«В Томской области двое мужчин убили фельдшера, которая прибыла на вызов к пациенту. 25 сентября фельдшер села Иштан Кривошеинского района Томской области вышла на свой последний вызов к пациенту. Вечером её тело нашли в лесу», – вот краткая сводка ужасных новостей.
Нападение на медицинских работников при исполнении ими должностных обязанностей трудно назвать редкостью. Каждый фельдшер скорой помощи может рассказать историю о том, как на вызове на него кидался с ножом или с топором агрессивный алкоголик (не всегда в состоянии белой горячки), как пациент угрожал убийством, или как бригаду запирали в квартире. Нечто похожее могут рассказать работники приёмных отделений стационаров (особенно больниц скорой медицинской помощи) и даже поликлиник. По поисковым запросам в духе «пациент напал на медицинского работника» выдаётся множество новостных статей и заметок с разных концов страны, как то: «пациент напал на врача-кардиолога», «пациент напал на врача-анестезиолога», «пациент ранил фельдшера скорой медицинской помощи», «пьяный мужчина с битой напал на бригаду скорой помощи», «на водителя скорой помощи напал пьяный пациент» – и несть им числа.
К сожалению, не всем медикам удаётся выбираться из таких переделок целыми и невредимыми. Кому-то везёт меньше: он получает травмы, иной раз тяжёлые, а кому-то не везёт совсем. В августе 2022 года в городе Оренбург была убита врач-терапевт, идущая на вызов. В апреле 2023 года в городе Берёзовский (Свердловская область) скончался вследствие ножевого ранения, полученного на вызове, медбрат скорой помощи («ушёл на вечные сутки...»), в сентябре того же года была убита фельдшер одного из ФАП Томской области.
Согласно статистике Минздрава, с 2010 по 2016 годы в России было совершено 1,2 тысячи нападений на медицинских работников, исполняющих служебные обязанности. Это официальная статистика; не исключено, что на самом деле цифры намного больше; ведь не все медицинские работники обращаются в полицию.
Конечно, нельзя сказать, что эта проблема оставлена без внимания – другой вопрос, что только вниманием дело и ограничивается, да и то ненадолго. Так, в 2021 году в Госдуму был внесён законопроект о введении права неприкосновенности для врачей (как для военных и полицейских). В этом законопроекте предлагалось ужесточить ответственность (как административную, так и уголовную) за оскорбление, причинение вреда здоровью и смерть при исполнении медицинским работником своих должностных обязанностей. Также в законопроекте предлагалось ввести положение о бесплатной правовой поддержке медиков, в том числе – предоставление адвокатов от федеральных и региональных органов здравоохранения. Как и следовало ожидать, законопроект не дошёл даже до верхней палаты парламента.
Это была не первая и не единственная попытка защитить медицинских работников на законодательном уровне. Подобные попытки предпринимались в 2016 и в 2017 году, что характерно – с тем же успехом. В апреле 2018 года президент России поручил правительству в срок до 01 июля 2018 года разработать новые меры защиты врачей. Результат нисколько не изменился – воз, как говорится, и ныне там.
Здесь возникает резонный вопрос. Ну, хорошо, Госдуме вечно как-то не до проблем медицинских работников – законы о запрете ЛГБТ-пропаганды и защите традиционных ценностей куда важнее. Но как же профильное ведомство – федеральный Минздрав, а также региональные деп- и минздравы? Уж они-то должны что-то предпринимать!
Автор этих строк задавала вопрос в официальных группах Министерства здравоохранения РФ и Минздрава Кузбасса, что в соцсети «Вконтакте»: мол, предусмотрены ли хоть какие-то меры для защиты жизни и здоровья фельдшеров ФАП, когда те выходят на вызовы?
Фото: Нияз Нигматуллин/КоммерсантъОт Минздрава РФ молчание было ответом. Облздрав Томской области бойко сообщил, что, мол, родным, близким и коллегам погибшей сам глава выразил соболезнование, а также выразил надежду, что убийцы понесут суровое наказание. О мерах защиты – ни слова.
Ответ кузбасского Минздрава отличался несколько большей практичностью. Так, было сообщено, что в опасной ситуации фельдшер ФАП может обратиться в полицию. Тот факт, что участковый полицейский один на несколько деревень, и скорее всего, не сможет быстро отреагировать на просьбу о помощи (счастливое совпадение, что он на момент вызова окажется в той же самой деревне – скорее исключение, чем правило), был тщательно проигнорирован. Оказалось также, что оснащение фельдшера средствами самообороны не предусмотрено, и вообще, в любом случае, пусть фельдшер звонит в полицию, чего непонятного?
Иными словами, отношение медицинского чиновничества к такой проблеме как нападение на медицинских работников при исполнении ими служебных обязанностей, можно выразить модным когда-то лозунгом: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Оснащение фельдшеров средствами самообороны с предварительным обучением использованию этих средств? Не предусмотрено. Оснащение фельдшеров тревожными кнопками (ведь наивно полагать, что агрессивный пациент предоставит время и возможность для вызова полиции)? Не положено. Страхование жизни и здоровья медицинских работников за госсчёт? Ну что вы, денег нет, пусть они как-нибудь держатся сами. Отмена обязанности для фельдшеров ФАП выходить на вызовы в неурочное время и на потенциально опасные адреса? Нет-нет, никак нельзя, а как же призвание, профессиональный долг, милосердие и клятва Гиппократа... Приравнять нападение на медицинского работника к нападению на полицейского? Нельзя, и всё тут, а почему – не ваше дело.
И фельдшера спасаются сами. Одни – уходом на пенсию (тем более что заведующие ФАП, как правило, женщины пред- или пенсионного возраста), другие – уходом в иные области медицины, где вероятность напороться на агрессивного пациента намного меньше (а то и из медицины вообще), третьи вооружаются, памятуя, что «лучше стоять перед двенадцатью, чем несут четверо».
… Стоял тихий зимний вечер. Елизавета переодевалась, мысленно проклиная скорую и всех на свете алкашей. Пару минут назад ей позвонили со станции: ты в деревне? Обслужи тогда вызов вот по этому адресу.
Этот адрес Елизавете был хорошо знаком. В деревне было три таких притона алкоголиков. В одном жила парочка, обожающая в подпитии выяснять отношения рукоприкладством, в другом выпивающие частенько впадали в состояние белой горячки, слышали голоса в голове, третий был «неврологическим»: хозяин этого притона по пьяной лавочке нередко мучился судорогами в руках. К неврологу на приём он ехать принципиально не хотел, и назначений, выданных при очередной выписке из стационара, не выполнял.
Елизавете предстояло идти в первый притон. Надо сказать, что мужик, там обитавший, отличался весьма буйным нравом, и, если что ему было не по нутру, он хватал топор и начинал рубить шкаф и дверные косяки. Хотя таким образом он выражал злобу в адрес сожительницы или её матери, жившей по соседству, находиться рядом и для посторонних было равносильно самоубийству.
Оставалось проверить, всё ли на месте. Сумка неотложной помощи – у двери; в левом кармане куртки – складной нож, в правом – газовый баллончик. Телефон в карман брюк, шнурки на ботинках плотно затянуты. Вот и готова!
Мысленно обругав себя за недальновидность, проявленную четыре года назад при выборе работы, Елизавета, подхватив сумку, вышла из квартиры, заперла дверь, достала телефон и написала два сообщения – брату и подруге. «Иду на вызов по такому-то адресу, если минут через сорок не выйду на связь – звони в полицию». И вслед за тем решительно двинулась к выходу.
