Напомним, что в конце февраля Киров потрясло резонансное происшествие: 21-летняя Мария Плёнкина на несколько дней уехала гостить к подруге, оставив в квартире – якобы на попечении бабушки – свою 3-летнюю дочку Кристину. Правда, бабушка думала, что с девочкой сидит сама Мария. Так или иначе, но бабушка приехала проведать внучку только через неделю, обнаружив в квартире уже остывшее тело ребёнка.
По факту гибели девочки Следственный комитет РФ по Кировской области возбудил уголовное дело по ст. 105 УК РФ – убийство малолетнего с особой жестокостью, задержав мать Кристины. А следом было возбуждено и второе дело – по ст. 293 УК РФ (халатность) – в отношении неустановленных лиц из системы органов здравоохранения.
Вскоре следователи задержали Тамару Пермякову – заведующую поликлиникой, где должны были наблюдать погибшую девочку. После обнародования видео задержания заведующей, в котором женщину показательно сковывают наручниками, кировские врачи из семи детских поликлиник и детского диагностического центра написали заявления об увольнении.
И такая реакция медиков неудивительна: дело в том, что уже несколько лет врачи и СК находятся в состоянии необъявленной войны, обострившейся после указания главы российского СКР Александра Бастрыкина усилить борьбу с ошибками врачей. Подчинённые взяли под козырёк, и вскоре на свет появилось «дело Елены Мисюриной», врача-гематолога: она была осуждена на два года после смерти одного из пациентов в московской клинике. Суд над Мисюриной вылился в массовую кампанию в её защиту, в которой принял участие даже мэр Москвы Сергей Собянин. В апреле прошлого года Мосгорсуд отменил приговор.
В ответ в СК предложили ввести в Уголовный кодекс новые статьи за врачебные ошибки и даже создали специальные подразделения по ловле «убийц в белых халатах». «Дела врачей», как и дела по коррупции и терроризму, по инициативе главы СК РФ вошли в категорию особо контролируемых.
И тогда медики заняли «круговую оборону», организовав закрытые медицинские группы в социальных сетях, где и стали обсуждать стратегию защиты. И вот гражданский протест показал свою силу: уже вечером следующего дня Тамару Пермякову отпустили домой за неимением оснований для избрания ей меры пресечения в виде заключения под стражу.
Как сообщили в Центральном аппарате СК России, после изучения материалов о халатности по факту гибели ребёнка в городе Кирове не было усмотрено оснований для привлечения к уголовной ответственности заведующей поликлиникой.
Похожая новость пришла и из Воронежа, где СКР возбудил дело против врачей больницы № 3 по заявлению сына умершей в больнице 89-летней Марии Дроновой: дескать, врачи по ошибке ампутировали старушке не ту ногу.
Когда же ошибку заметили, то через три дня отрезали и вторую ногу, после чего пациентка – спустя две недели – и скончалась.
Тем не менее, как установила экспертиза, к моменту доставления пациентки в больницу ампутации подлежали обе нижние конечности. И очерёдность проведения данных оперативных вмешательств не имела принципиального значения.
Но, пожалуй, такие случаи скорее исключение из правил – вернее, из неписаного правила СКР, согласно которому врач должен нести персональную ответственность за жизнь и за смерть пациента. Такой же позиции придерживаются и сами пациенты, так что фронт противостояния врачей и силовиков с каждым днём захватывает всё новых и новых людей.
Всего же, по последним данным Генпрокуратуры, число уголовных дел в отношении врачей и медицинских работников за последние 6 лет возросло почти в 6 раз – с 311 в 2012 году до 1 791 в 2018 году.
У Следственного комитета РФ иная статистика: в прошедшем 2018 году в следственные органы поступило 4 868 сообщений с жалобами на врачей, по результатам их рассмотрения возбуждено 1 557 уголовных дел, а в суд направлено всего 176 уголовных дел.
При этом Следственный комитет не единожды подвергался критике Генеральной прокуратуры за возбуждение дел «без достаточных оснований и с неверной квалификацией». И в этом утверждении есть доля истины: в настоящее время законодательного определения и критериев оценки «врачебной ошибки», «дефекта медицинской помощи», «допустимого медицинского риска» не существует, а значит, невозможно в принципе говорить о какой-либо корректности юридических выводов и оценок.
Так или иначе, но в результате необъявленной войны страдают пациенты. Медики, которые стали больше опасаться неблагоприятного исхода и последующего судебного разбирательства, стали всё реже брать «трудных больных». Усилился отток кадров из «скорой помощи» и реанимации: там высокая смертная статистика, следовательно, велик риск рано или поздно оказаться на скамье подсудимых в роли простого «стрелочника». А кому это надо?