– Сейчас ситуация такая, что «Молитва памяти» – воспоминание погибших в годы советских репрессий людей, такое соединение разорванного, становится всё более и более актуальным. Можно сказать: слушайте, сейчас происходит столько всего трагического, а вы тут всё про прошлое!
– На этот вопрос действительно непросто ответить, особенно после начала военных действий на Украине.
– Да, «Молитва памяти» связана с советскими репрессиями, но это сверх актуально именно сейчас, потому что это откровение ада, инфернальное запредельное зло, когда-либо действовавшее на нашей земле. И мы вспоминаем жертв этого зла, которому не было и до сих пор нет равного ни по числу, ни по жестокости и подлости, как бы мы не воспринимали все политические и социальные события сегодня.
Алексей Наумов. Фото: Татьяна МежневаЯ бы выделил сейчас несколько черт того зла. Первое, что особенно видно, – советское продолжается. В 1917 году была перевёрнута страница нашей истории, но мы до сих пор продолжаем жить в ту эпоху, она не заканчивается – это слишком серьёзно. «Молитва памяти» касается не только памяти, но и нашей скорби, и покаяния. Это попытка осознать и изменить ситуацию, освободится от этого зла так, чтобы оно уже больше не определяло хода всей нашей жизни. Сейчас ситуация такая, что всё больше и больше людей видят, каким может быть зло, но далеко не всем очевидны его советские корни. Джина выпустили из кувшина тогда, его и надо побеждать.
Второй момент связан с множеством расколов и разделений между людьми и народами на нашей земле. «Молитва памяти» касается борьбы с этими разделениями, на неё собираются люди разных национальностей, возрастов, религий, чтобы вернуть память о своих соотечественниках. Восстановление солидарности народа не против чего-то или кого-то, а за я связываю с действием «Молитвы памяти». По моим наблюдениям многие пытаются что-то делать интуитивно в этом направлени. У меня в окружении есть люди, которые не были замечены раньше ни в общественной, ни в гуманитарной деятельности – бескорыстной, не для себя. А теперь кто-то открывает центры гуманитарной помощи, одна моя знакомая юрист прислала фотографию – она, оказывается, изучила как делать носилки и делает их. Сама от себя такого не ожидала! Кто-то начинает шить термобельё или помогает священникам собирать продукты и необходимые вещи на Донбасс, например. Это трудно измерить, но я очень надеюсь, что такого солидарного действия становится больше. И больше становится нормальных, живых сообществ, объединений. Нарастает силовая линия зла, но вместе с тем укрепляется и живое солидарное и даже соборное действие.
«Молитва памяти» сама родилась в таком сообществе – Преображенском братстве, которое видит своим служением возрождение церкви и общества. А возрождение всегда обращено к живой памяти о том, что ты возрождаешь, чтобы продолжить лучшие импульсы того, что было. И здесь нужно соединиться с теми, кто жил раньше, с главными смыслами их жизни, с их надеждами, чтобы ткань жизни была едина.
Фото: Татьяна МежневаИзвестный русский философ Николай Фёдоров считал, что мы не можем жить без наших предков, и всерьёз предлагал их воскрешать. Он был абсолютно уверен, что это просто наша главная миссия и что не понятно, кто мы такие, если не занимаемся оживлением отцов, дедов, своих предков. Прямо строил планы вернуть их к жизни, а когда Земля переполнится, то переселять на другие планеты. Это сейчас кому-то покажется фантастикой или бредом…
– Только тому, кто не знает, что Николай Фёдорович Фёдоров был из образованнейших людей России, с почтением к нему относились Владимир Сергеевич Соловьёв и Фёдор Михайлович Достоевский, а Толстой говорил, что гордится, что живёт с таким человеком в одно время.
– Также важен национальный аспект и церковный. Есть такие слова, что пустота – это откровение ада. Что если ты данное тебе как дар не заполняешь тем, чем должен был заполнить, то как в евангельской притче: приходит семь злейших духов и какая-то адская сила это захватывает. И многое дурное из того, что сейчас происходит, на мой взгляд, связано с тем, что церковь как бы не раскрылась как Церковь в своём служении. А наш народ русский не проявляется как народ – нет национального самосознания, нет понимания своего пути, своих даров и тех плодов, которые мы должны как народ приносить. Потому что эту пустоту заполнили злые силы и на Украине, и в Белоруссии, и в Прибалтике, и в других странах постсоветского пространства. А если бы вернулась живая церковная и национальная жизнь, то было бы просто невозможно то, что сейчас происходит в этих странах и между ними.
– Почему это связано именно с «Молитвой памяти»?
– Потому что там люди слышат о происшедших тысячах убийств, произносят имена и краткие факты загубленных судеб, которые заканчиваются одинаково: расстрел – и сочувствуют погибшим, и восстают на зло внутри себя и все вместе в молитве. Среди тех, кого мы вспоминаем есть и новомученики нашей церкви и не только они, но и о те, кто сопротивлялся злу и являл над ним, пусть и погибая.
Олег Щербачев. Фото: Татьяна МежневаВремя советского террора вспоминается как самое унылое. Как Стена Скорби у нас выглядит – безликая такая глыба. Хорошо, что она есть как напоминание о том, чего не должно быть в жизни. А «Молитва памяти» – это примерно сорок точек в церковных и общественных местах – она даёт возможность нам вспомнить то, что как раз должно быть: сопротивление злу, сострадание, общение, вера и надежда. И это ещё возможность совместного церковно-общественного действия, что очень-очень ценно, ведь такого настоящего действия слишком мало, когда люди церковные и светские сходятся в одном благородном деле.
После 1917 года большевики получили право на бесчестие, что предсказывал ещё Достоевский. Они давали это право на бесчестие всем, как франшизу. Хрестоматийный пример: тебе нужна квартира – донеси на соседа и получишь его квартиру. И до сих пор эта франшиза даётся: если хочешь жить спокойно, оправдай террор, получи право вот этих назвать нелюдями, как когда-то называли «бывшими людьми», получи право на фобии, неважно, русофобию, антисемитизм, украинофобию или какую-то другую. Пропагандистская машина работает так, чтобы расчеловечить врага. Но одновременно тут же происходит и расчеловечивание самого себя. Как сказал один замечательный человек, «хуже врагов, может быть только ненависть к ним».
Дмитрий Гасак. Фото: Татьяна Межнева– На что в «Молитве памяти» у вас больше всего откликается сердце: на чтение имён, на слова молитв, может быть, на истории, которые звучат от людей, подошедших к микрофону?
– Недавно думал об этом. Во-первых, ты как будто входишь в другое пространство, в реальность, у которой есть очищающий, освобождающий эффект. Люди направлены на одно, на смыслы молитв, на слушание имён, но всё вместе создает ощущение какой-то светлой волны. А самое главное для меня этот воздух, не знаю, как его назвать – это не то, что воздух свободы, но какой верх благородства, мне кажется. Там можно просто стоять и ничего не делать, тебя никто не осудит. Но само присутствие – это какое-то дело совести, что чувствуется всеми, и меня это очень вдохновляет. А из того, что происходит на самой площадке – это люди, которые подходят, разговоры с ними, когда они для себя открывают эту реальность. Самое ценное в этой акции – свидетельство. Одни что-то открыли для себя и рассказывают другим. Важно не только в храмах молиться, где звучит просто череда имён – на улице это становится миссионерским делом в лучшем смысле слова.
– У вас как-то менялось с годами отношение к происходящему, по сравнению с тем днём, когда вы первый раз пришли на «Молитву памяти» 30 октября?
– «Молитва памяти» почему-то вот не замыливается. Я помню свои первые ощущения, когда открыл для себя тему ГУЛАГа. Это было в Казахстане в АЛЖИРе, в КАРЛАГе. Эта тема каждый раз почему-то очень болевая, как оголённый нерв. Я в каком-то смысле каждый раз иду на неё, как первый раз. Опять заново переживаю то, что там услышал. В ней абсолютно нет рутины. Есть ли эффект накопления? Наверное. Например, больше покаянных акцентов появляется, они сложней, чем осознание, когда ты ужаснулся и как-то впечатлился. А когда открываются новые трудные смыслы, связанные с покаянием, то приходит и освобождающая сила.
Фото: Татьяна Межнева– Эту акцию, я уже слышал несколько раз, называют народной. Вы согласны с этим? С одной стороны, десятки городов, в России и еще нескольких странах участвуют в «Молитве памяти», а с другой, в масштабах Русской православной церкви, в масштабах нашей страны в этой акции принимают участие очень немного людей. Как один из её устроителей какого вы ожидаете от неё социального эффекта?
– Мне кажется, что это акция элитная и народная одновременно. Она элитная, потому что в ней есть это тонкое благородство. На неё приходят дворяне, люди из аристократических родов, я общаюсь там с многими из них. Редко у кого из таких людей представление об аристократизме сводится к родовому началу, тогда как само это служение памяти, само покаяние осознаётся ими именно как дело элиты. А народная «Молитва памяти» потому, что в ней есть большой соединяющий потенциал, такой, без которого не бывает народа. Этот потенциал раскрывается не так – «в лоб», а как-то иначе. Её недостаточно рекламировать, она всё-таки передаётся из уст в уста и от сердца к сердцу. То есть через общение передается и только через общение она может быть народной.
