– Так, сбор завтра в 7 утра у райкома комсомола. Быть как штык! – Но я же не комсомолец... – И что? – не понял меня Клюв. – Это же как бы комсомольский отряд... – Комсомольский, – Клюв по-отечески потрепал меня по плечу. – Но это не главное. Приходи. Втягивайся. Тут стоит пояснить, что в комсомол я не стал вступать из принципа. В школе я был круглым отличником, бессменным командиром пионерского отряда и редактором стенной пионерской газеты «Взвейтесь кострами!». И как член Совета дружины мы выдавали рекомендации на переход из пионеров в комсомольцы. Происходило это так: в Ленинскую комнату – раньше, дети, в каждой школе были Ленинские комнаты, где хранились знамёна пионерских отрядов, а также горны, барабаны и многолетняя подшивка газеты «Пионерская правда». Так вот, в Ленинскую комнату приглашали кандидата в комсомольцы и задавали ему два-три каверзных вопроса:
– А ты учил Устав Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодёжи?
Если кандидат испуганно кивал, ему тут же задавали другой вопрос:
– А ну-ка скажи нам, в каком году был образован комсомол?
Или:
– Кто был первым секретарём ЦК комсомола?
Поскольку мы всем кандидатам задавали одни и те же вопросы, то с нашим экзаменом мог бы справиться и первоклассник. Усложнять вопросы мы не имели права – иначе, беспокоился комсорг школы, будет большой процент отказников и политически неграмотных, за что в райкоме комсомола могли бы надавать по шапке. Словом, когда пришла моя очередь вступать в комсомол, я был сыт по горло этим лицемерием. О чем я и не преминул заявить нашему комсоргу и классной руководительнице: дескать, отказываюсь вступать в комсомол по политическим причинам!
К моему удивлению, никто не стал меня отговаривать.
– Ну и не вступай! – равнодушно пожала она плечами. – В армии все равно примут.
– Почему в армии? – тупо переспросил я.
– А ты хотел без комсомольского билета в вуз поступить?! – она саркастически усмехнулась. – Нет, дружочек, это только в армию берут всех.
Тем не менее, я без комсомольского билета поступил на факультет журналистики Воронежского госуниверситета. И на одном из первых занятий ко мне подошёл факультетский комсорг Александр Клюев по прозвищу Клюв.
– Слушай, у тебя же разряд по самбо? – спросил он.
– Юношеский. Я давно уже спорт бросил.
– Это ничего! – просиял Клюев. – Слушай, нам такие парни сейчас позарез нужны!
– Кому это «нам»?
– Ударной комсомольской добровольной дружине! – бодро отрапортовал Клюв. – Мы помогаем милиции бороться с криминалом, захлестнувшим наши города. Мы патрулируем наиболее криминогенные улицы, боремся с хулиганством и преступностью.
На дворе стояла весна 1991 года, когда власть в городе вовсю делили криминальные группировки – не проходило и дня, чтобы на улице не взорвали магазин или «Мерседес» какого-нибудь бизнесмена. Город наводняли самые дикие слухи о том, что скоро грядёт решающая битва за власть, которая покажет, кто теперь будет «держать масть» в преступном мире – новые «спортсмены» или же старый тюремно-воровской мир. Криминальные войны бушевали и между районам города – то банда «чижовских» с цепями и кастетами встретит «центровых», то парни с «глинозема» поставят на ножи наглецов с «чугунки». Жизнь, словом, бурлила, и на этом фоне разгула насилия «ударная комсомольская дружина» смотрелась каким-то потешным войском вечных неудачников. Но в то же время в словах Клюева было и что-то подкупающее. В 1991 году Клюв казался абсолютным анахронизмом, каким-то пришельцем из «бурных 70-х» – зимой и летом он ходил в выцветшей стройотрядовской курточке, часто пропадал на каких-то фестивалях и сборах – то ли он ездил достраивать БАМ, то ли выступал на Грушинском фестивале. И везде и всегда он что-то организовывал – то кружок самодеятельной песни, то клуб молодёжного актива, то ещё что-то, каждый раз излучая какой-то непонятный и нелепый энтузиазм, который делал его чем-то похожим на плакатного Павку Корчагина, взиравшего со стены райкома комсомола. Прозвище же ему дали из-за огромного нелепого носа, действительно напоминающего огромный попугайский клюв, на который кто-то нацепил очки с толстенными линзами. Но именно этот нелепый человек и подкупал тем, что жил и работал за идею, что в начале 90-х было совершенно невозможно.
– Ну, не знаю, – промямлил я, не зная, как отвязаться от Клюва. – Я подумаю...
– Слушай, старик, понимаешь, нам правда нужна твоя помощь. Понимаешь, на носу 7 апреля – Пасха.
– Ну и?
– Раз Пасха – значит, будут и пьяные. А мы в этом году помогаем нашему райотделу милиции дежурить на нашем Северном кладбище, пресекаем воровство и хулиганство. Понимаешь, нам важно себя в деле показать, а как нам себя показать, если у нас в дружине всего несколько активистов?! Поэтому без тебя не обойтись!
– Но я же не комсомолец! – использовал я последний аргумент.
– Старик, мы все когда-то были не комсомольцами. Ты приходи, втягивайся, а мы тебе такую рекомендательную характеристику выпишем – тебя хоть завтра в любом райкоме примут!
Словом, я согласился. И на следующий день ровно в семь утра я в компании пяти таких же «дружинников» мёрз у закрытых дверей райкома комсомола. Клюв появился в половине восьмого, а в 8 утра появился и инструктор горкома комсомола Геннадий Николаевич Пушкарев, которого все за глаза звали «Чушкаревым». Он вальяжно вышел из чёрной «Волги» и, хмуро оглядев нас, сказал напутственное слово:
– Сегодня, когда гидра теневой экономики все более и более поднимает свою уродливую голову над нашей прекрасной страной, когда криминалитет взял курс на очернение завоеваний социализма, только комсомол, только молодёжный авангард коммунистической партии способен обуздать этот разгул преступности...
И вот, не прошло и двух часов, как мы заступили на дежурство. Первое задание: отлавливать цветочных воров – тех, кто ворует с могил оставленные букеты и венки. Нужно сказать, что воровство кладбищенских венков – это бизнес, чья доходность превышает все мыслимые проценты. Это вообще был своего рода вечный двигатель: люди покупают венок на могилку, а буквально через полчаса венок снова возвращается на прилавок – и так до пяти – десяти раз.
Но поймать воришек за руку вовсе не так просто, как может показаться иным студентам-первокурсникам на первый взгляд: ещё вчера «сарафанное радио» предупредило все заинтересованные лица о нашем появлении на кладбище, и воришки – как правило, это дети и подростки – обходили наши «патрули» за километр. Но через полчаса удача улыбнулась и нам: из-за ближайшей могилы прямо в наши объятия вываливается потёртый мужичок средних лет с венком. На венке – «Дорогому Ивану Ивановичу от скорбящих коллег…»
– Себе что ли приготовил? – схватил его за воротник наш комсомольский вожак.
Не слушая сбивчивых объяснений, мы потащили мужика к патрульной машине, которая спряталась у самых ворот. Так, одна «галочка» в плане задержаний у нас уже есть.
– С почином, студенты, – похвалили нас менты и тут же предложили выпить за успех. Один из сержантов вытащил откуда-то из недр УАЗика бутылку с тёплой водкой, в бардачке машины нашлись пластмассовые стаканчики – «раскладушки», артефакт исчезнувшей советской цивилизации.
– Как мы без закуски будем? – недовольно поинтересовался водитель, но сержант уже поманил пальцем какую-то цыганку с пакетом, в котором обнаружилась целая россыпь крашенных пасхальных яиц. Повозившись в пакете, сержант выудил десяток разноцветных яиц и кусок копчёной колбасы, заботливо завёрнутую в газетку.
– Ну, с праздником! – разлил сержант водку по стаканчикам.
– Как говорится, Христос воскрес!
– Воистину воскрес!
Мы выпили сначала за Пасху, затем за выполнение плана. Ловить воров не хочется ни нам, ни ментам, но план есть план. Сегодня Пасха, а это значит, что с каждого сотрудника милиции на стол начальства должен лечь по рапорту о раскрытии кражи. Поскольку сегодня дежурит чуть ли не весь райотдел, рапортов должно быть много. Около полудня приезжает начальство из райотдела и недовольно взирает на толпу торговцев цветами и венками у входа на кладбище.
– Развели бордель! – тяжко роняет начальник в полковничьих погонах, и тут же начинается кипучая возня по поводу устранения факта незаконной торговли. Впрочем, разгон торговцев является таким же привычным ритуалом кладбищенской жизни, как и круговорот цветов на могилах предков. Мы с ментами под угрозой ареста и конфискации всего неправедно нажитого добра отгоняем торгашей на другую сторону улицы, откуда они возвращаются на обжитые места ровно через час. Потом мы их снова отгоняем, а через час они снова возвращаются.
К обеду мы ловим ещё троих воришек. Одна приличного вида женщина – явно неопытная в таких делах – прямо на наших глазах стащила с могилы букетик роз. Тётя, пока мы её транспортируем до УАЗика, закатывает истерику и обещает написать письмо Генеральному прокурору и тогдашнему президенту СССР Михаилу Горбачеву. Неопытная… Конечно, ничего страшного в милиции с тётей не сделают, составят протокол да отпустят. Но нам будет «галочка». После пятой «галочки» наш сержант удовлетворённо кивает:
– Хорош, студенты, отдохните.
Мы снова выпиваем и расслабляемся – до трёх часов дня. После этого наступает самая «горячая» пора: в это время пришедшие помянуть родственников, как правило, напиваются до кондиции и начинают выяснять отношения. Сержант нас инструктирует:
– Так, студенты, в драки не вмешивайтесь. Дождитесь, пока они себе морду набьют, тогда и волоките – обоих. Тех, кто сам на своих двоих идёт – не трогайте, праздник все-таки. Тех, кто лежит – тащите. Но смотрите на одежду. Бомжей не брать – на хрен они нужны? Нормальных тащите, а то они либо простудятся на земле, либо их ограбят. А тех, кто куличи ворует – распугивайте, но не задерживайте… Все. [
Если и был у вытрезвителей план «человеко-тел в день», то в тот день мы его перевыполнили на тысячу процентов. Не счесть было тел, которые мы перетаскали на своём горбу к милицейскому «луноходу». Правда, задачу облегчало то обстоятельство, что большинство изрядно перебравших граждан все-таки находили в себе силы подняться со скамеечки возле могилки и нацелиться на выход из кладбища. У выхода программа «автопилота», видимо, давала сбой, и гуманоиды на спиртовой тяге пачками валились в окрестные газоны. А в дальних кварталах кладбища орудовала своя «мафия» – цыгане и местные пенсионерки, которые с огромными баулами прочёсывали погост и собирали оставленные куличи и яйца. Водку старушки и цыганки заботливо сливали в пластиковые бутыли из газировки. Мы даже поставили эксперимент: встали у одной могилки, куда дети и внуки пришли навестить умершую бабушку. Родственники заботливо убрали мусор с могилки, в старую баночку налили воды и поставили букетик ландышей. Глава семейства разлил в три стаканчика водку – себе, жене и бабушке. Выпили. Помолчали. Дети жевали кулич и со смехом стукались на спор яйцами – кто быстрее разобьёт яйцо противника. Посидев минут пятнадцать, семейство попрощалось с бабушкой и направилось к выходу… Мы засекли время. Пятнадцать секунд. Ровно через пятнадцать секунд к оградке прибежал смуглый пацанёнок с пакетом и деловито собрал еду. Правда, заметив, что мы за ним наблюдаем, мальчишка не тронул ни водки, ни ландышей. И то хорошо. К шести часам вечера нам дали отбой: поток пьяных родственников начал иссякать, показатели нашей кипучей деятельности были в норме. В этот момент менты и повязали нашего Клюва. Мы как раз тащили очередное тело, когда к воротам кладбища подкатил наш «луноход» в сопровождении горкомовской «Волги». Выскочивший из машины Пушкарев – Чушкарев дрожал от ярости:
– Ты! – крикнул он Клюву. – Ты! Скотина! Мерзавец! Гад!
– Что? – не понял Клюв, растерянно взирая на разъярённого инструктора поверх очков.
– Ты, гадина, у меня за все ответишь! – кричал Чушкарев, и пена, казалось, капала с его клыков. – Арестовать его! Сержант, виновато усмехаясь, достал наручники.
– Гражданин, давайте без сопротивления...
– Стоп! – решились мы заступиться за нашего вожака. – Вы чего это?! А где санкция прокурора?!
– Санкция?! – взвизгнул Чушкарев. – Я вам, гадёныши, покажу санкции! Вы у меня, сволочи, за все ответите.
Плененного Клюва погрузили в «луноход» и увезли в райотдел милиции, велев нам дожидаться конца нашего дежурства у ворот кладбища. Вскоре, впрочем, нашего Клюва привезли обратно – уже без наручников. И хмурый сержант, извиняясь за задержание, поставил нам две бутылки водки «Золотое Кольцо» – самой дорогой водки, что в те годы продавалась только в закрытых обкомовских спецраспределителях.
– Извините, ребята, служба такая...
Он старался не смотреть нам в глаза. Выяснилось, что Клюва арестовали по приказу самого секретаря обкома партии. Один из схваченных нами пьяных хулиганов, едва стоявших на ногах, оказался родным племянником самого хозяина области. В райотделе племянника узнали, связались с высокопоставленным дядей. В итоге секретарь в компании милицейского генерала приехал в милицию и устроил там форменный разнос, требуя арестовать всех причастных к его задержанию и примерно всех наказать. Когда же начальственная гроза улеглась, Клюва выпустили из камеры, а Пушкарев посоветовал писать ему заявление «по собственному желанию».
– Говорил, что выгонит меня из комсомола, – жаловался деморализованный Клюв, разливая водку по стаканчикам.
– А куда я после этого пойду?!
– Да мало ли мест хороших, – пробовали мы утешать его, но Клюв, никого не слушая, быстро напился до полного беспамятства.
Из комсомола его действительно выгнали, а через пять месяцев не стало и самого ВЛКСМ – в сентябре 1991 года прошёл XXII Чрезвычайный съезд ВЛКСМ, объявивший историческую роль организации исчерпанной и распустивший организацию. В итоге я так и не вступил в комсомол.
Вскоре Клюв создал первый кооператив по торговле китайскими пуховиками. Сначала он возил их сам, затем создал компанию, арендовал прилавки в местном торговом центре, затем открыл несколько фирменных магазинов. Во время кризиса 2008 года он прогорел и, продав бизнес, решил стать дауншифтером. Сейчас он живёт в деревне в Смоленской области, разводит коз и пытается создать свою марку козьего сыра. Пушкарев в годы реформ благополучно пересел из горкомовского кресла в кресло городской администрации. Попался на мелкой взятке. Был осуждён, а после отбытия срока заключения стал местным политическим аналитиком. А вот племяннику секретаря обкома не повезло. При помощи родственника он стал одним из самых успешных застройщиков города, захватывая самые лакомые участки земли. Но несколько лет назад он буквально пропал без вести, и с тех пор поиски его тела не прекращаются.
