Отпускник – человек, которому давят розовые очки, потому чаще всего, приезжая на отдых, человек очаровывается тем местом, где решил временно угнездиться.
«У вас город-праздник! Как в Европе! Не чувствуется московской суеты. И рестораны отличные!» – восхищались столичные гости, приехав в Петербург на майские. Петербург, как, впрочем, и Москва, и Псков, и любой другой город, прекрасен – спору нет, но одно дело – нагрянуть на каникулы, другое дело – жить всё время. Это как роман с эпизодическими встречами и законное супружество с совместным проживанием.
К каникулам человек готовится, откладывая деньги, планируя походы в кафе и предвкушая отдых и праздное рассматривание красот, посещение музеев и театров. Если погода не испортит день – радость обеспечена, а город влюбит в себя, облегчив траты на удовольствия. Петербург красив и в ноябре с его мерцающим светом и серыми полутонами, и в январе, когда украшает себя снегом. Но ослепительно красив город в белые ночи: и дело не только в цветущей сирени, особенно прелестной в Павловске, на Елагином острове и Марсовом поле. В белые ночи Петербург включает свой магнетический свет и становится акварельным, а это вечернее преображение изнуряет пешеходов прогулками – ну невозможно уйти с набережных.
Белые ночи, сирень, каштаны, кофе на набережной. Всё это нежной лапкой гонит прочь тревоги и умиротворяет, даже если ты по рассеянности зачитался новостями. Москва красотой не уступает. Ну, опять же, о чём говорить: о туристических кабаньих тропах или окраинах. Я не была в условном Митино и, наверное, пока не готова оценить его прелести, хотя это Москва; как и столичный гость в Петербурге вряд ли рвётся на Пролетарскую или Кудрово.
В Петербурге мне бывает сложно объяснить дорогу, потому что я иду по инерции, не всегда задумываясь над названиями улиц. Кстати, нумерация домов в Петербурге ужасно неряшлива, и горе пешеходу, у которого сел телефон, – будет плутать. Питер тесный, узкий, как сюртук, иногда душит. В центре Москвы, где мы в основном держались подальше от Красной площади, широко. И, скажу честно, чисто, чему завидую, как и поливалкам, в которые влито не знаю сколько денег. Храм Христа Спасителя фильтрует прихожан через рамки, слепит золотом и обескураживает просьбой сбора денег на ручки.
Фото: Ant Rozetsky / UnsplashМне нравится Москва холмистая, круглая, с мальвой и сиренью в «поленовском» палисаднике, такая трогательно провинциальная. И, конечно, очарование сиренью-мальвой – миф, который творится в моём туристическом сознании силой фантазии. Москвичи, особенно мужчины, тоже упражняют фантазию, ожидая от девушек Северной столицы соответствия образу неземной нимфы, ушибленной томиком Блока. Она, эта странная неземная дева, бродит по городу с томиком Бродского, бормочет строки, и полна её жизнь духовных ценностей, а деньги она не умеет ни считать, ни зарабатывать. Почему-то о подобной литературной ундине по-прежнему грезят мужские сердца и ищут их в Петербурге, как Серебряное копытце, – вдруг покажется – и бытие твое начнёт прекрасным озарять, а?!
Живя в Петербурге, я часто гуляю по городу (и не только центру), бываю на выставках, в музеях, опровергая убеждение, что туда заглядывают только гости города. Но я люблю и не блистательный Петербург – с парадными старых доходных домов, помутневшими витражами, лепниной, метлахской плиткой, маскаронами, причудливой нумерацией, дворами-колодцами. Петербург подпускает к себе не всех и не везде. Он, как чопорный хозяин, строго следит, кому можно в гостиную, а кого держать в передней. Возможно, петербуржцы согласятся: такими «сдержанными хозяевами» можно назвать Васильевский остров и Петроградскую сторону. Турист знает остров по нарядным набережным, сфинксам, Ростральным колоннам, университету. Поэт Саша Чёрный писал: «Васильевский остров прекрасен, / Как жаба в манжетах. / Отсюда, с балконца, /Омытый потоками солнца, / Он весел, и грязен, и ясен, / Как старый маркёр». Ну а если пышная часть острова – «манжета», то его недра – «жаба». Только вот глухие линии у Смоленского кладбища не менее интересны, как и само кладбище. Об этом потаённом Острове пишет, например художник Эдуард Кочергин. Любая далёкая от туристической пятки глушь имеет своё очарование, особенно если ты неравнодушен к людям, литературе и истории.
То же самое можно сказать и об улицах Петроградской стороны, и о Коломне (так называется не только город в Московской области, но и старый район в центре Петербурга – возможно, самый богемный). Приезжие юные девы, поступив в Петербург учиться, интуитивно ищут «свой стиль», перебирая оттенки серого и чёрного, здоровый румянец средней полосы он с лиц сотрёт, наиболее чуткие отучатся фотографироваться на фоне Эрмитажа в чёрных очках – «как турист».
Фото: Egor Myznik / UnsaplshГород я открываю прежде всего через литературу. Это адреса Пушкина, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Лескова, Григоровича, Блока, Ахматовой – всех не перечислишь. В столице литературные тропы свои.
Турист, попадая в незнакомый или малознакомый город, делится на группы. «Романтики» ждут, что город будет соответствовать тому, что он о нём читал, слышал или видел в кино. Так, кто-то в Москве будет искать след Булгакова или Цветаевой, а для кого-то Петербург мил благодаря Достоевскому или Ахматовой, по творческим и биографическим местам которых «литературный паломник» считает необходимым совершить вояж. Турист-гуляка не обязательно эрудит или верен какому-то литературному кумиру. Он исследователь, неутомимый ходок, который город исследует ногами и глазами. Это жадный до наблюдений и впечатлений человек, таких Город любит, независимо от своего названия. Скучающий турист раздражает капризами экскурсоводов и гидов, он томится в надежде, что его удивят, потому что «он уже всё видел», хотя на деле знает мало. Таким город мстит – плохой погодой и кислыми впечатлениями. А есть туристы простодушные – они любят ходить строем по центру, фотографируют каждый куст и памятник неизвестных особ, самозабвенно выливая гигабайты снимков в соцсети от щедроты души и по причине восторга.
Москва держится прямо, Питер сутулится, говорит сквозь зубы… Понятно, что это метафора, хотя отчасти имеющая основание: в Петербурге свирепые ветры, съёжишься поневоле и сожмёшься, чтобы не задели. Москва смущает гостей из Питера чёрными ночами и теплом, запахом денег, недорогим проездом в действительно большом по сравнению с Питером метро и мозаичной эстетикой: церкви XVIII века, бетонные новостройки, особняки и человейники…
Москва поражает широтой: после узких улиц Петербурга непривычно бывать на центральных улицах, где никто тебя не задевает локтем, ну а Новая Третьяковка если и похожа на питерскую «Эрарту» (музей современного искусства), то уж точно её превосходит по наполнению. «Моя Москва» я не могу сказать вслух, как, например, Владимир Гиляровский, знавший и любивший нутро города. Слишком мало её знаю, слишком слабо чувствую, хотя больше всего манит. А вот «мой Петербург» у меня, конечно, есть. Но это частная история давнего романа с Городом.
