Судя по разговорам, нашу школу опять готова накрыть волна преобразований. Речь идёт о трёх вещах: введении школьной формы, повышении статуса русского языка и передачи ответственности за школы с муниципального на региональный уровень. (Моя ссылка случайна, примерно такое же можно обнаружить много где.) Всё это называется реформой. Посмотрим, заслуживают ли эти меры такого громкого названия и что можно было бы считать действительным реформированием школы.
I. Основные вопросы образования
Само по себе слово «реформа» очень интересно. Когда-то я написал статью о его истории и теперь могу не повторяться. Будем исходить из того, что реформа – глубокое преобразование, которое имеет целью повысить эффективность использования наличных ресурсов и либо значительно улучшить положение дел, либо по крайней мере избежать больших потерь в качестве, если ресурсов получается выделять намного меньше. (К слову, часто в образовании наблюдали такую картину: увеличение финансирования не улучшало качество, но уменьшение приводило к ухудшению.)
Потому нам необходимо – чтобы понимать, каков может быть эффект от принимаемых мер, – выстроить иерархию проблем, разделить их на первостепенные, второстепенные и – условно скажем – третьестепенные. Конечно, можно делать сколь угодно утончённую шкалу (Н.И. Пирогов предлагал ставить одну из двух оценок – удовлетворяют ли знания требованиям или нет, но я знавал преподавателей, в чьих глазах пятёрка с двумя минусами отличается от четвёрки с двумя плюсами). Ограничимся тем, что в третью группу отнесём все остальные проблемы, не попадающие в первые две. В первую группу попадают те, чьё неправильное решение заведомо губит систему образования. К таковым относятся, на мой взгляд, следующие.
1. Образовательные программы.
2. Педагогический корпус.
3. Ученический корпус (правильное распределение детей между разными образовательными моделями).
Второстепенные вопросы оказывают существенное, но не определяющее воздействие на систему. К таковым, на мой взгляд, относятся:
1. Экзамены.
2. Учебные пособия.
3. Система управления образованием.
Всё остальное – наличие спортзала или астрономической обсерватории, сауны или бассейна, школьная форма, цвет кафельной плитки, подъём и спуск флага и исполнение гимна – не может в зависимости от решения сделать эффективную школу неэффективной, и наоборот.
Фото: Никеричев Андрей/АГН «Москва»Что можно считать реформой? Опять-таки, предложу свою версию ответа, не рассчитывая на всеобщее согласие (как не рассчитываю я на него и относительно своей иерархии проблем). Во втором случае всё вообще обстоит предельно мрачно: большинство публики даже не подозревает о том, насколько значительным может (и должно) быть разнообразие образовательных программ, предлагаемых детям страны. И версия эта заключается в том, что на титул реформы может претендовать существенное изменение существующего положения дел в «первостепенной» области или по крайней мере в нескольких «второстепенных» (с дополнением второстепенных мер по главным вопросам). Никакое изменение в третьей группе реформой не является; их можно даже не учитывать.
К какой же области относятся предлагаемые новации?
Школьная форма – вопрос третьестепенный (ну не будет ли кто-то серьёзно предполагать, чтобы, нарядив в новые костюмы учащихся в дурной школе с дурными программами и учителями, можно получить хороший результат).
С этой точки зрения за всю постперестроечную эпоху наша школа не подвергалась реформированию. Изменение формы экзамена было радикальным, но сам по себе – без новых эффективных программ и без изменений в принципах формирования педагогического корпуса – этот экзамен не мог ни сильно испортить школу (некуда), ни значительно улучшить: он недостаточный для этого инструмент. В скобках отметим и то, что (прошу читателя сделать за меня все оговорки, их нужно много) наш педагогический корпус формирует двойная отрицательная селекция: лучшие идут в университеты, а не в педвузы, лучшие из выпускников педвузов идут не в школу, а куда-то ещё, и социальный статус педагога наглядно демонстрирует ученикам жизненную ценность образования, представителями которого учителя являются по статусу.
Не будем дальше рассуждать о педагогах: это предмет отдельного разговора. Посмотрим, подверглась ли изменению программа. Здесь мы можем видеть профиль в старших классах (это разумная мера, её можно характеризовать как совершенно недостаточный шаг в правильном направлении). Дальше – чисто косметические обновления: из литературной программы убрали «Что делать?» и добавили «Архипелаг ГУЛАГ». Сейчас, кажется, хотят отыграть обратно; но очевидна техническая малозначимость таких перемен сравнительно с их символическим весом. Пожалуй, самым важным решением было предоставление относительной свободы школам в эпоху раннего Ельцина, при министре Эдуарде Дмитриевиче Днепрове († 6.02.2015 г., руководил ведомством в 1990–1992 гг.). Это позволило возникнуть и развиться множеству прекрасных школ. Сам Днепров был историком образования, сумевшим ничего не понять в прежней русской школе (под его пером её история превратилась в серию сплошных потерпевших крушение «контрреформ»), но, не изменив программы в массовой школе (может быть, и к лучшему, поскольку что-то заставляет меня подозревать, что школьный проект его авторства был бы чудовищным), он дал возможность работать множеству талантливых людей. Конечно, при незрелости общества и при тогдашнем качестве педагогического корпуса трудно было рассчитывать на то, что шарлатаны и безумцы не хлынут на поприще в великом числе, но… По-видимому, это главное решение в истории постсоветской школы, и оно… если и не тянет на реформу, то по крайней мере к ней приближается. Структура управления школой менялась; но одно ведомство занимается образованием, два или три – у нас ни разу за это время не было предпринято попытки создать элементарный инструмент понимания того, что происходит в школе, – нормальную и работоспособную школьную инспекцию.
Фото: Авилов Александр/АГН «Москва»Но о трёх вещах, с которых я начал эту статью, такого сказать нельзя. Защита русского языка от иностранных заимствований – это вообще ни о чём; о школьной форме уже было сказано; передача попечения о школе с муниципального на региональный уровень, возможно, поспособствует решению финансовых проблем образования (скорее нет), но точно не поможет решению содержательных. Так что до реформы всем этим блистательным мерам, увы, далеко, и называть их так не следует.
II. Как школу реформировали раньше
Не так уж и редко. Сначала то, что можно было бы реформировать, нужно создать; первая система общеобразовательных учебных заведений в России была создана Екатериной II в 1786 году, и это были народные училища. В 1804 году они были преобразованы в губернские гимназии и встроились в новую управленческую схему во главе с университетами, распределёнными по учебным округам; при четырёхлетнем курсе они были достаточно поверхностны и многопредметны. Впрочем, они получали подпитку от университетов, на чьих профессоров были возложены контрольные функции, и это по крайней мере могло предохранить их от полного ничтожества. Сначала С.С. Уваров в своём петербургском округе выстроил новую семилетнюю гимназическую модель классического образца, и уже при Николае I она была распространена на всю империю. В то же царствование были созданы пилотные модели реальных гимназий. Под конец император, испуганный революционным вихрем 1848 года, разрушил собственное детище – и Александру II пришлось его восстанавливать (два гимназических устава – 1864-го и 1871 г.); потом гимназические реформы (начала 90-х гг. XIX в. и начала XX в.) только разрушали классическую схему, и последняя – весьма серьёзно.
Образцовой была подготовка Устава 1864 года. Его проект был опубликован («Проект Устава низших и средних учебных заведений») в 1860 году, в мартовском номере «Журнала Министерства народного просвещения», с целью вызвать его широкое обсуждение в профессиональных кругах и в обществе. Проект был разослан попечителям округов для обсуждения в гимназических советах. При этом министерство не ограничивало критиков проекта ревизией частных положений: они могли излагать своё воззрение в целом. К обсуждению приглашалась не только профессиональная корпорация, но и все благонамеренные и просвещённые люди, которые принимали дело просвещения близко к сердцу. Итак, для профессионалов участие в обсуждении становилось обязательным; ревнители просвещения, не обременённые должностями, могли (печатно или письменно) высказываться по этим вопросам. И, надо сказать, пресса откликнулась. Устав был переведён на иностранные языки и разослан специалистам в Германии, Франции и Англии; их отзывы, в свою очередь, были переведены на русский и опубликованы. Интересно, что немецкие педагоги (не очень дружно и с оговорками) и английские (дружно и без оговорок) подвергли критике одну из концептуальных идей устава – запрет телесных наказаний. В 1861 году вопросы начального и среднего образования были разделены. Итоговый результат – два гимназических типа, «мягкий» классический и реальный (в 1871–1872 гг. мягкий тип был заменён жёстким, а реальная гимназия утратила свой гимназический статус и получила обозначение «реальное училище»). В наше время о реформах образования речи не идёт; политическое руководство и образовательное ведомство считают, по-видимому, что школа РФ – лучшая в мире; но, честно говоря, мне трудно представить себе, что подготовительный процесс был бы организован сколько-нибудь сходным образом.
III. Возможна ли сейчас школьная реформа
Я много раз высказывался, что это нереально. Но здесь нужно сделать оговорку: это нереально в нынешней политической обстановке. В принципе, есть разумные шаги, которые можно предпринять, чтобы улучшить положение. Единственное, о чём нужно помнить, – реформу будут делать люди, она будет им удаваться в меру их способностей и энергии, и девизом начального этапа должно стать Men, no measures. Должна быть работоспособная группа, которая сможет запустить процесс. Советская эпоха оставила нам в наследство избыточное количество шарлатанов от педагогики, в том числе весьма влиятельных; если дело поручить им, результат вполне понятен.
Фото: Авилов Александр/АГН «Москва»Когда такая группа будет создана, она должна заняться инвентаризацией школьных типов и ресурсов (нужно будет знать, какие есть реально в наличии, поскольку скоро других взять будет неоткуда). Для этого должна быть реформирована структура управления образованием и в первую очередь создана школьная инспекция. Её члены, посещая школы, должны будут не смотреть бумаги, а присутствовать на уроках и экзаменах. Понимать по таким фрагментам характер педагогического процесса сложно, но можно; в этом помогает и то обстоятельство, что – при вполне естественном желании показать себя перед проверяющим с лучшей стороны – это «лучшее» демонстрируется в рамках педагогического идеала конкретного коллектива, и его-то скрыть от проверяющего невозможно. Подчеркну, что бывать на уроках обязательно, поскольку даже и самая изощрённая форма экзаменов не покажет нам, какая часть результата – заслуга школьников, какая – школы и какая – репетиторов (по грамотности школы отчитываются чужими результатами, поскольку довольно много грамотных детей были бы такими и безо всякого участия школы).
После этапа сбора информации наступает аналитический этап. Его целью является выяснить, какие типы школ – самые эффективные, самые живые и самые пригодные к распространению. Это должно предопределить дальнейшую политику министерства. Однако это лишь одно направление: мы должны отдавать себе отчёт, что современная российская школа – прямое продолжение советской, в силу чего её опыт и кругозор безнадежно ограничены. Из этого следует, разумеется, не то, что его нужно отвергать, а то, что ему следует предоставить правильную область применения. Министерство должно будет создавать типы школ, которые покажутся необходимыми ему, но у которых может не быть – или быть очень мало – прототипов в нашей действительности. Автор этих строк (если б он оказался в кресле министра и не захотел при этом повеситься) счёл бы необходимым осторожно, гомеопатическими дозами вводить классические гимназии… Но, к счастью для автора и остального человечества, эта перспектива нереальна.
Дальше что-то предвидеть нельзя. Мы же не знаем, что нам откроется в результате наших поисков. Но, повторяю, эта программа возможна только при значительном изменении политической ситуации; в нынешней все мои выкладки бесполезны и неприменимы.
