Фото: Киселев Сергей/АГН «Москва»
На 2022–2023 год Минпросвещения предложило для классных руководителей план воспитательной работы, в котором десятки памятных дат. Большинство из них не вызывает никаких вопросов. День матери, День отца, День пожилого человека, День снятия блокады Ленинграда, День Победы – всё это важно, и всему этому уделяется внимание каждый год. Вопросы возникают по отношению к тому, чего нет. Что, например, случилось с Днём памяти жертв политических репрессий? Раньше он в планах был, а теперь нет? Репрессий у нас... больше не было? Почему исчезла тема трагедии в Беслане? Ещё год назад об этом со школьниками говорили, а теперь что? Срок годности вышел?
А каковы критерии выбора новых важных для юношества тем? Предлагают в декабре отмечать с учащимися День художника. Чудесно! Эстетическое восприятие мира – это важно. Но почему нет внимания к Международному дню прав человека? Хотят вернуть празднование Дня пионерии. Странно, конечно, в отсутствие пионеров, но пусть. А почему Дня памяти о чернобыльской катастрофе нет? Жертвы этой трагедии, в отличие от пионеров, остались не только в книгах и кино. Или напоминать о них теперь достаточно только на дверях врачебных кабинетов, где их вне очереди принимают?
Вопросов много, но сейчас больше всего хочется поговорить о политических репрессиях и о том, какое место этой теме должно отводиться в школе. Всё-таки это не просто эпизод в истории страны, не пусть трагическая, но случайность, – это отдельный феномен, вызванный определёнными причинами и имевший чудовищные последствия. Вычеркнуть этот период из нашей общей истории, из истории многих семей – значит признать его незначительным, ни на что не влияющим, значит, в конце концов, допустить, что такое развитие событий нормально. Ничего, дескать, особенного, всякое в жизни бывает. И тем не менее это вытеснение происходит. Происходит оно на уровне государства, общества и – как следствие – школы.
Мемориал «Стена скорби». Фото: Киселев Сергей/АГН «Москва»Интерес государства, власти понятен. Когда ситуация нестабильна и кажется, всё вот-вот если не развалится, то расползётся, и потом не собрать, власть делает ставку на грубую силу, на завинчивание гаек (и неважно, что устойчивость обычно нарушается в результате политики самой власти или уж точно не без ее участия). В страхе, что общество выйдет из-под контроля, власть развивает репрессивный аппарат: появляются всё новые и новые ограничения, всё больше граждан рискует прослыть изменниками, предателями, иноагентами, потерять работу, попасть на штрафы и даже угодить в тюрьму за высказывания, участие в митингах или, наоборот, за отказ от участия в каком-нибудь официальном мероприятии. И если государство выбирает такую стратегию, «сомнительные» исторические параллели ему совсем не нужны. А, стало быть, нет ничего плохого в том, чтоб немного отредактировать память народа.
А что общество? Что граждане? Почему они не только смиряются с репрессивной политикой, но и приветствуют? А ведь многие именно приветствуют. Хороший вопрос. Но ещё интереснее, что представляет собой наше общество? И много ли у нас граждан? Не стоит ведь путать понятия общества и населения. И стоит отличать гражданина и обывателя. Нет, я вовсе не хочу сказать, что народ наш – это какая-то бесформенная бессознательная масса (хотя вполне понимаю, что избежать обвинений в высокомерии, оторванности от этого самого народа не избежать). Люди наши, может, и не составляют собой идеального общества (а какие составляют?), они разобщены, атомизированы, между ними чудовищное расслоение, а жизнь большинства так трудна и печальна, что единицы могут позволить себе думать не только о собственном выживании, но и о благе другого. Но как любая система, пока она окончательно не разрушена, стремится к восстановлению и равновесию, так и человечество стремится всё же стать стать обществом.
Обществу необходима объединяющая конструктивная созидательная идея. Если же она не находится (некому её генерировать), а жизнь большинства, как мы помним, трудна и печальна, то довольно и утешения. Утешение почему-то очень часто сопряжено у людей с идеей забвения. Просто нужно забыть всё плохое. Просто нужно найти хорошее. Обыватель жаждет оптимизма. И чем безрадостнее окружающая действительность, тем острее его потребность быть «на позитиве». Потому что «мысли материальны», «негатив разрушителен». При этом люди не осознают, что разрушительна не память о прошлом, каким бы это прошлое ни было, что в отчаяние и апатию ввергает невозможность что-то поделать с настоящим. Разбираться, что к чему, сложно, неприятно, некогда.
Так тема репрессий вытесняется не только властью, но и обществом. Да, не без помощи власти, но всё ж добровольно.
Я это наблюдаю постоянно. Я выкладываю в блог статью о поездке в Вишерлаг, пишу об истории своей семьи (многие мои прадеды были раскулачены, сосланы, арестованы, позже реабилитированы), публикую очерк о Варламе Шаламове, и мне пишут, что я «либеральная плесень», «еврейская плакальщица», что я «раскачиваю лодку», что я ничего не понимаю, что «просто так никого не сажали», что «Сталин принял страну с сохой», а таких, как я, было бы неплохо и сегодня отправить куда-нибудь подальше (а то и к стенке), чтоб не ввергала народ в уныние, чтоб не раздражала трудящихся своим «нытьем». Как же легко, однако, ввергнуть народ в уныние, какие же нервные, однако, наши трудящиеся! Не все, конечно, такие воинственные. Приходят люди и... пожалеть меня, приходят с советами. Но советы эти, как правило, того же свойства: «не концентрироваться на негативе», «думать только о хорошем».
При этом, конечно, по-настоящему память о репрессиях вытеснить сложно. Масштаб явления оказался столь грандиозен, что оно не могло не найти отражения в культуре и искусстве: в живописи, музыке, кино, литературе.
В. Т. Шаламов, фотография из следственного дела. Фото: общественное достояниеЛитература. Тут мы возвращаемся в школу. И к вопросу необходимости говорить с детьми о том, что происходило со страной в двадцатые, тридцатые, сороковые. Как объяснить подросткам, через что прошли многие русские поэты и писатели в XX веке, как это повлияло на их творчество, как объяснить, о чём главные тексты этого бурного столетия, если школьников будут «оберегать» от правдивой истории страны? И дело не только в отдельных произведениях вроде «Колымских рассказов», Шаламова, «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына, «Реквиема» Ахматовой (все эти тексты включены в программу), дело в том, что период репрессий отразился на всей литературе XX века. Невозможно понять характера героев Астафьева из рассказов «Васюткино озеро», «Конь с розовой гривой» (а это 5-й и 6-й классы), не зная биографию писателя, его семейную историю, историю страны.
Или взять и вычеркнуть всё, что хоть как-то пересекается с трудной для принятия историей? И учителя, и дети, и родители меня часто спрашивают, почему наша литература такая мрачная, зачем это всё читать, когда такая тоска, беспросветность, горе? Опять это: «Зачем столько негатива». Когда я говорю, что, если убрать «весь негатив», может статься, не останется вообще ничего, – не понимают. Ну и ладно, говорят. Можно, говорят, комиксы читать современные, мангу, мультики смотреть. Зачем, спрашивают, это упадническое искусство? Но это не искусство такое, это судьба страны такая, такая жизнь. И – нет, вовсе не один только мрак. Мрак был бы, если бы не было искусства, а когда художник, несмотря на все выпавшие ему и родине испытания, находит в себе силы честно писать о своём времени, поднимаясь над идей голого выживания, тогда появляется надежда. И остаётся память. И появляются силы не допустить повторения кошмара.
