Впрочем, когда Сын Человеческий придёт, найдёт ли Он на земле веру? (Лк 18:8)
По воспоминаниям Евгении Рапп, близкого друга и свояченицы Николая Бердяева, 21 марта 1948 года, в воскресенье, у них дома в Кламаре было традиционное и очень многолюдное собрание. «Н.А. был особенно оживлён, – вспоминала она. – Много говорили о проблеме зла. Поздно вечером, когда все разошлись, Н.А. мне сказал, что очень утомился. Но несмотря на усталость, за ужином он продолжал говорить со мной о проблеме зла – вопрос, который мучил его всю жизнь».
Философ Николай Бердяев. Фото: общественное достояниеНужно бороться с психозом войны
Одна из последних статей Бердяева, «Третий исход», которую, по мнению декана философского факультета МГУ Алексея Козырева, можно назвать духовным завещанием философа, впервые была напечатана в России несколько месяцев назад в сборнике «О духовной буржуазности». Во Франции этот сборник вышел почти сразу после смерти Бердяева. Помимо статьи 1948 года «Третий исход» в него вошли ещё четыре текста: давшая название всей книге статья «О духовной буржуазности» (1926), письмо в редакцию журнала Esprit «Русское христианство и буржуазный мир» (1933), статьи «Духовное состояние современного мира» (1932) и «Основная антиномия личности и общества» (1931).
В них Бердяев, с одной стороны, продолжает и развивает блестяще начатую в принесшем ему мировую известность «Новом Средневековье» (1924) тему конца нового времени – «индивидуалистической цивилизации XIX века с её демократией, с её материализмом, с её техникой, с общественным мнением, прессой, биржей и парламентом». С другой стороны – сосредотачивается на том, что этот конец значит для христианства, ставшего совершеннолетним.
«Нужно бороться с психозом войны, – пишет нам Бердяев в “Третьем исходе”. – Но если война случится, то она случится в бессознательном, сновидческом состоянии, под влиянием кошмаров, порождённых ложными идеями-мифами».
Поразительно, что эпоха, конец которой Бердяев диагностировал уже в 20-е годы прошлого века, завершается-завершается – и никак не может завершиться, пока не родится новая эпоха и новый человек. Сколько хороших и думающих людей до сих пор желают оставаться в рабстве у старых добрых идолов: индивидуализма и индивидуалистической свободы, понятой как право и интерес, возведённого в добродетель культа потребления, стихийного материализма и безудержного рационализма, формального права, секулярной гуманистической морали, агрессивного релятивизма.
Все эти кумиры, говорит Бердяев, «обнаруживают лишь глубокий раздор в человечестве, разобщённость, отсутствие единого духа, все они являются формами узаконенного разъединения, договорами о том, чтобы друг друга оставить в покое, в одиночестве, в нежелании избрать истину». Только почему-то покой всё не наступает, а договоры ведут к революциям и войнам. Бердяев говорит, что война, как и самые эти договоры, – следствие бессилия свободы.
Близкую интуицию чуть раньше выразил Достоевский, рассказывая нам свою версию истории грехопадения в «Сне смешного человека»: «Зато стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы всем вновь так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому, и жить таким образом всем вместе как бы и в согласном обществе».
Две – пишет Бердяев (а сегодня мы уже можем сказать – три) – мировые войны есть результат действия фатума, ведь «человеческая свобода, свобода народов никогда бы не создала двух мировых войн»! Фатум, по мысли Бердяева, – сила, которая действует в истории наряду с человеческой свободой и Божьим промыслом и «ударяет вследствие слабости творческих духовных сил человеческих обществ».
Какой свободы хочет Бердяев
Слова Бердяева, конечно, остаются совершенно непонятными для тех, кто привык мыслить свободу формально – как свободу выбора или воли, а не как творческую духовную силу, направленность духа, родственную вере, любви, познанию и осуществлению истины и так неравномерно распределённую среди людей. Христианское понимание свободы именно такое (хоть об этом и нечасто услышишь в церкви) – и оно ставит перед нами вопрос о её источниках. Собственно, это и есть главная тема, которой объединены пять статей, вошедшие в сборник «О духовной буржуазности».
Сборник Н. А. Бердяева «О духовной буржуазности». Фото: Издательство Nouveaux AnglesИсточник этот – не гражданские «права и свободы», не порядочная или более либеральная власть, не общество и не материальное благополучие. Понимание «государства и власти как верховной силы в судьбе народов» Бердяев называет настоящим гипнозом, как и готовность человека принять свободу из рук другого тирана – общества. «Независимость личности от общества не может зависеть от общества, ибо независимость эта и значит, что личность зависит от чего-то другого, чем общество». Этого одинаково не могут понять те, кто хочет видеть у власти сильную руку, и те, кто думает, что жизнь наладится, как только настанут свободные выборы.
В каком-то смысле даже Бог не даёт человеку свободу, а, как парадоксально утверждает Бердяев, «требует от человека свободы». Свобода человека коренится в другом пласте жизни, имеет источник не в этом мире, а в жажде «нового неба и новой земли», жажде преображения жизни и готовности немедленно в этом преображении участвовать. Бердяев наконец представляет нашему духовному взору Бога, который не постоянно готов что-нибудь дать, а который чего-то от нас ждёт и даже требует! Как же я жду того дня, когда услышу проповедь о таком Боге в наших православных храмах.
Ночь на 22 марта Бердяев не спал, задыхался и страдал от спазмов во всём теле. «За утренним кофе он сказал: “Знаете, Женя, у меня совершенно созрел план новой книги (он только что, две недели тому назад закончил “Царство Духа и Царство Кесаря”). Я хочу писать книгу о новой мистике. Все главы я уже распределил. В первой главе я буду говорить о том, что в основе мира – тело и кровь Христа”».
В тот же день Евгения Рапп позвала доктора, который всегда лечил Бердяева. «Н.А. провёл весь день как обычно: писал, читал. Эти дни он мне говорил, что с каким-то особенным вниманием читает Библию. Доктор ничего серьёзного не нашёл. Небольшое ослабление сердца, и сказал, что приедет через несколько дней».
Бес буржуазности
«Я поставил тебя посреди мира, чтобы мог ты свободно обозревать все стороны света и смотрел туда, куда тебе угодно. Я не создал Тебя ни земным, ни небесным, ни смертным, ни бессмертным. Ибо ты сам сообразно воле своей и чести можешь быть своим собственным творцом и созидателем и из подходящего тебе материала формировать себя. Итак, ты свободен в том, чтобы нисходить на самые нижние ступени животного мира, но ты также можешь поднять себя в высочайшие сферы Божественного».
Эти слова Джованни Пико делла Мирандолы Бердяев приводит в качестве эпиграфа к своей статье «Проблема человека» (1936). Они важны, чтобы понять, в каком смысле он пишет о направленности человеческого духа. Бердяев исходит из того, что человек – свободный дух, он сам источник свободы в мире – и в этом смысле первая и последняя надежда Бога. Но с момента появления на свет дух человеческий обнаруживает себя в плену, или, говоря на языке библейском, падшим. Мир и человек вследствие трагических событий, доступных нашей интуиции лишь на языке мифа, находятся во власти иррациональных сил зла, и именно поэтому нельзя подходить к ним с рациональной меркой. «Мы не от “мира” и не должны любить “мира” и того, что в “мире”, – цитирует Бердяев евангелиста Иоанна. – Но само учение о грехе выродилось в рабство у призрачной необходимости».
Духовная буржуазность – особая направленность духа, которой посвящена первая статья сборника, – и есть отказ от свободы, готовность легко принести её в жертву миру видимых вещей. «Необходимо разоблачать ту ложь, что капитализм есть защита свободы и единственная защита. Свобода здесь отождествлена с эгоизмом, корыстью и наживой. Капиталистический режим всегда был очень неблагоприятен для личности. И очень печально, что русский коммунизм поддерживает эту ложную идею связи свободы личности с капитализмом».
Да, соглашается Бердяев, в советской России нет никакой свободы, «из вражды к формальной свободе решили свободу уничтожить совсем». «Но истина и то, что Запад часто лживо защищает свободу, прикрывая ею свои интересы, и своей враждой не только к Советской России, но и к России вообще мешает развитию свободы в России». Но – главное – Бердяев показывает генетическую связь между капитализмом и коммунизмом, которые диалектически переходят друг в друга, ибо напоены одним духом. Этот-то дух он и называет буржуазностью. Суть её – победа «похоти жизни» над «священным недовольством “миром” и его благами», капитуляция человеческого духа перед лежащим во зле «миром сим», князь которого – дьявол.
Бердяев показывает, что буржуазность – это злой дух неверия и отчуждения, которым заражён и одержим этот мир, по-своему мир капиталистический и мир коммунистический. Корень духовной буржуазности – в неверии в Бога и недоверии человеку, в неверии самой вере. Вера как важнейший способ познания и общения, не без вины самой церковной институции, отменена, отринута как никчёмность, отнесена к миру фантазии и фантастики, к миру грёз. Забыли, что все знания, все интуиции, все откровения о человеке и мире – всё главное, с чем мир пришёл к новому времени, было добыто верой в Бога и во Христа. Буржуа уже «не относится серьёзно к вере в иную действительность, в духовное бытие, он не доверяет чужой вере». Буржуа всегда говорит: «знаем мы вас, все вы такие же, как и я, но не хотите в этом признаться», «все живут благами этого мира, все подавлены внешней действительностью».
Мы усовершенствуем смартфоны, летим в космос, строим беспилотники – а наши ум и сердце так и не научились решать вопросы, поставленные перед человеком на рубеже XIX и XX века. Нами до сих пор владеет соблазн понять свободу как право убрать Христа если не с глаз долой, то поставить на одну полочку с вещами этого мира, из жажды нового неба и новой земли превратить христианство в одну из религий, отнести веру в область культурной национальной традиции; это не прорыв к тайне мира и человека. И самое обидное, что историческое христианство всё чаще соглашается с таким положением дел.
Фото: Сандурская Софья / АГН "Москва"Уйди с этого места, чтобы я на него сел
Война, которая идёт, – буржуазная с обеих сторон. И нынешнее удивление войне, крови, коварству – лицемерное удивление, потому что XX век залит кровью. Пока небольшой пятачок мира жил всё комфортнее, сохраняя себя от больших войн, кровь в мире продолжала литься. Борьба за ресурсы, за кормушку, за власть продолжается. И пока этот злой дух не опознан и не изгнан, эпоха катастроф, начавшаяся в XX веке, не может завершиться, и нам придётся готовиться к новым войнам и катаклизмам.
«Когда буржуа слишком засиделся на своём месте и не даёт никому и ничему возможности двигаться, когда грозит оцепенение жизни от его власти, тогда является буржуа другого типа, одержимый волей к захвату высших мест жизни, и говорит: “Уйди с этого места, чтобы я на него сел”. Этот буржуа-parvenu (фр. “выскочка”. – “Стол”) будет не лучше, он будет ещё хуже, но в медовый месяц своих побед он будет иметь вид сорвиголовы, столь непохожего на образ буржуа солидного и важного. Новый буржуа ещё больше полюбит власть и могущество в жизни, ещё более будет беспощаден к слабым, вытесненным из первых рядов жизни, ещё более будет упоен своим величием и значением, своим неожиданным господством».
Две позиции, которыми поляризовано сегодня общественное пространство, – официальная советско-провластная и либерально-оппозиционная, – родились не в 2022-м, не в 2014-м и даже не в конце 1990-х. В чём-то они очень преемственны делению на западный и восточный мир, западный и восточный блок, которое, как писал Бердяев в 1948 году, «не может быть делением на царство света и царство тьмы, царство Добра и царство Зла».
«Тех, кто отказывается примкнуть к одному из двух блоков, обыкновенно обвиняют в том, что они сидят между двух стульев, – пишет Бердяев (сегодня, правда, чаще обвиняют, что если не сидишь на одном – значит, обязательно сидишь на другом). – Эта банальная острота основана на предположении, что в мире существует лишь два стула. Но может быть третий стул, на котором я могу твёрдо сидеть. Аргумент основан на том, что нет выхода из деления мира на две части. Это, в сущности, означает неизбежность войны».
Россия никогда не была буржуазной
Третий стул, который Бердяев называет «мировым фронтом в любви к истине», означает борьбу за «радикальное, духовное и социальное, изменение человеческих обществ». «Это и есть третья сила, третий исход. Условно я называю это религиозным социализмом, социализмом, получившим духовную основу. Это есть победа, моральная победа над старым буржуазным миром, которому подражает материалистический коммунизм». Эта победа «не может произойти через государства и правительства», но «по ту сторону их», «через реальные социальные и духовные силы народов».
Особые надежды в этом отношении Бердяев связывал с русским народом, продолжая называть его «самым коммюнотарным из народов» даже и в страшные годы, когда эта «свободная коммюнотарность была смешана с принудительным коллективизмом», «деформирована, искажена и связана с ложным духом, с соблазном, которому подвергся русский народ». Но «Россия никогда не была буржуазной страною в духовном смысле этого слова», с этим её «антибуржуазным и антикапиталистическим характером» связывал Бердяев миссию русского народа в мире, сознание и осуществление которой «должно было бы вести не к непомерному усилению государств, не к двум блокам и войне, а к единству человечества; к федерации и братству народов».
Самое перспективное и самое трудное в третьем исходе, который предлагает Бердяев, – что это путь Христов. Трудно в нём то, что надо не просто увидеть и признать, что мир одержим злым духом, а что дух этот нужно изгонять, начиная с себя, но на себе не заканчивая. Что всем, кто справился с духом вражды и неверия и с рабством идолам этого мира, кто готов отказаться от своих интересов и притязаний, чтобы побороться за новую духовную основу общества, придётся разделить в этом мире путь Христа, который был и остаётся «для иудеев соблазном, для эллинов безумием», то есть до скончания века будет встречать ожесточённое сопротивление и среди жреческой касты, и у сильных и мудрых мира сего.
23 марта Бердяев после утреннего кофе писал в своём кабинете. «За завтраком мы обсуждали самые разнообразные вопросы. Н.А. говорил с необыкновенным волнением. Меня это как-то тревожило. Обычно после завтрака он поднимался к себе, работал и после трёх часов ложился отдохнуть. За чаем он сказал мне, что чувствует себя немного хуже, но несмотря на это ушёл работать. Было около пяти часов. Я была внизу и услышала его слабый голос: “Женя, мне очень плохо”. Я поднялась по лестнице, вошла в кабинет. Он сидел в кресле, у письменного стола. Голова была закинута назад, лицо бледнело. Он тяжело дышал. Я прикоснулась к его руке. Пульса не было. Дыхание прекратилось… Приехавший доктор констатировал смерть от разрыва сердца».
