Как-то раз автору довелось принимать участие в одном ежегодном симпозиуме в Москве, посвящённом некоторым социально-философским проблемам. На завершающем пленарном заседании один уважаемый, уже очень немолодой человек, доктор наук, профессор выступал с докладом, но делал это с выразительным равнодушием в сопровождении тяжёлых вздохов, поднимая к потолку глаза, наполненные глубокой тоской. Настроение «смертной скуки», передаваясь всей аудитории, царило в зале. Как водится, всё рано или поздно заканчивается. Закончилось и это заседание, после которого почтенная публика переместилась в кафе для заключительного банкета. Разительная перемена, в этот момент произошедшая с участниками заседания, не могла не броситься в глаза: всеобщее радостное оживление, повышенное настроение, неподдельное веселье – это были совсем другие люди. Участники симпозиума, в большинстве своем довольно преклонного возраста, вели себя так, словно им удалось сбросить груз прошедших лет, учёных степеней и званий и превратиться в молодых студентов и студенток. Банкетный зал наполнился весёлым шумом, звоном бокалов, тостами, шутками, разговорами и танцами. Были отброшены условности, чины, регалии, имена-отчества и вспомнились старые студенческие прозвища. А в первых рядах «зажигал», недавно ещё изнывавший от тоски, наш знакомый. Что же произошло? Ведь не просто же «поесть-выпить» было интересно уважаемым участникам банкета? Очевидно, нет. А произошло то, что переступив порог банкетного зала, участники перешагнули невидимую черту «иного» пространства-времени, а именно игрового.
Игра неотъемлемая часть живой природы и не является «изобретением» человеческого общества: стоит вспомнить играющих котят или престарелого пса, с упоением приносящего хозяину теннисный мячик. Тысячелетия своего существования человеческое общество проводит играя. Несмотря на то, что значительная часть жизни может проходить как бы «вне игры», она не чужда подготовке к игре: тренировками, сборами, репетициями, учениями, т.е. подготовкой к новым игровым действиям: спортивным или иным состязаниям, концертам, выступлениям, выборам и т.д. Внеигровая реальность, обыденность, не просто оказывает влияние на игру. На стыке «игровой» и «обыденной» реальностей формируется тонкий слой человеческой деятельности, именуемый культурой. Стремление человека к игре неистребимо, так как является неотъемлемой частью его жизни. Игра не просто явление культуры, она значительно древнее и предшествует культуре человеческого общества, основывающейся на игре. «Культура зачинается не как игра и не из игры, а в игре», как говорил Хейзинга.
Все предельно серьёзно
И хотя в обыденном сознании игра чаще ассоциируется с детской забавой, она предельно серьёзное занятие. Взрослея, и конкретный человек, и группа людей, и всё человечество в целом не перестают играть. Трапеза, как игра, конечно, служит развлечению, но она была и остаётся явлением, выполняющим колоссальное количество функций в обществе: обособление от «обыденного», коммуникативная, репрезентативная, образовательная, воспитательная, эстетическая, телеологическая и др. функции, в которых реализуются задачи представления, воображения, подражания, обучения, развития, воспитания и т.д. Функционально она удовлетворяет определённые потребности как отдельного человека, так и группы людей и человеческого общества в целом. Хотя сама по себе лишена какой-либо утилитарной цели. Её основная цель – это получение радости, удовольствия, возвышенного настроения. Тосты, застольные пикировки, песни, «соревновательное пение» (как наследие античного театра, давно забытого антифонного пения), танцы, шутки, анекдоты, разговоры «за-жизнь» – всё наполняет застолье ощущением праздника.
Трапеза, как процесс принятия готовой пищи в каком-либо сообществе людей, объединившихся для этой цели, всегда есть выход из условной «обыденности» в условное «игровое измерение», что можно назвать одним из важных признаков и, в то же время, одним из её условий. Игра, применительно, в том числе и к трапезе, во всех её формальных проявлениях, всегда протекает в некотором ограниченном игровом пространстве, которое не появляется само по себе, самостоятельно. Организацию этого игрового пространства – пира, трапезы, банкета, пикника на природе, дружеского застолья и даже обычного повседневного приёма пищи дома, осуществляет человек: в самых разных формах, от простой сервировки стола до сложных оформительских и гастрономических решений в кафе, ресторанах, столовых, домашних гостиных и т.п. Игровой характер приёма пищи, от праздничного пира до крестьянского обеда, подчеркивает наличие в игре специального «организатора», «водящего», который в трапезе будет актуализирован как глава, тамада, ведущий, аниматор, «король застолья», «распорядитель пира», «разливающий» и проч. Он может определяться согласно традиции, наниматься, назначаться, избираться в зависимости от типа и формы трапезы или традиции. Это не простой участник, т.к. перед ним ставятся задачи организовывать и направлять ход игрового события, акцентировать важные моменты и следить за соблюдением правил и традиций.
Картина Пьера Огюста Ренуара «Завтрак гребцов». Фото: The Phillips CollectionДаже переступая порог предприятия быстрого питания, посетитель вступает в игровое пространство, предлагаемое разработчиками фастфуда, его встречает демонстративно-приветливый персонал, музыка, аниматор в костюме клоуна, цыплёнка или «короля бургеров» и т.п. От участников застольного события требуется признание и принятие этого пространства, иначе событие не может исполнить своё назначение, даже если оно и состоится. Кроме особого пространства всякая трапеза ограничена рамками особого времени, т.е. не может длиться «бесконечно долго». За временны́ми пределами каждой трапезы, как игры, есть «другая» жизнь и другая «игра», и каждая из них обязательно когда-то начинается и в какой-то момент заканчивается. Это устанавливается правилами, которые можно называть по-разному: этикет, традиция, ритуал, обычай и пр. Суть правил не в их наименовании, а в их обязательном наличии.
Трапеза, как и всякая игра, есть сама серьёзность. Отрицание за игрой, внутри игрового пространства-времени её полноценной серьёзности есть нарушение одного из фундаментальных её правил. Обязательность игровых правил есть ещё один из неотъемлемых принципов игры. Предположительно, нарушители этих правил могут быть двух типов:
– одни, «читеры», своего рода, «шарлатаны», притворяющиеся, что соблюдают правила, но в тоже время, нарушают их, чаще незаметно, для получения игровой выгоды;
– другие, «денье», «отступники», «отрицатели» или самой игры, или её правил, разрушают игровые отношения внутри игрового сообщества, отрицающие серьёзность игры, либо доводящие её до полного абсурда: «это лишь только игра».
Но нужно заметить, что «отступники-отрицатели» разрушают только эту, конкретную игровую ситуацию, а не каждое игровое сообщество вообще. Более того, разрушив одну игру, они сразу формируют новое игровое пространство – время, новое сообщество игры, где есть возможность занять более высокое положение в игровой иерархии, «сесть во главе стола» чтобы устанавливать удобные для себя правила.
Голод и сытость
Для актуализации трапезы как игры важным является ещё одно необходимое условие – сытость. Во все времена бо́льшую часть трудовой деятельности человек был занят добычей пропитания и утилизацией отходов жизнедеятельности, и его цель – не только создание материальных благ, но и накопление их избытка, прежде всего для предотвращения возможного наступления голода.
Как-то автору довелось услышать историю о женщине, весьма почтенного возраста, пережившей в юности блокаду Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, которая посмотрев фильм Пола Верховена «Основной инстинкт», деликатно подвела однозначное резюме: «Полная чушь! Основной инстинкт – это голод, а не то, чего они там наснимали!» Свидетельство этой женщины для нас ценно, именно по причине понимания физиологически мотивированных приоритетов.
К счастью, подавляющее большинство наших соотечественников в настоящее время не знают, что такое настоящий голод, и как-то подзабывают, что «в мире есть царь: этот царь беспощаден, Голод названье ему…». Частые причины голода: войны, эпидемии, неурожаи – неизменные спутники существования человеческого общества. Голод требует насыщения. Но он же повышает ценность достатка. Восприятие принимаемой пищи как «сакральности» трапезы напрямую зависит от тяжелого труда, цены добытого хлеба. Поэтому крестьянская трапеза обставлена как ритуальное священнодействие, когда члены многочисленной семьи, состоящей из нескольких поколений, рассаживаются за столом в строго определённом порядке. В том же порядке из общей ёмкости, котелка или большой миски, по очереди зачерпывают пищу собственной ложкой. А за этим порядком неусыпно следит старший в семье. Любое нарушение порядка есть нарушение священнодействия, кощунство за которое неотвратимо следует порицание и наказание. Определёнными правилами обставлены и другие приёмы пищи, такие как, обед в поле, приём гостя и проч.
Фото: bill wegener/UnsplashСовременный горожанин, закупающий продукты питания в современном продуктовом гипермаркете, где царит фантастическое изобилие доступных продуктов, безмерно далёк от старинных ритуалов именно по причине избытка пищевых продуктов. Его трапеза подвергнута исторической десакрализации. Но как только вернётся недостаток пищи, а то и голод, то сразу возвратится ощущение и организация священного пространства и времени. Связь голода и сытости с игровым поведением не прямолинейна, всё таки в ней нет прямой пропорциональности, её важнейшим, возможно определяющим, элементом является ритуализированная традиция отношений между участниками трапезы и принимаемой пищей. Иллюстрацией этого будет фильм Х. Хасанова «101», который был снят по одноименному роману А.Иргашева и Ю.Медведовской. В основу фильма также легли собственные исследования и размышления режиссера, и данные, полученные при помощи нидерландского журналиста и исследователя Ремко Рейдинга и посольства Узбекистана в странах БеНиЛюкса. Это фильм о том, как советские воины из Узбекистана попали в концлагерь в Амерсфорте после того, как были взяты в плен под Смоленском. Их «восточный» внешний вид, по мнению фашистов, удачно подходил для человеконенавистнической пропаганды о «восточных ордах большевистских дикарей». По личному распоряжению главного пропагандиста Третьего рейха Геббельса советских воинов готовили для съемок фильма о том, как нацисты воюют с «дикими народами». Кроме этого, после провала плана Гитлера по молниеносному завоеванию Советского Союза кинолента должна была поднять упавший дух немецких солдат, и показать противника ничтожным. Нацисты отобрали 101 солдата и не давали им еды. Когда вызвали немецкую операторскую группу, военнопленным, истощенным от голода, кинули буханку хлеба в надежде, что они накинутся на нее и будут за неё драться. Однако вышло совершенно иначе. Узбеки по-восточному стали делить хлеб и передавать по цепочке крошечные кусочки друг другу, сначала старшим, затем младшим. Немцы пришли в ярость. Пленных жестоко избили, а затем расстреляли.
В определённый исторический момент производительность труда выросла настолько, что появляется излишек времени, свободное от трудовой деятельности время, – когда нет необходимости добывать пропитание. Избыток материальных благ влечёт за собой появление досуга необходимого человеку для того, чтобы осуществлять возможность участия в игре, несущей ему развлечение, радость, удовольствие, возвышенное настроение и тем самым вырывающей его из повседневной обыденности. Пища и её употребление становятся распространённым элементом игровой культуры. Физиологически, еда – это один из основных и относительно безопасных способов повысить настроение, получить радостные ощущения, нейтрализовать негативные эмоции, ведь недаром часто употребляется выражение «заесть депрессию». Современный человек открывает дверцу холодильника не потому, что он по-настоящему голоден, а только потому, что ему «чего-то хочется». При помощи пищи человек разнообразит и украшает свой досуг. Йохан Хейзинга в работе «Homo Ludens», цитируя Аристотеля, пишет: «сама природа требует, чтобы мы могли не только хорошо трудиться, но и прекрасно пользоваться досугом. Ибо досуг есть начало всего. Досуг предпочтительнее труда и есть цель (telos), последнего». Можно привести как иллюстрацию подобной избыточности благ и времени Евангельскую притчу о богаче и Лазаре. Богач не просто употреблял пищу или устраивал дружеский ужин, но как говорит Евангелие, он «каждый день пиршествовал блистательно» (Лк. 16; 19). Излишки накопленные богачом, посредством отчуждения продуктов труда у тех, кто производил материальные блага, он использовал для создания «вечно праздничного светлого пиршества». Вполне естественно, что для подавляющего большинства подобные праздничные пиры не доступны и в наше время. Но в целом, культура пищевых игр в 20 веке стала более широко распространена в связи с ростом производительности труда и увеличением продуктовых излишков в развитых сообществах. То, о чём ранее невозможно было и помыслить, стало элементом игрового поведения «сытого общества». Сытость производит общественную «десакрализацию» трапезы. В этих условиях распространяется игра с едой, например, раскидывание пищи, бросание пищей (тортом) друг в друга. Из множества примеров можно выбрать фильм режиссёра Энди Теннанта 1995г. «It Takes Two» /«Двое: я и моя тень»/, где дети и взрослые, играя, бросают друг в друга пищу. В качестве комедийного приёма такая игровая практика впервые была использована Фредом Карно. Считается, что метание торта в лицо получило популярность после сцены в немом комедийном американском фильме 1909 года «Мистер Флип» c Беном Тёрпином в главной роли, став после этого неотъемлемой частью представлений в жанре буффонады. В США имеет место практика бросания торта в лицо на благотворительных мероприятиях. В этом случае желающие платят за возможность влепить кому-то в лицо тортом, а «жертва», в свою очередь, может заплатить, чтобы тортом влепили в лицо кому-то другому, что в глазах представителей многих культур подобная игра выглядит откровенным кощунством.
