Больше десятка лет профессиональные филологи обсуждают вопрос о необходимости лингвистической экспертизы школьных учебников русского языка, так как существующие морально устарели. Современные дети и подростки говорят на одном языке, а изучают совсем другой – с неактуальной лексикой и архаичными примерами. О том, как лавировать между школьными требованиями и реальностью, корреспондент «Стола» поговорила с ведущим научным сотрудником Института русского языка имени Виноградова РАН, автором научно-популярных книг о русском языке Ольгой Северской.
– Специалисты говорят, что школьные учебники по физике и биологии отстали от жизни на несколько десятков лет. А насколько отстали учебники русского языка? Ведь язык развивается и меняется ещё быстрей?
– Примерно то же самое можно сказать. Мои коллеги лингвисты постоянно говорят о том, что в школе преподают какой-то другой русский язык, совсем не тот, который есть и в котором мы с вами живём. Я приведу пример, на котором ломались копья на ЕГЭ: «зверь собрался вглубь норы».
– Я бы написала «вглубь» вместе.
– Я бы тоже написала вместе. Потому что для меня это просто предлог направления движения. И с точки зрения «Русского орфографического словаря» В.В. Лопатина «вглубь» – это предлог. Мы заходим внутрь. Но в «Толковом словаре русского языка» под редакцией академика Н.Ю. Шведовой и школьном учебнике не так. Я тестировала это на младшей дочери, которая очень хорошо помнит, что говорили в школе. Она сказала, что здесь есть зависимое слово «нора». То есть в глубь чего – норы. Значит, должно писаться отдельно. И вот ты себе представляешь, что есть какая-то нора, у неё есть какая-то глубь, и в эту глубь забрался бедный несчастный зверёк… Почему это «в глубь» задержалось в школьной программе? Вторая история была со мной, когда я работала в радиоэфире. Я автоматически сказала: «Можно остаться без носок».
Ольга Северская. Фото: vk.com/echoporusski22– А не «без носков»?
– Да. Получила за это бурю возмущений. А я точно видела где-то, что так можно. И поняла, что мне нужно в этом хорошо разобраться. И, представьте себе, уже в 1986 году этот вариант был на первом месте в знаменитом словаре Ожегова. И рекомендуется как раз этот вариант. Пришлось посмотреть Национальный корпус русского языка и выяснить, что никаких «чулок» и «сапог» в русской классической литературе не было. У Пушкина, Толстого, Чехова было: «чулков», «сапогов». Мы никогда уже не скажем «ботинков» или «валенков», но раньше говорили так. То есть практически все парные обозначения со временем утратили своё окончание. Почему «носки» задержались в развитии? Потому что то, что мы сейчас называем носками, раньше называлось чулками. Не было коротеньких носочков. Слово было менее употребимо и поэтому сохранило свой архаичный облик. Вот, пожалуйста, два школьных правила, которые заставляют учить и которые уже отстают очень сильно от того, что установили нормативисты.
– Больше всего бедных детей и их родителей беспокоят спорные случаи на ЕГЭ. В каких случаях можно, например, подавать на апелляцию?
– Сейчас всё решается в пользу школьного учебника. Но это можно оспаривать. Ещё был реальный случай апелляции с «считанными минутами». «До отхода поезда остались считаные минуты». Для того, чтобы они были считанными с двумя «н», нужно, чтобы их кто-то считал, но минуты никто по пальцам не пересчитывал, ясное дело. И опять два разных словаря дают разные варианты написания. Русский орфографический дает с одним «н», а словарь под редакцией Шведовой и школьный учебник дают два «н». Например, я могу сказать, принеся стопочку книг: «Пожалуйста, не берите, у меня тут считанные экземпляры». То есть всё посчитано и распределено. А если мне в качестве авторских экземпляров дали «считаное количество», то есть очень мало, тогда это не причастие, а глагольное прилагательное. И это действительно случай для апелляции.
– Когда можно и так и так, очень легко запутаться. Всё равно же хочется какой-то системы, чтобы хотя бы к тому же самому ЕГЭ подготовиться. На что смотреть? На какие источники ориентироваться?
– Когда мы говорим про ЕГЭ, то всё-таки нужно смотреть на учебники. Потому что шаг в сторону будет побег, и не будет поставлена хорошая оценка. К сожалению, реальность такова. Есть нормы прескриптивные, а есть нормы дескриптивные. Одна предписывает как надо, а другая говорит, что можно так, но можно и иначе. А как научить ориентироваться? Нужно научить смотреть в словарь. Потому что в словарях все эти нормы уже зафиксированы. И там есть очень простое правило. На первом месте всегда будет идти рекомендуемое, а потом уже будет допустимо, устаревает, иронично, снижено, просторечно, грубо и так далее. Пометы тоже нужно учитывать. И этому тоже нужно учить.
– Вы сказали, что в школе преподают какой-то другой русский язык, совсем не тот, который есть. То есть не тот, на котором мы говорим, не разговорный русский?
– Учебник продолжает учить актуальному русскому языку на примерах архаичных классических текстов. И это ещё одна проблема. Такие тексты тоже должны быть, потому что они воспитывают чувство стиля, делают возможным диалог поколений. Но тот же Пушкин для современных школьников – это практически русский как иностранный, который они читают со словарем. Хорошо, когда есть архаичные тексты, которые создают широкий словарный запас, а не тот словарный запас, который ограничен экранами гаджетов или социальных сетей, но наряду с этими текстами должны быть и актуальные, именно тот русский, на котором они говорят. Хорошо бы, чтобы учебник учитывал изменение нормы, новые слова, которые уже кодифицированы, то есть те, что обязательны для всех. Чтобы он показывал, что язык – это развивающаяся система, что можно иначе, что присутствует вариантность.
– Огромная часть нашей коммуникации ушла в переписку в интернете. И эта переписка имеет свои особенности, часто нивелируя правила русского языка, в том числе пунктуацию. И к этому гораздо проще начинают все относиться. Что здесь могут сделать учебники русского языка?
– Хорошо бы было включать в учебники современную лексику, чтобы люди знали, где они оставляют свои следы, знали, кто они: блоггеры или блогеры, как пишутся названия социальных сетей и пабликов, а они уже кодифицированы. Что надо писать: «во Вконтакте». Или что YouTube имеет сейчас три написания. На первом месте – «ютуб», на втором месте стоит «ютьюб», а вот «ютюб» – это единственное, что не рекомендуется. Это тоже было бы очень нужно, на самом деле. Но самая большая беда как раз с пунктуацией. Потому что у нас либо вообще нет запятых, либо их слишком много. И я бы сделала упор при составлении учебников на том, где вольница, а где вольница нарушает смыслы. «Молчание – запятая – объединяло лучше, чем разговор». Таких примеров просто тысячи, когда человек просто сделал паузу, подумал, как продолжить мысль, и поставил запятую.
Фото: Любимов Андрей/АГН «Москва»– В английском вполне допустимо не ставить знаки препинания внутри предложения. Мы когда-нибудь придём к такому?
– Всё-таки мы живём не в Англии. И русский – не английский. Вот сейчас очень модно говорить про иноагентов, а я в шутку говорила, что всякие разные засланцы ЦРУ – это плохо переведенные конструкции с английского, которые вторгаются в нашу речь.
– «Хочу сказать то, что?»
– «То, что», «о том, что», всякие разные «бестселлеры и блокбастеры от создателей таких-то». Если я, допустим, скажу, что найдены неизвестные письма от автора «Евгения Онегина» или «Анны Карениной», вам сразу это резанет слух. Если останутся только русские писатели, сразу понятно, что нам достаточно родительного падежа. Конструкция «можно, пожалуйста, ещё». В русском языке вежливое обращение: «Можно мне булочку с кофе?» или: «Мне, пожалуйста, булочку с кофе». У нас такого очень-очень много. Мне кажется, что учебник русского языка должен учитывать не только соцсети, но и то, что молодёжь смотрит очень много роликов и сериалов. Я специально стала обращать внимание, где сериал снят. Вот появилась форма «едь»: «поедь туда», «приедь ко мне». И выяснилось, что это русскоязычные сериалы, снятые на украинских студиях. Возможно, это суржик, возможно, это норма для украинского варианта русского, но в русской литературной норме есть только одна форма – «поезжай». Ещё одна большая проблема после пунктуации – это так называемая паронимия. Похоже звучащие слова, которые сейчас уже мало кто отличает.
– Например?
– Например, не отличают адресанта от адресата, навзничь от невзначай. Дети запросто пишут: «эпиляционные жалобы», когда речь идет о результатах ЕГЭ. Или «войсковая эпиляция», потому что «войсковая» сейчас звучит чаще, чем «восковая», и мозг начинает работать как Т9. Когда человек не точно знает значение, он подбирает по звучанию первое похожее слово, которое чаще встречается в жизни. Не всякий альбинос будет альбатросом, но сейчас сказать: «Я блондинка – альбатрос» абсолютно нормально. Мы должны понимать, что цифровая коммуникация разрушает. Что в результате коммуникация становится более автоматической, когда человек уже не думает, что слова должны соединяться между собой и нести какой-то смысл. И тема паронимии тоже про учебники. Потому что ей нужно учить иначе, чем сейчас. Нужно смотреть, что реально путается и объяснять почему. Чуть ли не треть ошибок на ЕГЭ – это ошибки в паронимах.
– А какие еще ошибки входят в число самых распространённых?
– Вообще ошибка-чемпион – «по окончанию», «по завершению». Когда что-то закончилось и вам, например, нужно позвонить. «По окончании чтения я глубоко задумался», но «по окончанию романа можно было судить о чём-то». Здесь как раз норма строгая и она не поменялась. И мой опыт работы со взрослыми людьми показывает, что максимум один из десяти знает норму, остальные страшно удивляются, что иначе. Сейчас ещё появилось слово «касаемо», которое кажется очень аристократичным, немножко ретро, типа мы так красиво говорим. А оно вообще-то в словаре имеет помету просторечного. Еще «в двухтысяча каком-нибудь году» – это просто ковровая бомбардировка. И это взрослые люди делают ошибки, потому что никогда не общались с языком как с другом. Скажу страшное сейчас. Когда я готовилась к грамматическому конгрессу в Потсдаме, куда мы так и не поехали, потому что был ковид, я посмотрела, когда всё это началось. За всё отвечать будет Пушкин. Потому что до Пушкина никакого «по приезду», «по окончанию» не было. Там совершенно четко соблюдалась норма, а с Пушкина началась вариация.
– Ну, если детям сказать, что во всем виноват Пушкин, они очень обрадуются и будут везде вставлять этот аргумент. А как все-таки в учебнике все эти вещи можно объяснить? Приводить примеры, как писать не надо?
Фото: Киселев Сергей/АГН «Москва»– Да. Правильно так, неправильно – сяк. И потом, когда ты это где-то прочтешь или в сериале увидишь, подумаешь: «Ага, тут человек делает ошибку». Хотя это живой процесс. Если так начнут говорить люди высокообразованные в массе, через какое-то время эта норма может быть кодифицирована. В конце концов «музЫка» стала «мУзыкой». И «мама борщ варИт» мы тоже сейчас не говорим. «БиблиОтека» сегодня звучит исключительно как просторечье. Правда же? А мы открываем «Онегина» и удивляемся школьной программе: «Уездных барышень альбомы Из библиОтеки чертей». И надо, чтобы учителя говорили, что это не поэтическая вольность.
– То есть можно резюмировать, что учебники должны учить не только тому, как надо, но и тому, как не надо, а также следить за тенденциями?
– Это, конечно, оптимальный вариант. Можно даже не переписывать учебники, но посмотреть, какие нормы устарели, и как-то это скорректировать. Вводить дополнительно занятия с Hациональным корпусом русского языка, который имеет обучающий портал studiorum.ruscorpora.ru. И, конечно, очень большую помощь детям оказали бы словари. Уже минимум лет десять обсуждается вопрос, что они должны в обязательном порядке присутствовать как учебные пособия. У нас со словарями не работает никто.
– А с какой периодичностью нужно издавать словари, чтобы не отставать от происходящего в лингвистике и филологии?
– Сейчас идёт речь о том, чтобы создать национальный словарный фонд, который будет электронным. Мне кажется, было бы эффективно проводить семинары для учителей, рассказывать им о том, что есть новые академические ресурсы. Ресурс «АКАДЕМОС», например. Там сотни тысяч слов. В том числе и самых новых. Но об этом ресурсе никто не знает.
– То есть мы приходим к тому, что нужно не просто менять или хотя бы дополнять учебники, а в принципе систему менять, сам подход к изучению родного языка, саму методику?
– Получается, что так. Но вообще учебник должен быть интересным. Это книга, которая помогает учителю учить, а ученику учиться. Учебник не должен быть слишком сложным. Он должен быть таким, чтобы ученик мог сам с ним говорить, разобраться в нём без методической тетради и без учителя. Он должен быть другом, с ним нужно уметь разговор вести.
