Посоветовали выходить «за Фомочку»
Что взять с собой в долгий путь: еду, лекарства, тёплую одежду? Скитаясь по миру, Эмма Малык, кроме троих детей, везде возила с собой швейную машинку, кожаное пальто мужа – дорогое, хорошее – и сорокалитровый алюминиевый бидон для припасов. Эрна теперь не может понять, как её мама справилась с такой ношей.
Мы сидим с Эрной Малык в сумрачной аккуратной квартире на площади Гагарина. Телевизор беззвучно транслирует матч по любимому большому теннису. Эрна Фоминична – миниатюрная, изящная, с мягким украинским говором, с девчоночьим лицом, в любую минуту готовая рассмеяться. Что она помнит о войне, было ли ей страшно?
– Что вы, разве с такой мамой может быть страшно! – машет рукой Эрна Фоминична. – Она всё время действовала, всегда знала, что делать. Конечно, когда-то ей везло, но в целом то, что мы выжили, – чистая её заслуга.
Эмма Отт выросла в немецкой колонии «Фридрихсфельд», расположенной на трассе Москва–Крым в 80 километрах от Запорожья. Была старшей в многодетной семье, отлично училась в немецкой школе и по хозяйству умела делать буквально всё: доить корову, печь хлеб, выращивать овощи. Там же Эмма научилась шить модельные платья по европейским журналам. Это мастерство будет кормить её всю жизнь: и дома, и в эвакуации, и в Германии.
Повзрослев, против воли родителей Эмма ушла из колонии. Отвергла немецкого жениха, забрала бабушкино наследство – швейную машинку – и отправилась в Запорожье работать воспитательницей детского сада. Во время коллективизации родители Эммы, зажиточные немцы, были раскулачены и сосланы в Сибирь.
В Запорожье к молодой Эмме Отт сваталось трое парней, но квартирная хозяйка посоветовала выходить «за Фомочку».
Герой Советского Союза Фома МалыкФома Малык был стопроцентным украинцем – совсем другой закваски, чем Эмма. Но аккуратная разумная немка разглядела в нём самое ценное – надёжность.
– Папа вообще не пил, – рассказывает Эрна Фоминична. – Да и не курил. До встречи с мамой он окончил техникум и приехал на строительство Днепрогэса. А, уже женившись, заочно выучился в строительном институте в Харькове, стал инженером, был начальником участка на заводе. Они жили дружно и благополучно. Получили от завода квартиру, смогли позволить себе и второго ребёнка, и третьего. Брат Виктор вспоминал, что мама всегда верховодила, но папа нас полностью обеспечивал. Голод 31–32 годов пережили спокойно. Мама тоже зарабатывала, но уже не в детском саду. Она обшивала жён иностранных специалистов, которые работали на строительстве Днепрогэса и на алюминиевом заводе.
В 1941 году Фома Малык получил от завода участок земли и начал строить дом, но даже представить себе не мог, какая долгая история будет у этого строительства.
– Нам досталась земля, которая раньше принадлежала эмигрировавшему немцу, – вспоминает Эрна Фоминична. – Там росло 12 абрикосовых деревьев. Никогда не забуду вкус этих абрикосов: сколько я потом ни искала, такого вкуса не встречала нигде. Отец залил фундамент, возвёл стены на метр в высоту – и тут началась война.
В благодарность – корова
В начале войны Эмме Яковлевне Малык было 36 лет. Фому Малыка призвали на фронт, а его семью отправили на Кавказ, в эвакуацию. Эмма с детьми успела занять угол теплушки, которая быстро оказалась набитой битком. Ехали долго, бесконечно стояли, пропуская составы, вывозившие из промышленного центра оборудование. В районе Ростова, выйдя во время стоянки за водой, Эмма отстала от поезда. С собой у неё не было ни денег, ни документов. Около полутора суток десятилетний Виктор присматривал за крошечными сёстрами, понятия не имея, куда они едут, где мама и что с ними теперь будет. Малыши этот эпизод не запомнили.
– Я только помню эти гусаки, где можно было набрать горячую воду, буквально один на станцию, – рассказывает Эрна Фоминична. – Отправку поезда никто не объявлял, конечно. Видимо, неожиданно мы поехали, и мама не успела. Как-то она нас догнала. Не знаю, чего ей это стоило. Ехала на поездах, на каком-то паровозе. Мы вели себя тихо, потому что и для взрослых, и для детей было шоком – оказаться в этом вагоне. Не размяться, не побежать, не сделать нужду свою где-то нормально – всё было прилюдно. Неделю мы так ехали.
Фома Васильевич советовал жене в эвакуации обосноваться поближе к земле. Поэтому, приехав в Армавир, Эмма нашла себе жильё в соседней деревне. Она снова шила на заказ, голодать не приходилось, отец переслал свой воинский аттестат, по которому можно было получать довольствие. А однажды Эмма помогла незнакомцу, который прятался в пустующем соседнем доме на чердаке. Несколько дней носила ему продукты, и он в благодарность пригнал ей отбившуюся от стада корову. У детей появилось даже молоко. Именно тогда в семье завёлся знаменитый алюминиевый бидон: мама запасала в нём вареное и жареное мясо, заливала его жиром, и этот запас в дальнейшем позволял семье выжить в самых трудных условиях.
Эмма с сыном Виктором– А где-то в январе 42-го к нам пришёл папа! – рассказывает Эрна Фоминична. – Это я запомнила очень хорошо. Он вдруг появился, был отлично экипирован – с кобурой, в полушубке. Что-то нам привёз из гостинцев. Оставался буквально день-полтора. Нас ласкал, жалел, особенно Лору, называл ее Лёкочка. Она была такая маленькая и несчастная, вечно на что-то обижалась: это не так, то не так, это не дали, там не успела. Грустно, конечно, но, наверное, у него был оптимизм, что жена с детьми устроена, а не ходит где-то беспомощная. Тогда мы видели папу в последний раз.
Фома Васильевич Малык погиб в октябре 1943 года, посмертно был представлен к званию Героя Советского Союза «за форсирование реки Днепр южнее Киева, прочное закрепление плацдарма на западном берегу реки Днепр». Семья узнала о его гибели только после окончания войны.
Я никогда так не кричала
А пока Армавир заняли фашисты. Узнав, что Эмма Малык знает немецкий, они привлекли её к учёту продовольствия, изъятого у населения. Потом заставили бросить хозяйство и перебраться в город. И после битвы за Сталинград, когда немецкие формирования начали двигаться обратно на запад, Эмму Яковлевну с детьми повезли на Украину. Она надеялась достичь родных мест и убежать. Их дом в Запорожье оказался разрушенным, остановиться в городе было негде. С большими трудностями Эмма добралась до родной колонии, заняла пустующий дом (большинство тамошних немцев уже уехали в Германию).
– Дело было весной 43-го, – вспоминает Эрна Фоминична. – Мама посадила какой-то огород, мы его обрабатывали. Помню, у нас была повинность – выращивать шелкопрядов, немцы получали от них шёлк для парашютов. Поставили нам деревянные стеллажи в два или три уровня. В колонии росло много тутовника, мы ломали ветки с листочками и кормили ими червяков. Оголённые объеденные прутья надо было вынимать и закладывать новые. Червяки были прожорливые, жирные, размером с палец. Полтора месяца где-то мы их кормили. Потом у них появились коконы – жёлтые, розоватые, зеленоватые.
Эмме предписано было уезжать в Германию, но она уговорила направленного к ней возницу, и он уехал без них. А к началу осени, когда фронт от Воронежа подходил всё ближе, через колонию на запад погнали скот. Погонщики были русские. Однажды двое или трое зашли в дом к Эмме и потребовали еды. Она достала хлеб и отрезала им половину. Остальное, сказала, детям.
– Понеслась такая ругань, – говорит Эрна Малык. – Вплоть до того, что ты, жидовка, ждёшь советских. Стали её ставить к стенке, чтобы расстрелять. Как же мы кричали! Я никогда в жизни так не кричала. А за мной и Лора: «Не убивайте, не убивайте!» Я вот не помню, а Лора помнит, что мама сказала: «Убивайте раньше детей, а потом меня». Но наш крик через окно услышал немец. Зашёл разобраться, что происходит. Мама объяснила ему по-немецки. Он их выставил, а мама ему говорит: «Они вернутся ночью, не забудут этого». Тогда он прислал часового. И они действительно вернулись, но ничего не могли сделать.
Немецкие службы стали разбираться, почему Эмма до сих пор не в Германии. Она еле оправдалась, что отстала, потому что якобы болели дети. Но теперь ей некуда было деваться, их вернули в Запорожье, где формировались эшелоны в Германию. Виктор, вечный мамин разведчик и посыльный, пытался уговорить запорожских друзей, чтобы они помогли Эмме убежать от состава. Конвой у поездов стоял, но учёт пока не вёлся, и оставался шанс улизнуть. Но друзья испугались риска, и так семья Героя Советского Союза Малыка оказалась в Германии – вместе со швейной машинкой, папиным пальто и тяжёлым бидоном.
Подраться с нами были не прочь
Эмма Малык относилась к числу «фольксдойче» – этнических немцев, живших за пределами Германии. Считается, что в 1940-х годах на Украине проживало около 600 тысяч немцев. По разным данным, из СССР в Германию было вывезено до 8,7 миллиона человек, из них 4 % «фольксдойче».
Их переписали, сфотографировали и распределили кого куда. Эмма честно призналась, что её муж украинец, и её с детьми отправили в Западную Германию. Чистокровных немцев почему-то расселяли в Восточной. Малыки оказались на курорте Лёррах на границе Германии с Францией и Швейцарией.
– Мы жили на горе, в пригороде Лёрраха, – вспоминает Эрна Малык. – Когда смотришь оттуда вниз, то видны огни Базеля. Представляете, в военное время, когда наша страна была разрушена, мы вообще забыли об электричестве, а здесь город живёт, всё действует. И вокруг красота: буковый лес, вдоль дорог растут деревья грецкого ореха, виноградники.
Сначала семья жила в келье заброшенного замка, сюда привозили немцев из разных стран, они говорили на разных языках. Виктор, легко сходившийся с людьми, вместе с другом попрошайничал. Бывало, приносил целую сумку еды. Потом его, 12-летнего, взял хозяин работать на ферме. А мама получила работу в доме престарелых, там же и жила с девочками в крошечной комнатке.
– Мы там жили свободно, гуляли с Лорой, – рассказывает Эрна Фоминична. – Правда, никто с нами не дружил, мы считались русскими. Вот подразнить или подраться с нами были не прочь. Но мне пришла пора идти в школу, я стала заниматься, и наше положение немного изменилось.
Сначала Эрну как не владеющую немецким языком посадили за последнюю парту. Но она очень быстро проявила себя очень способной ученицей, оказалась за первой партой, а к маме пришли из благотворительной организации узнать, есть ли у неё ещё дети школьного возраста. Узнав о Викторе, благотворители похлопотали, чтобы хозяин отпустил его учиться. Так они зажили все вместе. Виктор тоже был способным учеником, а Эрну иначе как вундеркиндом не называли.
– Маме, видимо, отдавали какие-то лоскуты, она нас обшила, – говорит Эрна Фоминична. – И нас учитывали, распределяя довольствие среди населения: мы получали карточки, которые сдавали квартирному хозяину, а он нас снабжал продуктами. Благотворительная организация подарила нам даже электроплитку с духовкой и двумя конфорками – это клад был невиданный!
К 1945 году Виктору было уже 14 лет. Он не терял времени даром. Пользуясь свободой, то наряжался в фамильные рыцарские доспехи, хранящиеся на чердаке у хозяев, то гулял по округе, заводил знакомства и искал приключений. Однажды он услышал русскую речь: военнопленные под конвоем тащили в гору тяжёлый бак с едой для своих товарищей. Виктор предложил им свою тележку, конвой не возражал, и парень познакомился с нашими солдатами.
Виктор Малык– Он и меня водил по этой дорожке вдоль границы, – вспоминает Эрна Фоминична. – Там было несколько рядов проволоки. Помню, на ней висела простреленная пилотка с запёкшейся кровью. Кто-то из наших военнопленных, видно, хотел бежать в Швейцарию. И на самой границе его застрелили. А пилотку оставили в назидание. Уже когда война закончилась, немцы стали избавляться от оружия, выбрасывать или складывать его в лесу. Мальчишки шастали и все это находили. Однажды Виктор мне рассказал, что нашёл «шмайсер». Говорит: «Только ж ты смотри – никому!». А мне, если сказано, я – могила. Это Лоре ничего нельзя было сказать, сразу маме доложит. А у меня железно, поэтому он меня повёл в лес, показал этот чемоданчик. «Ну что, – говорит, – стрелять будешь?» Объяснил, как стрелять, вроде нормально я этот пистолет держала, но отдача в плечо была сильная, я не ожидала.
Все бывшие русские пленные собирались в лагере, чтобы их оформили и отправили домой. В этом лагере Виктор встретил своих знакомых, которым он помогал. Те его узнали и обрадовались, а он им рассказал, что у него в лесу целый арсенал. Снарядили машину. Проехать по поселку в открытой машине с русскими офицерами – это был триумф!
Оставьте хоть вундеркинда
Эмма стала собираться домой. Знакомые уговаривали её остаться, но она стремилась к мужу, не зная, что его уже нет в живых. Тогда бездетная швейцарская пара стала просить её оставить им Эрну. За вундеркинда предлагали шкатулку с фамильными драгоценностями. «А что мы скажем папе?» – за всех ответил Виктор.
Семью со всем скарбом – машинкой, пальто и бидоном, теперь уже наполненным не мясом, а джемом, которым мама разжилась в лагере – погрузили в эшелон и привезли на границу, в фильтрационный лагерь. Эрна так и не поняла, какие документы сыграли роль, но их отправили не в Сибирь, как можно было ожидать, а домой, на Украину.
– Нас погрузили в «студебеккеры» и повезли через Западную Украину, – говорит бывший вундеркинд. – Остановились на ночёвку в каком-то бараке. Этот момент я очень хорошо помню. Тогда я впервые услышала слово «бандеровцы». Ночью на входе оставались женщины с топорами, потому что проезжающих грабили. Это меня поразило: мы вернулись, нас освободили, а тут такое. Все разговоры были о бандеровцах.
Они добрались до Харькова, потом поездом до Запорожья. И в поезде с ними случилось страшное. У Виктора, который заснул на третьей полке, украли узел со швейной машинкой. Для Эммы это был удар: лишиться кормилицы, главного орудия труда! Три дня она ходила по городским рынкам, искала машинку.
– На третий день видит – сидит женщина, продает нашу машинку, – смеётся Эрна Фоминична. – Мама спрашивает: почём машинка? А женщина отвечает: «У неё нет челнока». Тогда мама вынимает: «А вот он – этот челнок». Эта женщина всё бросила и убежала. Мама возвращается торжествующая со своей машинкой.
Сначала Эмма с детьми ютилась на кухне у знакомых, которые впятером жили в двухкомнатной квартире. Потом сняла какую-то хибару, устроилась на работу закройщицей. Детям начислили пенсию. Но об отце они долго не знали ничего, на запросы им отвечали: «Пропал без вести». Потом знакомая сказала Эмме, что видела список погибших Героев Советского Союза, там было три фамилии, и одна из них похожа на нашу. Так в 1946 году стало известно, что папа – герой и что его больше нет.
– Потом у нас украли все документы, – продолжает Эрна Фоминична. – Это был ужас. Мама кинулась восстанавливать, и когда секретарь спросила её национальность, она ответила: «Немка». Та женщина говорит тихонько: «Можно написать другую». Но мама сказала нет. Сказала, что её папа немец, мама – немка, и она тоже немка. И так всю жизнь прожила немкой, хотя на своей немецкости никогда акцент не делала. А мы на эту нацию обижены за то, что они лишили нас отца. Поэтому мы все свой немецкий язык «проглотили». В школе учили английский.
Эрна МалыкМама, конечно, не подвела
Квартиру Малыков разбомбило, а участок с недостроенным домом присвоил сослуживец отца. После того как стало известно, что Фома Малык – Герой Советского Союза, военкомат помог вернуть участок и получить ссуду на строительство. И Эмма Яковлевна начала строить дом.
– Было очень голодно, – говорит Эрна Малык. – 46-47 годы – это засуха и недород. Но мы учились в школе, мама работала в каком-то швейпроме, а дома из обрезков шила плащи, Виктор их продавал. А потом мама взяла ссуду, и началось строительство. Строили все: больше всех Виктор, но и мама, и даже мы с Лорой что-то делали постоянно. Это, конечно, не описать и не понять, как было трудно. И тут маме стало изменять её терпение. Она уже и плакала. Но зимой 47 года всё-таки мы въехали в этот дом. Как-то там жили и постепенно всё доделывали. Мама очутилась в своих стенах, на своей земле, тут уж она была хозяйкой. Она построила сарай, были у нас козы Розка и Белка, мы с сестрой их пасли. И кролики были – значит, мясо всегда было своё. Вода была проведена. Конечно, мама урабатывалась! Она шила, заказы всегда были. Надо было обшить и своих детей, накормить, отправить в школу, потом огород у неё, всякая живность. Но она уже не жаловалась, мы ей, конечно, помогали. И она прожила в этом доме всю жизнь, а теперь там живет Лора.
Виктор окончил Запорожский индустриальный институт, был главным металлургом завода в Азове Ростовской области. Лора выучилась на врача и всегда жила с мамой, работала в поликлинике педиатром. А Эрна стала инженером, окончив Киевский политехнический институт. В Москву из Запорожья несколько лет назад её забрал сын Герман. Теперь у бывшего вундеркинда пятеро внуков. Почти каждый год на День Победы сын возит Эрну Фоминичну на могилу отца, в село Лепляво неподалеку от Канева.
– Там памятник пяти Героям Советского Союза, погибшим при форсировании Днепра, – говорит Эрна Фоминична. – А в честь отца названы улицы – в Каневе и в Запорожье. Я всё время думаю: знал ли он, что нас увезли в Германию? Наверное, нет. Наверное, он очень о нас беспокоился, хотя и был уверен в маме. И мама, конечно, его не подвела.
Письмо Эрны о поездке в Германию в 2002 году
«Здравствуй, Виктор!
Не отвлекаясь, сразу пишу по теме. Очень интересно было возвратиться в то место, где мама с тремя детьми встретила победу 1945 г.
Моя память сохранила несколько эпизодов той жизни. Дорога по склону горы. Вдоль дороги несерьёзное ограждение из колючей проволоки. На столбике висит пилотка со следами засохшей крови. По дороге водили пленных на работу, и кто-то неудачно собрался бежать. Возможно, это сделал конвой, т. к. охраны границы не было видно.
Выше деревни склон холма засажен фруктовыми деревьями и грецкими орехами, доступными для всех. Вершину холма венчает буковый лес, густой и тёмный. В нём первый и пока последний выстрел в моей жизни. С меня взяли честное слово, что никому не расскажу, научили, как держать маузер, целиться и стрелять. Но меня испугала неожиданно сильная отдача в плечо. Об этом меня не предупредили. Так что понятие о стрельбе я получила довольно рано.
Запомнилась очень культурная многоуровневая купальня на реке. Большое летнее удовольствие.
И вот летом 2002 г. представилась возможность посетить то место.
Ещё в 1990 г. я написала письмо в магистратуру г. Лёррах и получила ответ от бывших хозяев. Нас помнят, удивляются, что мы ни разу не дали о себе знать, а сами они старые и немощные. Так что был адрес и шанс застать их живыми.
С моей подругой русско-немецко-говорящей Элей мы приехали поездом с юго-востока на юго-запад. Тут тебе через Рейн французская граница, а мы уже в Швейцарии. Отсюда электричкой через две остановки были опять в Германии – Лёррахе. На вокзале ощущение курортного юга. Огромные платаны, олеандр цветёт и ещё много цветов. Загорелые красивые люди. От вокзала автобусом серпантином всё выше на окраину города. Фактически они живут в деревне, примкнувшей к городу. У меня был адрес нового дома хозяев, который они построили на самом краю деревни.
В старом доме, в котором мы жили во время войны, сейчас живёт с семьёй их внук. Дом трёхэтажный, старинный, как бы зажатый между соседними домами с лицевой стороны, но во дворе есть все необходимые хозяйственные постройки. Судя по немногочисленной технике, они владеют тут же, на склоне, какой-то землёй.
Моё появление было для хозяев шокирующей неожиданностью. Старая Эльза вспомнила, как мама, прежде чем поселиться, побелила комнату, которую нам выделили на 2-м этаже. Где-то достала стол. Вспомнила, что мама шила, и сильное впечатление у неё осталось от маминых волос. Но, похоже, мама держалась замкнуто.
Готфрид воевал на Восточном фронте и был ранен под Могилёвом в 1942 г. Возможно, это его и спасло. После выздоровления его направили во Францию. Будучи инвалидом, вырастил двух сыновей и построил дом.
Их сын, родившийся в 1944 г., болел и умер в 1995 г. Зная, что наш отец убит в войну, они неохотно говорили о том времени. Зато с удовольствием показали дом, гараж и немецкую гордость – машину. Второй их сын живёт где-то в другом городе.
Хозяин с большим трудом на 2 костылях передвигается по дому, фактически его не держат ноги. Человек полуразрушен. Но разрушение не коснулось этого уголка Европы. Европа умеет беречь своё имущество. Вечерело. Нас не пригласили переночевать. Автобус уже не ходил, и мы, зарядив ноги, сбежали с горы со скоростью автобуса. Купив по дороге перекус, последней электричкой уехали на Базель".
