Илья часто выступает с лекциями. Например, одна из последних называлась «Из тюрьмы в президентский дворец», в которой он рассказал о пяти примерах, когда люди смогли возглавить страну после того, как отсидели срок в тюрьме за убеждения. В подкасте Илья парировал высказывание Владимира Путина о политологии как о несуществующей науке и объяснил, откуда такое мнение могло взяться. Он также ответил на вопрос: что произошло с демократией в России. «Был ли мальчик?»
«Есть такая наука – политология?» (В.В. Путин)
– Политология – это наука гуманитарная со своей спецификой. Мы изучаем конкретную часть отношений, возникающих в обществе по поводу власти. Власти прежде всего государственной. И применяем к этому знанию все стандарты научного знания: проверяемость, доказательность. Мы не можем проводить эксперименты, опираемся на сравнительный метод, то есть мы сравниваем то, что есть. При этом действуют все те же самые принципы, что действуют и в любой другой науке: мы выдвигаем гипотезу и стараемся её опровергнуть. Это принцип фальсифицируемости: научным знанием является только такое знание, которое может быть потенциально опровергнуто. В этом смысле политология является наукой. Потому что она ничего не принимает на веру, она всё проверяет. Проверяет на имеющихся кейсах, на имеющихся странах.
В авторитарных государствах политология не нужна. И в этом смысле отчасти мы можем согласиться с президентом. В условиях, когда система управления государством закрыта и широкие слои населения не имеют никакой возможности повлиять на политику, действительно, знание политики превращается в ненужное и, наверное, даже вредное с точки зрения правящей элиты.
А нужна она, соответственно, в условиях, когда так или иначе политическая система становится открытой. Когда человек получает возможность участвовать в политике, ему об этом надо как-то думать. Мы не можем думать о том, о чём мы не можем говорить. Это особенность человеческого мышления. Наука нужна для того, чтобы получить тот аппарат, который позволяет нам осознавать политическую действительность, позволяет нам принимать осознанные решения. Рядовой избиратель может голосовать, если у него есть представления о собственной идеологии, о собственной политической культуре, о том, какие бывают идеологии.
В целом в России, как в обществе, уровень интереса к политике и уровень политически значимых компетенций крайне низок. Рядовой избиратель в демократической стране может быть плохо образован, не читать «Денискиных рассказов», не знать музыки, но знать о том, как взаимодействовать с другими людьми, чтобы добиваться своих политических целей. У него это развито лучше, чем у среднестатистического россиянина. В России это знание остаётся практически эзотерическим. В советское время не было политологического образования никакого, но был большой блок индоктринирующих дисциплин в университете. Был марксизм-ленинизм, который совершенно неприменим в условиях демократии. Это, собственно, одна из причин провала эксперимента девяностых. Население было не готово жить в новых условиях. И в этом смысле я скорее вижу определённую надежду на то, что девяностые не вернутся. Потому что сейчас люди другие.
Зарождение политического сознания может быть связано с локальными вещами: с местными сообществами, решением местных проблем, домовыми чатами, волонтёрской активностью. Может быть, это путь. Но в целом определённый сдержанный оптимизм вызван тем, что на протяжении 30 лет в общей сложности в России (на уровне риторики, по крайней мере) имитировалась демократия. Нельзя просто изображать, что ты интеллигентный человек, умеешь есть ложкой и вилкой. Если ты дома ешь руками и чавкаешь, но на людях ты ешь ложкой и вилкой, ты привыкаешь к этому и, может быть, когда-нибудь дома тоже начнёшь делать точно так же. У нас никогда не было демократии, но при этом на протяжении 30 лет в университетах мы читали учебники, в которых описывалось: как важна сменяемость власти, как важно разделение властей и их ограничение, как важна общественная активность. У нас в Конституции написано, что Россия – это демократическое государство, неотчуждаемость прав и свобод, их главенство. Да, это всё на уровне имитаций; да, это всё на уровне риторики. Но эта риторика оседает. Этот осадочек, я надеюсь, и станет тем первичным бульоном, из которого вырастут прекрасные демократические институты.
Приоритет внешней политики вместо внутренней
Мне кажется, что перекос общественного внимания к внешнеполитической повестке создаётся целенаправленно. Потому что государство намного эффектнее выглядит во внешнеполитической повестке, чем во внутренней. И поскольку средства массовой информации контролируются государством, постольку внимание публики сосредотачивается на внешней повестке, а не на внутренней. Мне кажется, что это противоестественно. В нормальных условиях, конечно же, людей больше волнует горячая вода в их домах, чем события в других странах. Чем больше людей будет интересовать то, что происходит у них за окном, тем более осознанно они будут голосовать на выборах. Другой вопрос – что у нас местное самоуправление практически уничтожено. Да и региональная власть в большой степени превратилась в командировочный менеджмент из центра. Когда люди объединяются для того, чтобы отстаивать что-то, решать местные проблемы, – это политика здорового человека.
Низовые инициативы
Патернализм (решение любых вопросов только через верховную власть) очень выгоден несменяемой власти, любому авторитарному режиму. Патернализм в сознании населения при авторитарном режиме поддерживается всеми силами. Я думаю, что осознанно делается всё для того, чтобы люди думали, что их активность точно не будет иметь результата. Это синдром выученной беспомощности.
При этом, если вы хотите встретиться с людьми и, например, говорить с ними о философии, послушать музыку, посмотреть фильм, поговорить о культуре, сделать вместе деревянную лестницу в ландшафтном парке или ещё что-то такое – ничего не мешает это сделать до тех пор, пока вы не касаетесь политики. А проблема любой группы интересов заключается в том, что рано или поздно она коснётся политики, столкнётся с вопросами, которые только на политическом уровне можно решить. Например, вы занимаетесь защитой животных, а потом принимается закон, по которому животных можно отстреливать.
Мы можем заниматься благоустройством в какой-то степени, потому что местные власти, которые занимаются этими вопросами, в наименьшей степени политизированы и в наименьшей степени ресурсны. Если кто-то готов сделать что-то за свой счёт, не вступая в полемику, пускай делает.
Если ты не за власть – ты оппозиционер
В поляризации, когда ты либо с одной стороны, либо с другой, нет ничего хорошего. Более того, политическая система здорового человека – это некая суперпозиция векторов. Твои интересы направлены в одну сторону, мои – другую сторону, и скорее всего они не прямо противоположны. Они просто направлены в разные стороны и частично совпадают, а частично – нет. Политика нужна для того, чтобы учесть максимальное количество интересов и наступить на минимальное количество больных мозолей. Для этого политика работает. Естественно, ситуация, когда все хотят идти либо налево, либо направо, нездоровая. Потому что в конечном итоге никакого результирующего вектора мы не получим.
Гражданское общество
Конечно, пока что-то можно делать – это нужно делать. Пока у нас есть возможность заниматься благоустройством, будем заниматься и надеяться, что это делянку не прикроют в ближайшее время. Пока у нас есть возможность собираться и разговаривать, проводить публичные выступления, лекции – надо собираться и проводить.
Гражданское общество – это результат некоего естественного стремления людей к совместной активности. В своё время Аристотель дал определение человека как политического животного. Не в том смысле, что мы такие нехорошие звери. Он имел в виду, что разным животным боги дали разные способности: кто-то умеет летать, у кого-то когти, у кого-то что-то ещё. Человеку ничего не дали, кроме способности объединяться для достижения общего блага. И в этом Аристотель видел природу человека – то, что отличает его от других живых существ. Наверное, можно согласиться с ним.
Подробнее об этом, а также о состоянии гражданского общества в Твери, полиархии, Роберте Мугабе, которому удалось прожить в почёте до 95 лет, а потом бежать, и, как ни удивительно, о музыке (да-да, Илья Чалов ещё и музыкант) можно услышать в подкасте «Илья Чалов о нашей политической культуре». А политическая культура у нас точно есть. Об этом тоже слушайте в подкасте.
Подкаст можно послушать по ссылкам: