всем багажом. Надо сказать, это довольно неприятное начало войны.
19 июня. Утро прошло в ожидании императора. Он прибыл в пять часов вечера, но не остановился в Давгелишках, а продолжал, вместе с князем Волконским, путь к Видзам. Мы также сели на лошадей и к вечеру прибыли в Видзы, где нам были приготовлены квартиры. Привели много французских пленных. Я их вижу в первый раз…
Пётр Михайлович Волконский. Фото: Государственный Эрмитаж1 августа. Сразу же по прибытии в Петербург был вынужден отправиться в канцелярию князя. В настоящее время мы делаем карту Смоленской губернии. Обед у графини Зубовой. По возвращении домой я отправился к господину Резимонту. Лёг в постель очень поздно...
3 сентября. В то время как я работал, князь Волконский приготовил мне самый приятный сюрприз. Он объявил мне, что посылает меня в армию с картой Московской губернии, которую я должен передать генералу Вистицкому. В настоящее время это удовлетворяет мои желания. Я снова возвращаюсь на поле чести...
С 7 по 19 августа. Со мной не приключилось ничего примечательного до Твери. Въехав в этот город, я увидел много полков, которые шли мне навстречу. Это губернское ополчение. Им командует князь Шаховской, некогда чиновник дирекции Петербургских театров. Теперь весь свет устремился на военную службу.
Я продолжил свой путь к Клину, но дальше не смог проехать, так как барон Винценгероде со своим русским отрядом находится в Песках, а неприятель завладел Москвой. Эта древняя столица двести лет жила в совершенном спокойствии и вот теперь взята ненасытным Наполеоном. Говорят, что он обратил её в пепел. Он вошёл в Москву 2 сентября под барабанный бой и с развёрнутыми знаменами. Главнокомандующий армиями уступил её без боя. Я ничего не мог понять. Куда же девалась храбрость наших славян? Неужели они забыли своих предков?
В городе Ярославле сейчас живёт великая княгиня Екатерина со своим мужем принцем Георгием Ольденбургским. Меня накормили отвратительным обедом в трактире, который достоин названия кабака. На одной из станций около Ярославля я с удивлением увидел князя Волконского. Он ехал по поручению императора к действующей армии. Мы проделали вместе путь до Ростова.
Наконец прибыл в Главную квартиру в деревне Богородское. Я немедленно передал свои письма генералу Беннигсену. Его сиятельство принял меня со всей свойственной ему добротой и обещал оставить меня при себе. Я был в восторге, так как это превосходный генерал и, как говорят, хорош в бою. С превеликой радостью встретился со своими товарищами и прежде всего со Щербининым. В настоящее время я квартирую вместе со своим дядей Демидовым, который придан генералу Беннигсену...
Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Фото: Государственный ЭрмитажМы провели вечер очень весело, пили пунш и пели. Лагерная жизнь мне нравится. Я люблю эту всеобщую деятельность, которая здесь царит постоянно.
* * *
Князь Василий Васильевич Вяземский, командир 13-го егерского полка
1 июля. О точном числе неприятеля ещё неизвестно... Помещики все бегут, всякой день проходит множество экипажей и фур. Это, правду сказать, наводит уныние, и каково же хозяину? Оставить дом, всё хозяйство, неубранный хлеб под присмотр наших или неприятельских войск... В армии нашей все удивляются и не могут отгадать манёвра и методы, которую принял государь – начать войну отступлением, пустить неприятеля в край. Всё это загадка.
10 июля. Главный корпус армии выступил из Ковеля в 2 часа пополудни и прибыл к местечку Несухоеже в 10 часов утра. Дорога была весьма разбита.
Австрийские гусары сорвали пикет в отряде Милисино.
Земля терпит, но неприятель ещё и контрибуции берёт.
У нас в армии начались распры. Каменский поссорился с Тормасовым.
Изрядное начало!!
Погода жаркая.
15 июля. В 7 часов утра корпус выступил к Кобрину. В 8 часов подошёл к Кобрину наш авангард и нашёл неприятеля в Кобрине, коего было до 5000 солдат и 8 пушек. Войска сии были саксонцы, под командою генерала Клингеля. Генерал-майор Чаплиц, командовавший нашим авангардом, напал на неприятельскую кавалерию, часть оной бежала в местечко, а часть малая в лес; а 13-му егерскому полку приказал атаковать пехоту саксонскую. Сей полк храбро сражался более двух часов. В нём было до 900 человек и две пушки. Саксонцы имели против сего полка более 3000 человек и 8 пушек.
У неприятеля взято 8 пушек, 4 знамя, генерал 1, штаб- и обер-офицеров 53, рядовых 2500, множество лошадей и оружия. Убитыми неприятель потерял до 1300 человек. С нашей стороны убито два офицера, 10 офицеров ранено; до 100 убитых рядовых и до ста раненых. Полк мой отличил себя, но я не имел щастия участвовать в победе сей.
Зачем саксонцы не ретировались, к чему оборонялись в местечке, где всё строение деревянное, что он хотел сделать славного? Глупо!! Глуписсимо! Ретировавшись к лесу, нанёс бы больший вред нашему авангарду и хорошо бы отретировался. Мы не могли его преследовать, у нас пехота до того была утомлена, что у меня в дивизии 6 человек умерли от усталости и более 300 разбросано было на дороге.
Французы атакуют. Русская кампания 1812 года. Фото: общественное достояниеНаши транспорты приотстали. Магазейнов впереди нет.
Солдаты имеют много мяса, досталось и водки. В овсе терпим нужду.
Неприятель уже учредил здесь своё правление, наши войска здесь терпели с весны, а неприятельские нашли всё. Вот плоды нашей доброты!
Земля опустошается, всё здесь стонет.
Погода хорошая.
Какая ужасная картина, когда я обходил местечко. Всё в пламени, жены, девушки в одних рубашках, дети, все бегут и ищут спасения; сражение в пожаре, быстрое движение войск, раскиданные неприятелем обозы, ревущий и бегущий скот по полю, пыль затмила солнце, ужас повсюду...
* * *
Князь Дмитрий Михайлович Волконский, генерал-лейтенант в отставке
27 июня был я поутру у графа Фед. Вас. Растопчина, видал там князя Дмит. Ив. Лобанова, много говорили мы о вступлении французов в наши границы, перейдя Неман. Я предложил себя Ростопчину на служение, буде могу быть полезен куда. Он, любя меня, весьма охотно взялся и даже предлагал сам формировать здесь полки.
В Москве много говорят о ретираде нашей армии, даже до Двины, куда уже французы подошли, по известию, к местечку Дисна. Англичане с флотом своим и со шведскими и десантными войсками уже в Балтике, поставили телеграф в Риге, дабы, судя по движению неприятеля, сделать высадку войск.
1 августа поутру от полиции принесли указ городу Москве о предстоящей опасности и о скорейшем вооружении всякого звания людей. Сие известие всех поразило и произвело даже в народе самые неприятные толки. Вместе с сим узнали, что и государь едет сюда из армии. Все же сии известия привёз сюда ген.-адъютант князь Трубецкой. Я тотчас поехал к Ростопчину, узнал, что государь будет к вечеру в Кремлёвской дворец, но что наши армии ничего не потеряли и баталии не было; не менее всё встревожено в городе. Вечер весь до 9 час. множество нас и народу дожидались государя, но узнав, что он будет только на другой день, все разъехались, он приехал в ночь, а 12-го поутру я поехал во дворец. Государь был на молебне в Соборе. Народу стечение ужасное, кричали «Ура» и теснились смотреть.
Дмитрий Михайлович Волконский. Фото: Рыбинский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедникЯ с ним говорил наедине; начальные меры, кажется, были неудобны, растянуты войска и далеко ретировались, неприятель пробрался к Орше и приблизился к Смоленску, но с малою частию, и отступил, но силы его превосходны, и, кажется, он явно намерен идти на Москву. Многие уже испугались, приехали из деревень, а из армии множество обозов воротились, порох даже из Смоленска привезли сюда.
25 августа приехал я один в Москву. Ожидали государя, но никто наверное не знает. Ожидают подтверждение победы, о коей сказали, будто убито до 17 тысяч и в плену 13 тысяч. Сказывают, неприятель уже в Витебске, что даже знатные части сдаются от недостатка провианта.
28 августа. Объявлена только победа г-фа Вильденштейна над маршалом Удино близ Себежа. Также говорят, что неприятель начал отступать к Минску, что и вероятно, потому что Тормасов с армией у него в тылу идёт к Вильне разбить тамошний Сейм и сбор людей.
11 сентября. Узнал я, что Смоленск взят, тотчас послал в Москву Порошкова, с ним уже подробно описывают, что точно наши были атакованы и Смоленск сожгли и потеряли.
14 сентября. Варинька и весь дом переехали в Москву из подмосковного имения. Я велел купить телеги, велел взять 20 крестьянских лошадей и укладывать всё серебро и лучшие вещи. Таким образом изготовил всех к отправлению в Иловну.
19 сентября. Было объявлено, чтобы желающие покупали оружие, а наши войска отступили уже к Вязьме. Кутузов уже приехал и принял команду. Все винят Барклая и отчаиваются. Из Москвы множество выезжают, и все в страхе, что все дома будут жечь.
22 сентября. Велел я изготовить обоз и укладывать, дабы завтра отправляться всем. Отправлены казённые сокровища, Оружейная и Грановитая палаты, банки, архив иностр. дел, и множество выезжают. Правительство, успокаивая народ, объявило, что сделан шар, которой полетит, на нём до 50 человек людей, и с него будут поражать неприятеля.
Михаил Богданович Барклай-де-Толли. Фото: Портретная галерея русских деятелей23 сентября. Поехал обоз на 7 подводах, а после обеда отправилась и жена с сестрою и прочими. Поехали на Углич, в Иловну.
Растопчин афишкою клич кликнул, но никто не прибыл на Поклонную гору для защиты Москвы. В армии офицеров очень мало, о чём и Барклай мне говорил, и очень беспорядочно войска идут.
Вечером приехал я в армию на Фили, узнал, что князь Кутузов приглашал некоторых генералов на совещание, что делать, ибо на Поклонной горе драться нельзя, а неприятель послал в обход на Москву. Барклай предложил первой, чтобы отступить всей армии по Рязанской дороге через Москву. Остерман неожиданно был того же мнения против Бенигсена и многих.
Все были поражены поспешностью решения оставить Москву. Армии всей велено в ночь проходить Москву, не дав ни единого сражения, что обещали жителям.
Итак, город без полиции, наполнен мародёрами, кои все начали грабить, разбили все кабаки и лавки, перепились пьяные, народ в отчаянии защищает себя, и повсюду начались грабительства от своих.
В таком ужасном положении едва успел выехать из городу за заставу. Тут уже кучами столпился народ и повозок тьма заставили всю дорогу, ибо все жители, кто мог, уезжал...
4 сентября. Около полудня началось сражение с авангардом нашим, которой отступил туда, где мы ночевали. Тут принуждены были сжечь барки (на Москве-реке. – Авт.), множество пороху и свинцу потопили, а вещи сожгли.
Потери Москвы неисчислимы. Пушек много осталось, ружей, сабель и всего в арсенале.
С самой ретирады нашей начался пожар в Москве, и пылающие колонны огненные даже видны от нас. Ужасное сие позорище ежечасно перед нашими глазами, а паче страшно видеть ночью. Выходящие из Москвы говорят, что повсюду пожары, грабят дома, ломают погреба, пьют, не щадят церквей и образов – словом, всевозможные делаются насилия с женщинами, забирают силою людей на службу и убивают. Горестнее всего слышать, что свои мародёры и казаки вокруг армии грабят и убивают людей: у Платова отнята вся команда, и даже подозревают и войско их в сношениях с неприятелем.
Армия крайне беспорядочна во всех частях, и не токмо ослаблено повиновение во всех, но даже и дух храбрости приметно ослаб с потерею Москвы.
13 сентября. Прибыл в Тулу. Приводили ко мне аптекарского ученика, которой ушёл недавно из Москвы от французов. Рассказывает ужасы о их грабежах... Армия, взойдя, рассеялась по городу, и никто не мог появиться на улице, чтобы не ограбили до рубашки, и заставляли наших ломать строения, вытаскивать вещи и переносить к ним в лагерь за город. Множество побито и по улицам лежат, но и их убивал народ – раненых и больных, иных, говорят, выслали, а многие сгорели. Пожары везде, даже каменные стены разгорались ужасно.
Фото: Музей «Бородинская панорама»* * *
Павел Пущин, капитан лейб-гвардии Семёновского полка
6 и 7 июля. Суббота и воскресенье. Лагерь у Полоцка. Снялись от Соколицы в 3 часа пополудни, шли всю ночь, пришли в Полоцк в 7 часов утра. Дождь шёл всю ночь, переход был очень утомительным, но нам предстояло ещё 3 таких перехода, чтобы опередить французов у Витебска. Отслужили благодарственный молебен по случаю победы, одержанной у Миры Платовым.
В этом сражении, как доносят, уничтожены три полка французской кавалерии. Государь уехал из армии в Москву.
Один артиллерист, желавший служить в кавалерии, дезертировал и записался в один из наших уланских полков; здесь по стрижке волос его уличили, судили в Вильно. Попав в плен как раз по вступлении неприятеля в город, этот молодец, несмотря на предстоящую ему смертную казнь дома, предпочел убежать из плена, явился к генералу Ермолову и чистосердечно ему рассказал все. За такую преданность он был прощён и зачислен в кавалерийский полк, как он того желал.
8 июля. Понедельник. Командир полка полковник Криднер, придерживаясь всегдашней своей привычки быть грубым, наговорил дерзостей одному офицеру нашего батальона, некоему Храповицкому. (Он ему сказал: «Вы перед взводом идёте, как кукла».) Порешив проучить командира, все офицеры батальона постановили отправиться к нему и объявить, чтобы на будущее время он предъявлял какие угодно строгие требования, но чтобы никогда не осмеливался говорить дерзости офицерам. Наш батальонный командир полковник Писарев, узнав о нашем намерении, попросил не идти всем разом, а предоставить ему переговорить с командиром полка. Мы приняли это предложение, и, как только остановились на бивуаке, полковник Писарев отправился к полковнику Криднеру передать всё, что ему было поручено. Полковник Криднер рассвирепел. Он не захотел принять офицеров батальона всех, а потребовал к себе только четырёх ротных командиров: Костомарова, Бринкена, Окунева и меня. Он почти не дал нам говорить, исчерпал всевозможные угрозы, сказал, что его поражает наше неумение обуздать наших офицеров. На это мы ему возразили, что то же самое можем сказать и на его счёт. В заключение он объявил, что даёт нам 24 часа на размышление и по истечении этого срока потребует от нас определённый ответ, на основании которого будет действовать. При выходе из командирской палатки мы были встречены всеми офицерами полка, которые, узнав результат наших переговоров, заявили, что через 24 часа они все явятся повторить командиру то, что утром ему сказал полковник Писарев. В таком настроении мы отправились спать.
10 июля. Среда. Лагерь у Погорелец. Наш корпус находился в пути с 5 часов утра до 3 часов пополудни. Дождь шёл всё время. Этот переход, хотя сравнительно и небольшой, был очень утомителен. Едва мы прибыли на стоянку, приехал верхом великий князь, весь в грязи и промокший, он приказал созвать всех офицеров. Будучи в возбуждённом состоянии, он не дождался, пока все офицеры собрались, и, когда я пришёл, уже начал говорить. Вот подробности этой картины: великий князь сошёл с лошади, которую держали тут же в стороне. Он был окружён офицерами и говорил ровно и спокойно. Полковник Криднер держался в стороне, так же как и лошадь великого князя. Он имел вид пришельца с того света. «Господа, – сказал великий князь в то время, когда я приблизился, – враг в центре государства. Он без боя занял шесть губерний только одним наступлением. Можно ли в такое время возбуждать вопросы личного честолюбия? Помните, что вы должны служить примером армии. Помните, что вы русские дворяне и у вас должна быть только одна мысль, одно стремление – спасти ваше Отечество от той опасности, которая, я от вас не стану скрывать, грозит ему. Первый долг военного – подчиняться, хотя бы дали камень в командиры (при этих словах он взглянул на Криднера, которому, вероятно, не особенно лестно было такое сравнение).
Великий князь успел в это время уже сесть на лошадь, пришпорил и издали крикнул нам: «И для полковника, господа».
Вслед за этим полковник Криднер, подойдя к нам, обратился к полковнику Посникову, старшему после него, со следующими словами: «Полковник, я не желаю больше командовать частью, которая так поступила по отношению ко мне, и передаю вам командование». Все офицеры во главе с полковником Писаревым, старшим после полковника Посникова, обратились к последнему с выражением радости быть под его начальством. Полковник Криднер, успевши отойти всего на несколько шагов, возвратился и объявил полковнику Посникову, что он опять принимает командование для того, чтобы доставить себе удовольствие наказать главных зачинщиков всех козней против него.
14 июля. Воскресенье. Неприятель приближался к Витебску. Бой возобновился с утра. Мы передвинулись на наш левый фланг и остановились в резерве почти против города. Перестрелка шла отчаянная. 4-й корпус сражался всё время в линии. Нам не пришлось ещё вступить в бой. С наступлением ночи бой прекратился, и мы заснули в полной амуниции.
17–19 июля. От среды до пятницы. После двухчасового отдыха ночью со среды на четверг снова двинулись в путь и вступили в Смоленскую губернию. Это центр России, и мы перенесли в него войска. Мы сделали привал в четверг утром, чтобы сварить суп, и в 5 часов дня снова выступили в поход, который продолжали безостановочно до ночи. Мы сделали ещё один привал после часа ночи с четверга на пятницу и снова продолжали путь. Утром нам разрешили ещё один привал, и немного после полудня мы раскинули лагерь, не доходя четыре версты до Смоленска. Можно себе представить, насколько мы были изнурены от голода и усталости вследствие такого форсированного марша. Я очень обрадовался, получив разрешение побывать в Смоленске, где я просидел до зари.
22 и 23 июля. Понедельник и вторник. В лагерях отслужили благодарственный молебен по случаю тезоименитства государыни. Вторая Западная армия князя Багратиона присоединилась к нашей. Мы можем ждать решительных действий. Все мы горим нетерпением сразиться, каждый из нас готов пролить кровь до последней капли, и, если нас хорошо направят, мы причиним неприятелю много вреда. Новый военный закон в нашей армии очень суров; сегодня расстреляли двоих за мародёрство. От каждой роты командировали по одному человеку присутствовать при исполнении казни.
4 августа. Воскресенье. Вместо утренней зари забили тревогу. Сигнал к выступлению – и мы выступили в 9 часов утра. Наш корпус направился к Смоленску и, не доходя до Смоленска 5 верст, своротил влево и раскинул лагерь на дороге к Поречью. Целый день шло сражение у Смоленска, в котором неприятель наступал по дороге от Красного. Мы достигли наших позиций только к 10 часам вечера при лунном свете.
Каротина Петера фон Гесса «Сражение 5 (17) августа 1812 г. под Смоленском». Фото: Государственный Эрмитаж5 августа. Понедельник. Сражение возобновилось с рассветом, бой происходил у городских стен. Дрались ожесточённо. Все части войск постепенно выступили, и к вечеру в резерве остался только наш корпус, стоявший на своих позициях по дороге к Поречью. Интересуясь ходом сражения, я отправился в Смоленск к тому месту, где происходил самый ожесточённый бой. Восхищаясь отвагой и мужеством наших войск, я всё-таки пришёл к печальному заключению, что нам придётся скоро уступить город. Улицы предместья были запружены трупами, меховыми шапками французских гренадёр и разными частями вооружения. Это было наглядное свидетельство того, что неприятель несколько раз врывался в предместье и каждый раз был откинут нашими войсками. Вскоре показался пожар в нескольких частях города и продолжался дольше, нежели самое сражение, которое к ночи прекратилось, но заменилось пушечной стрельбой, не прекращавшейся всю ночь.
6 августа. Вторник. Когда мы проснулись, город весь был в пламени. В 9 часов утра получен приказ отступать.
9 августа. Пятница. Лагерь у Усвятья. Выступив в 9 часов утра, остановились возле Усвятья в огромной долине. Это когда-то было поле сражения, на котором погибло много народа в сражении русских с поляками. Граф Полиньяк спросил одного пленного французского офицера, давно ли он из Франции. «Всего три дня», – ответил тот. Граф изумился, тогда француз повторил: «Конечно, три дня, разве Смоленск не принадлежит Франции?»
* * *
Будочник Арсений Тихонов
Зовут меня Арсений Тихонов, сорока восьми лет от роду. Всю жизнь я служил будочником в Москве. Толки, которые ходят последнее время, верны: город полыхает стараниями русских смельчаков, решивших ценой своей жизни превратить жизнь французской армии в ад. Я говорю это без смущения и даже с гордостью, потому что считаю поджигателей партизанами и спасителями России.
Приготовления начались около девяти часов вечера первого сентября. Тогда граф Ростопчин, получив сообщение светлейшего князя Голенищева-Кутузова об оставлении Москвы, приказал обер-полицмейстеру Петру Ивашкину вывезти из города все пожарные насосы и пожарные команды численностью 2100 человек, чтобы неприятель не смог потушить огонь. Есть в этом доля иронии: в июне губернатор специальным указом запретил москвичам курить на улицах во избежание пожара.
Ночью второго сентября Ростопчин собрал у себя дома на Лубянке несколько горожан и чиновников полиции, которым доверил организацию пожара. Они получили инструкции, тонкости которых мне неизвестны, но главное – с каких районов и домов следует начать жечь. Вместе с другими поджигателями мы ждали возвращения организаторов, это произошло рано утром.
Я «служил» под началом квартального надзирателя Петра Вороненко, мы взялись за работу одними из первых. Утром второго сентября наши отряды принялись поджигать Винный и Мытный дворы, Комиссариат и не успевшие покинуть Москву барки, нагруженные зерном.
Многие москвичи, воодушевлённые нашим примером, сами сжигали свои дома. Целая улица с каретными лавками пылала стараниями их хозяев, которые не хотели отдавать транспорт наполеоновским офицерам. Рассказывают, что в дом одного молодого купца ворвалось семнадцать французов: найдя в погребе сотню бутылок вина, они напились и там же уснули. Пользуясь случаем, молодой человек запер двери погреба и поджёг жилище вместе с непрошеными гостями.
Картина Алексея Смирнова «Пожар Москвы». Фото: Музей-панорама «Бородинская битва»Во второй половине дня над отдельными кварталами уже возвышались столбы дыма. Около десяти часов вечера загорелся Китай-город с Гостиным двором и Торговыми рядами, тысячи купцов и лавочников в считанные часы лишились всего – а француз остался без жизненно важных продуктов. Ночью загорелся Смоленский рынок, утром – фабрики у Новой деревни, Покровское и Немецкий рынок. В этот же день огонь вновь охватил деревянные постройки на берегах Яузы, а вечером заполыхал Арбат. Четвёртого сентября поднялся ураганный ветер и разнёс пламя ещё сильнее.
Все полки французской армии, стоявшие в городе, разбивались на отряды и тушили пожар. Жалкое зрелище: на нашей стороне был свирепый осенний ветер, а в руках неприятеля лишь вёдра с водой: оставшиеся в Москве немногочисленные пожарные насосы не работали. Обозлённые, что вожделенное место отдыха на их глазах исчезало с лица земли, французы ловили и нещадно истребляли моих соратников. Наполеон дал официальное разрешение казнить на месте каждого, кто вызывает хоть малейшее подозрение.
Поджигателей расстреливали, вешали, кололи штыками и рубили саблями.
В назидание остальным пособники французского императора вздёргивали тела поджигателей на столбах и деревьях. «Площадь повешенных» – так они прозвали Страстную площадь, увешанную обезображенными трупами русских героев.
Не всех поджигателей убивали на месте, некоторых избивали и отправляли в тюрьму. Увидев трёх французских солдат на выходе из подожжённого подвала, я приготовился к встрече со Всевышним, но получил прикладом в ухо, а через пару часов очнулся за решёткой.
Я ни о чем не жалею и если бы мог вернуться в прошлое, то поступил бы так же. Уничтожение древней столицы – это меньшее зло, без которого вся Россия оказалась бы в рабстве у Бонапарта. Так победим – во славу Господа Бога и Великого Императора Александра Павловича!
(Протокол допроса, записанный лейтенантом Филиппом Бошаном, был опубликован в первой книге воспоминаний москвичей о войне 1812 года. Сам будочник Арсений Тихонов был казнён у стен Новодевичьего монастыря.)
