Фактический Новый год редко совпадает с запланированным календарным. Прошлый начался почти на два месяца позднее – 24 февраля. Жизнь сотен миллионов людей в разных странах, особенно европейских, разделилась на до и после начала СВО. Кто-то погиб, кто-то ушёл воевать, кто-то стал эмигрантом, кто-то ещё погибнет, уйдёт, станет. Теперь ясно, что никакой это не год – больше, никто не скажет, на сколько. А главное – никто не скажет, чем это может закончиться. Я не о том, кто победит, и даже не о том, кто будет главным бенефициаром этой бойни – часто это разные субъекты: одолевают врага одни люди и страны, купоны стригут другие. Мой вопрос – чем это должно закончиться – о том, какой мир мы увидим или хотя бы хотим увидеть, когда рассеется дым от ракетных ударов. Какую культуру, цивилизацию, политику, экономику, карту религий, а главное – каким мы увидим человека, каким будет христианство, церковь. И будут ли…
Распутье
В оптике новейшей истории не видно большого разнообразия взглядов на пути России в настоящем и будущем. Основных направлений всего два. Первое кажется сейчас чуть ли не общенародным в отражении СМИ, сохранившихся после многочисленных чисток последних лет: закрытия многих медиа, почисления в иноагенты большого количества журналистов и целых изданий. Этот путь транслируется на разные лады властью РФ. В нескольких тезисах его можно выразить так.
РФ – великая наследница великих свершений и Киевской Руси, и Российской империи, и СССР. Она стоит на трёх китах: углеводороды, ядерное оружие и обозначенные президентом в Основах госполитики наши «традиционные ценности», в которые входят не только патриотизм и служение Отечеству, но и достоинство, права и свободы человека, крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным, историческая память, преемственность поколений, единство народов России (не ясно, в границах каких земель: нынешних, советских, имперских, ещё более ранних или всех суммарно) и православие (иногда ещё мусульманство, иудаизм, буддизм). Несколько неловко было писать этот абзац сидя.
Второй путь тоже видится общенародным, но в зеркале оппозиционных СМИ. Это путь можно назвать «великая Россия будущего». Чиновники не воруют, суды судят по правде и по закону, полиция и госбезопасность охраняют граждан, а не доят бизнес, не крышуют криминал и не присваивают национальные ресурсы. На этом пути много внимания уделяется социальной сфере: заботе о пожилых, бедных, больных и, конечно, гражданским правам и свободам. Это путь дружелюбнейшей державы, вернувшей просящим Крым, Донбасс и, может быть, часть Курильской гряды. Она впущена на равных (ну, почти на равных, потому что надо вернуть все долги и проценты на долги и вымолить все прощения, а прощать-то никто не обязан) в семью цивилизованных богатых государств. Уровень жизни высокий и непрестанно растёт. Здесь в большой цене всякие меньшинства. Неприятный термин «педерасты» заменяют на «геи» или «квиры», и нельзя думать, а тем более говорить, что это гадость и грех, а думать и говорить, что это хорошо и доступно всем, можно и нужно. Все культуры, народы, религии, страны в этой семье равны, все люди счастливы и ждут, когда к их счастью присоединятся остальные.
Эти пути (извините за их слишком упрощённое и несколько ироничное описание) самые очевидные – за ними история, опыт поколений, у каждого из этих путей есть своя правда, к которой они апеллируют, и своя неправда, которую адепты первого пути не могут принять от адептов второго и наоборот.
Недавно я отвечал на вопросы о духовных и этических основаниях первого и второго пути для вышедшего осенью этого года сборника «Риск надежды» – такой попытки представителей гуманитарных наук, церковных и общественных деятелей и публицистов «распознать смыслы настоящего и наметить пути к будущему».
На какую же правду и силу опирается первый путь, который в наше время всё более ассоциируется с путём не просто постсоветским, но просоветским?
О трёх древних искушениях
Все сферы жизни общества определяются и контролируются из одного центра. Не только законодательная сфера почти не знает инициативы снизу, но и образование, и культура, и наука, и религия – всё это госзаказ. Поэтому учителям или режиссёрам у нас чиновники могут сказать: это вы за наши деньги будете учить тому или снимать то, что властям не нравится, ставит их действия под сомнение или пытается высмеять?! Нет, это аппарат власти через своих клевретов скажет вам, какая у народа должна быть наука, какую правду об истории будут знать наши дети, что красиво и талантливо выглядит на картинах или в кино, какие песни надо писать, как поклоняться Богу и о чём Его стоит попросить, а о чём – нельзя. Предполагается, что эта власть, оказавшись в хороших крепких руках, тоже будет хорошая, добрая и человечная, и чем больше будет под её контролем, тем будет всем лучше. Как тут не вспомнить про сатанинское искушение Христа в пустыне земной властью: «Я отдам Тебе всю власть и всю славу этих царств, ибо она вручена мне, и я даю её, кому хочу» (Лк 4:4). В общем, первый путь, как ни крути, – дьявольское искушение.
Второй путь кажется путём свободы – и для многих образованных людей он выглядит более человечным. Во всяком случае, тут есть место конкуренции: талантливый, трудолюбивый и сильный имеет преимущество перед ленивым и бездарным. Доступ к благам ему открывает не близость и лояльность к власти, а личные качества. По-моему, этот путь выглядит лучше. Но его движущей силой выступает богатство и успех. В общем, это один из главных аргументов в пользу либерально-демократических обществ: там богаче и по-своему свободнее живут люди, там более качественно устроена социальная сфера – образование, медицина, поддержка наиболее уязвимых слоёв населения.
Но это такая свобода и человечность, которая допускает ракетные обстрелы детских площадок дээнэровской Макеевки, мирных домов Донецка, бандитские теракты СБУ на представителей гражданской администрации и лишение властями постсоветских прибалтийских республик лицензии русскоязычного оппозиционного власти РФ телеканала, обмолвившегося о гуманитарной, а вовсе не военной, помощи солдатам РФ. Это та же самая свобода, которая позволила проливать кровь людей в Югославии, Ливии, Ираке, Афганистане, Вьетнаме и Хиросиме-Нагасаки, это западные «перегибы на местах» ради торжества демократии и прогресса, таких мест много и число их растёт.
За вторым путём числятся два других искушения, предложенных Христу Сатаной: хлебом (победой над бедностью) и чудом – экономическим, например, или успехом, ведь успех – это тоже вид чуда. То есть Евангелие опознаёт и этот путь как ложный, дьявольский, ведущий не туда.
Есть ли у нас ещё альтернативы этим путям? Принципиальной альтернативы, не утопической, современное российское общество не знает или отказывается признавать. Есть сообщества, которые жили и сейчас живут по другим принципам, но они или не влияют на мир глобально, или их влияние принято не замечать или опорочивать. Самым мощным таким сообществом, конечно, должна быть христианская церковь – великое дерзновение людей жить в свободе, дружестве и чистоте.
Но ни на кого не вылито столько негатива за две тысячи лет и особенно за последние полтора века, сколько на церковь и на христиан. Но, как писал один из последних рыцарей нашей церкви Николай Бердяев: «О низости христиан судят по высоте христианства, по несоответствию этой высоте… Труднее всего осуществить в жизни религию любви, но от этого сама религия любви не менее высока и истинна, но христианину безмерно трудно стоять на высоте своей веры, своего идеала, ибо он должен любить врагов своих, нести крест свой, должен героически сопротивляться соблазнам мира, чего не должен делать ни верующий еврей, ни магометанин, ни материалист».
Разговор о неудаче христианства в истории многажды звучал и в XX веке, и в XXI, но не было такого времени, чтобы христиане отказались не просто быть на подхвате у разных добрых сил, но от осуществления Христовой правды на земле – тогда бы нам пришлось отказаться и от веры, и от самой жизни.
«Пусть очень немногие осуществляют правду Христову, пусть человек осуществляет её лишь в один час своей жизни, – писал Николай Бердяев в своей статье “О достоинстве христианства и недостоинстве христиан”, – от этого не менее она должна осуществляться».
Упомянутый мной сборник «Риск надежды» – это ещё один шаг по осуществлению христианства в наше время.
Выше я попытался описать два пути, но перед тем, как перейти к рассказу о третьем, скопирую сюда самое краткое и талантливое изложение сути всех трёх путей, которое я читал, предложенное моим братом учёным-экономистом Сергеем.
«Я для себя три пути переформулировал – посмотрев на них с точки зрения не конкретных программ, а постулируемых ими высших ценностей: в первом случае это государство, во втором – эмпирический человек со всеми его загибами и перегибами, в третьем – Бог, который выше государства и человека, но человека Он старается подтянуть до Своего уровня.
Первый порабощает человека, не оставляя ему свободы; поэтому мне он особо отвратителен. Второй оставляет человека в порабощении греху; тоже плохо, но всё-таки человек имеет выбор, например, становиться или не становиться убийцей. Третий всем хорош, если он реален, а не только на словах».
Что же это за третий путь, по которому могла бы пойти Россия? Авторы сборника «Риск надежды» предлагают взгляд на траекторию развития нашего отечества не с экономической, не с социально-внешне-военно-политической точки зрения, понимая вторичность экономики, политики, какой-нибудь социальной инженерии. А что же первично? Покаяние, Русская церковь и русский народ. Звучит слишком архаично и религиозно, до известной триады «православие – самодержавие – народность» не хватает только «самодержавия», а от «покаяния», когда оно стоит в одном ряду с «православием» и «народностью», ещё с конца 90-х годов прошлого века веет отказом от ИНН и сожжёнными паспортами, подумаете вы… И ошибётесь.
Каются не те, кто больше грешит
Самый яркий для многих пример национального покаяния – то, что произошло с Германией после Второй мировой войны, когда беспощадные завоеватели и разрушители вернули своему народу честь и достоинство носителей христианской веры, высокой культуры, искусства и науки. Из лежащей в руинах страны-должника Германия вновь превратилась в одну из самых мощных экономик Европы.
«В истории Германию к покаянию привело поражение во Второй мировой войне, поражение полное, – говорит председатель Преображенского братства Дмитрий Гасак. – В гитлеровскую коалицию входила не только Германия, но именно в отношении Германии был поставлен вопрос о покаянии и изменении исторического пути. Ни в отношении Румынии, ни в отношении Италии или Японии этот вопрос так не стоял. Известно, что Советский Союз тоже готовился к войне, как и то, что большевики не были сторонниками оборонительной тактики. Несёт ли Советский Союз, народ Советского Союза, свою долю вины за то, что произошло в ХХ веке? А Соединённые Штаты? Пример общенационального покаяния Германии показателен. Но, говоря о причинах этого покаяния, не лишним будет заметить, что процесс покаяния имел границы – границы вины, и эти границы поставили Германии не немцы».
И конечно, стоит вспомнить, что на Нюрнбергском процессе обвинителями и судьями были победители, чьи военные преступления не рассматривались на трибунале и замалчивались, как и их ответственность за начало Второй мировой войны.
«Вопрос точного определения вины – важнейший, – продолжает Дмитрий Гасак. – Сейчас, например, обострился вопрос о виновности России в развязывании военной операции на Украине. Тема покаяния стала звучать, но именно в связи с тем, что были начаты военные действия. При этом не ставится вопрос о покаянии за всю историю ХХ века, которая привела к тому, что происходит сейчас. Этот вопрос сейчас не стоит и, более того, не знаю, в какой мере его можно поставить. Боюсь, что важнейшим фактором определения вины, то есть определения того, в чём необходимо принести покаяние, являются какие-то крупные поражения, в частности, поражение в войне, когда политическая система и государственное управление доходят до своего нуля, когда народ и страна оказываются на грани катастрофы».
Жизнь народа, как и всякого человека, нуждается в отказе от ошибочных путей, исправлении и обновлении. Признание ошибок и их исправление и есть покаяние. Но нужда в национальном покаянии предполагает, что не один человек, а целый народ, во всяком случае те, кто за него отвечает, пошли в сторону зла и завели туда остальных. Когда это случилось с Россией: в 1914, 1917, 1991, 2022-м? Почему именно в это время? Кто, как и почему может и должен принести за это покаяние?
«У Клайва Льюиса есть небольшая статья “Национальное покаяние”, – говорит заведующий кафедрой богословия Свято-Филаретовского института Александр Копировский. – Льюис пишет, что каются те, кому труднее, – а не те, кого призывают к покаянию, не те, кто больше грешит, а те, кто ощущает, что он живёт плохо. Это парадокс. Мне он очень понравился. Церковь не должна призывать к национальному покаянию? Нет, должна. Но дело это – как и многие другие – под силу лишь тем, кому оно нелегко».
Стоит добавить в связи со сказанным, наверное, что к покаянию призывают не те, кому оно не нужно, а наоборот. Связь покаяния с церковью подразумевается не сама собой – мол, какое покаяние без священника. Но хорошо, чтобы жажда очищения и обновления была в самих православных и они стремились быть закваской, которая – по слову Христа – «квасит всё тесто», весь народ, задавая ему само это качество народа – людей, имеющих одну историю, одну судьбу, надежду на общее будущее.
Церковь – закваска или тихая заводь?
«Тесто сквашенное – это уже новое качество, – говорит московский священник Георгий Кочетков, основатель общинно-братского движения в Русской церкви. – Это люди, чем-то связанные друг с другом и понимающие, что они друг без друга никто. И в церкви, и в обществе, и в нации своей, и в народе. Это могут быть совсем простые люди, малообразованные, не обязательно умные, не обязательно сильно духовные, культурные и прочее. Они могут иметь средства и власть, а могут не иметь. Символ веры этого “теста” можно было бы выразить словами: я хочу жить на этой земле, я хочу отвечать за её прошлое, настоящее и будущее».
«Сказать безоговорочно, что у нас есть народ, нельзя, – считает отец Георгий. – А есть у нас общество? То же самое – нет. А есть у нас нация? Нет. А есть у нас Церковь как Народ Божий, а не набор инструкций, правил, иерархических должностей, занятых теми или иными случайными или не случайными людьми? Тоже нет».
Если эту утрату на нашей земле в XX веке народа, общества и Церкви признать, увидеть и пережить как свою личную трагедию, тогда есть шансы всё это вернуть, уверен отец Георгий.
«Когда мне говорят, что 24 февраля 2022 года случилась катастрофа, я отвечаю, что этой трагедии сто с лишним лет, – продолжает он. – И я действительно переживаю 1917 год как личную трагедию сегодняшнего дня. Пусть умолкнут все, кто говорит, что не надо рыться в старом, давно забытом, прошедшем, почти что исправленном.
Решение проблемы “теста” – это обращение к людям, которые могут захотеть стать народом, или церковью, или обществом, или нацией, или всем вместе. Отдельных людей, которые этого хотят, много. Их проблема в том, что они почему-то не соединяются. Они постоянно друг от друга отталкиваются. Люди не доверяют друг другу. И есть все основания для недоверия».
Трудно поверить, что православная церковь может сейчас «пересобрать» людей в РФ в новом качестве – как народ, общество и дружество верующих во Христа. Слишком много за это столетие получено «кредитов» от власти, олигархии, силовых структур. Рассчитаться с долгами не получится, они слишком велики, и проценты растут, да и не дадут. Объявить себя банкротом страшно – потеряешь и покровительство, и имущество. Самым безобидным видится путь – стать укромом от бурь этого мира, тихой заводью (в такой заводи, если верить народной мудрости, могут и черти водиться). Может быть, лучший медиаобраз такого укрома – радио «Вера».
«Это один из самых удачных церковных медиапроектов, – говорит Дмитрий Гасак. – Там уровень пропаганды снижен до минимума, это радио – утешение, отвлечение, некоторое дистанцирование от реальности жизни, от борьбы, которая происходит в разных сферах жизни. Но сказать, что радио “Вера” способствует тому, чтобы церковь была в нашей стране закваской жизни, я не могу. “Квасят” нашу жизнь совсем другие ресурсы».
Церковь как оазис интеллектуального и душевного уюта кажется не самым плохим вариантом для христиан, но вряд ли так можно быть «светом миру и солью земли». «Очень важно, чтобы церковь не превратилась в элитарную, красивую, замечательную, чистую и благодатную, но замкнутую на себе секту», – считает отец Георгий Кочетков.
Русскость или россиянскость
Если мы говорим о возрождении народа или о становлении населения РФ народом, то мы не можем обойти стороной русский вопрос, ведь более 80% живущих в России людей – русские. Это более 116 миллионов из 145. Как-то в нашу редакцию пришёл фоторепортаж под названием «Многонациональный Томск», и я ради интереса посмотрел на национальный состав этого большого и старинного сибирского города. 92% томичей оказались русскими, то есть Томск вполне резонно считать мононациональным городом. Но чтобы быть народом, недостаточно поселиться рядом людям одной национальности. Вопрос в качестве их жизни: общении, умении вместе что-то созидать, признавать с радостью своё родство. Для этого русским надо опомниться, посмотреть в свою историю и в глубь самих себя, осталось ли что-то в нас от тех дореволюционных русских.
«В начале ХХ века Россия была одним из мировых лидеров по количеству низовых сообществ и кооперативов, – говорит Алексей Наумов, президент благотворительного фонда “Жить вместе”, председатель Введенского православного братства. – Когда Бердяев писал о коммюнотарности русских, он писал именно об этом – даре общительности, способности что-то делать вместе. Конечно, этот дар во многом не был реализован, а в советское время так и вовсе выкорчёвывался: живые отношения и связи запрещались в первую очередь! Но возрастать нужно именно здесь; это, если хотите, очень важное указание, где искать себя. Точно так же не случайно убеждение, что для русских важен некий духовный план бытия. Всё можно понять превратно, а можно рассмотреть так, как это делал, например, Николай Лосский, отмечая, что для русских характерно особое отношение к святыне: когда ты живёшь, понимая, что она есть. Да, ты можешь не принимать святыню, можешь прямо ей противоречить, но она тебе небезразлична. Мне кажется, что при всей повреждённости русского народа сегодня на такие его качества можно опираться. Пытаться возрождать что-то бескачественное странно».
Но сегодня мы видим продолжение политики большевиков, вытравливавших всё русское на русской земле ради торжества коммунистического интернационала, а наше национальное самосознание окрестив по-ленински «великодержавным шовинизмом». Даже коммунистическая партия в каждой республике была своя, но не было ни русской республики – только Российская Федеративная Республика, ни русской компартии – в отличие от Компартии Грузии или, положим, Узбекистана.
Мы плохо знаем не только русскую высокую культуру, но и народную музыку, не носим русских национальных костюмов, редко подаём к столу русские блюда и разносолы, потому что не умеем их готовить. Даже русскую землю часто стесняются назвать русской, боясь кому-то не угодить.
«Исторически русская идентичность привязывалась к земле, – говорит главный редактор журнала “Закон” Александр Верещагин. – Было понятие “Русская земля”. Её воспевали: “О, свѣтло свѣтлая и украсно украшена, земля Руськая!”. Но сейчас тоже непонятно, что такое “русская земля”. Где земля, на которой русский народ живёт? “Русская земля” – это Российская Федерация, созданная Лениным и Сталиным, или это что-то другое?»
«Есть, как известно, две концепции: концепция “русскости” и концепция “российскости”, которую иногда пренебрежительно называют “россиянством”, – продолжает Александр Николаевич. – Хорошо бы понять соотношение между этими концепциями: чем русский отличается от россиянина или россиянин от русского? Как соотносятся эти понятия? Один популярный публицист сказал, что россияне – это становой хребет недоделанного советского народа.
Действительно, мы видим, что концепт “российскости” продвигается властью скорее как замена “многонациональному советскому народу”, который канул в небытие, но ему на смену пришёл такой уменьшенный наследник – в лице российского народа. А внутри этого российского народа где-то сидят русские. Причём русские, конечно, с россиянами не совпадают, “русскость” с “россиянством” тоже не совпадает и где-то, видимо, выходит за пределы понятия “россиянин”. Не всякий россиянин – русский, не всякий русский – россиянин.
Понятно, что наша история до 1917 года была именно русской. Говорят: “русская история”, “русский историк”. А после 1917 года всё изменилось: мы, скажем, до сих пор стыдимся называть русских юристов русскими, мы почему-то называем их дореволюционными. Это, конечно, признак кризиса идентичности: мы даже в прошлом боимся признать своих предков своими. Причём это трагическое событие 1917 года отчего-то стало смыслообразующим – всё от него отстраивается, всё вокруг него вертится. Мне кажется, с этим надо заканчивать».
Путь с открытым кодом
Третий путь для России напоминает компьютерную программу с открытым кодом. Ключи от этой программы – покаяние как отказ от первого и второго пути, возрождение христианской веры и русского народа. Не беда, что это кажется чем-то высоким. Первый и второй путь ставят как раз на низкое и среднее, посредственное, но они ведут к утрате нашим народом своей истории, культуры, веры, да и географии тоже. Наше время антихристианское прежде всего потому, что утратило веру во Христа, в исполнимость Евангелия.
«Христианское человечество в своей истории совершило троякую измену христианству, – писал Николай Бердяев. – Сначала оно извращало христианство и плохо его осуществляло, потом оно совсем отпало от христианства и, наконец, что было самой большой низостью, оно начало проклинать христианство за то дурное, что оно само делало в христианской истории… Тот же человек извращает христианство, а потом восстает против этого извращения, как против самого христианства».
Начиная примерно с эпохи Просвещения, мир постепенно отказывался от веры в Бога, учась жить верой в человека. В этом есть и вина Церкви – христианство старалось утверждать веру в Бога, возвышая Бога и божеское за счёт принижения человека и человеческого, мало принимая во внимание, что Христос-то Себя называл Сыном Человеческим чаще всего, а не Богом. В XX веке отказ от Бога и от Христа, разрушение церквей, особенно на русской земле, привело к унижению и разрушению человека и унижению и истреблению у нас многих народов.
Но в том и особенность «открытого кода», что третий путь – это никем не пройденный путь, никем не прописанный. Его надо отыскивать и формулировать тем, кто открыт покаянию и вере. Такие люди – старшие в нашем народе и в нашей церкви – должны обнаружиться. Времени-то почти не осталось.
«Христианский мир переживает кризис, который потрясает его до самых первооснов, – писал Бердяев ещё в 1928 году. – Христианство внешнее, притворное, лживо-риторическое не может более существовать, оно кончает свой век. Соединение обрядоверия с языческой неправдой жизни уже невозможно. Наступает век подлинного реализма, когда раскрываются первичные реальности жизни и спадают все внешние покровы, когда душа человеческая непосредственно ставится лицом к лицу с тайнами жизни и смерти».
После этих слов великого русского христианского мыслителя и пророка прошло почти 100 страшных лет. Но пусть они прозвучат для нас не только как угроза, но как напутствие перед началом возрождения народа, культуры, церкви, которые вот-вот могут исчезнуть.
Мало кто готов приносить жертвы и сам быть жертвой за Россию, угробленную в 1917 году, справедливо полагая: не мы же её растерзали! Надо взять всё хорошее и с этим «работать»: землю и её недра, русский язык, дары русской культуры, науки, искусства… Но прекрасная Россия будущего не сможет родиться, если не найдутся те, кто пожертвует собой за погубленную Россию прошлого. Или это явится уже не Россия.
Закончу словами своего брата Сергея: «Не знаю, может, это потому, что моя душа порабощена самыми разными страхами, я считаю, что самый актуальный призыв сейчас для России – “Я не боюсь, и вы не бойтесь”. Известно, кто его сейчас провозглашает, но ведь и Иисус по воскресении сказал: “Не бойтесь!”. И Иоанн-Павел II свою первую проповедь в качестве папы начал с того же: “Не бойтесь!”»