Мечты – хрустальные брызги на мрачных, заплесневелых сводах сознания, кристаллы добра и света в омертвевшей и разлагающейся душе. Как первые нежные ростки, ломая лед равнодушия, пробивали себе дорогу, не ведая стыда, навстречу Солнцу. Взмывали в поднебесье и парили, не зная преград и пределов. И подранками падали камнем в бездонное ущелье навзничь, вдребезги.
Хотя бы немножко тепла и ласки. Они могли бы жить, могли бы нести свет и любовь, дарить радость. Неужели это никому не нужно?
Хрустальные брызги блекнут в неоновом блеске рекламных огней. Грохот улиц и шум площадей заглушают музыку ручьев и ветра. Потоки машин несутся из ниоткуда в никуда, перемещая человеческую массу. Масса совершает ритмичные движения, пережевывая, перемалывая, поглощая и растворяя в себе.
Уже в который раз я откладываю срочную работу, откидываюсь в кресле и смотрю мимо монитора, в окно. Собственно, даже не в окно, а в пустоту, в никуда. Сегодня не мой день. Вообще-то я вполне ответственный, дисциплинированный работник и работу стараюсь делать хорошо и вовремя, но сегодня не тот день. Сегодня что-то не так.
Может быть, приснилось что-то плохое, и я никак не могу вспомнить что именно? Наверное, я за завтраком что-то услышал краем уха в утренней передаче, что-то предвещающее беду или просто с утра накрапывал дождик, а я опять забыл зонт? Возможно, шофер маршрутки был сегодня как-то особенно недружелюбен, а соседи ехали с особенно каменными лицами, словно манекены, покачиваясь и подпрыгивая на ухабах.
Может быть, пора уже купить машину, но тогда надо брать кредит, влезать в долги, идти к начальнику просить повышения зарплаты. В принципе, повысить могут, но неприятный осадок останется. Наверное, надо просто сходить развеяться на какой-нибудь концерт или в кино; вот только кино все какое-то тупое показывают, да и концерты стоящие редкость. Возможно, в моем случае лучший выход – напиться, но это вообще путь в никуда.
Иду, наливаю себе кофе. Это, конечно, не совсем кофе, но пахнет вкусно. Вдыхаю аромат кофе, смотрю в монитор. Собственно, все равно не в монитор, а в пустоту, в никуда. Сегодня не мой день. Вообще-то меня здесь ценят: могу задержаться вечером, могу выйти в выходной, отношения со всеми ровные, голова вроде варит, но только не сегодня. Сегодня что-то не так. Голова мутная какая-то, мысли какие-то дурацкие.
Что я вообще здесь делаю? Я работаю, точнее, зарабатываю. Как всякий сознательный человек добываю честным трудом средства к существованию. Создаю интеллектуальный продукт. Продукт? Продукт в нашем мире – это то, что можно продать. Это то, что наши маркетологи и менеджеры впиаривают нашим клиентам, пополняя банковские счета наших хозяев, то, подо что выделяются статьи бюджета, которые надо непременно освоить, или то, на покупку чего берет кредит оболваненный обыватель.
Наша компания довольно высоко котируется, видимо, наши продукты достаточно качественные по сравнению с конкурентами или наши менеджеры лучше его пиарят, или просто боссы с нужными чиновниками в бане парятся. Но я-то знаю цену нашим продуктам. Я знаю, насколько далеко то, что мы делаем, от того, что должно быть, чтобы приносить реальную пользу. Я уже отнюдь не идеалист, но должна же быть какая-то мера.
Говорят, современный продукт должен не только и даже не столько хорошо работать, сколько создавать имидж. В переводе на русский это означает, что вы покупаете продукт не потому, что он вам жизненно необходим, а потому, что вам стремно отстать от соседа, у которого он уже есть. Чтобы иметь высокий статус в глазах окружающих, надо обладать соответствующими продуктами. А чтобы приобрести продукт, дающий хоть сколько-нибудь приличный статус, надо работать днем и ночью, не покладая рук, производя все больше и больше других продуктов, которые в свою очередь будут в погоне за статусом покупать другие люди. Впрочем, продукт, дающий особо высокий статус, не приобретешь, даже работая не покладая рук. С такими продуктами рождаются или воруют их, если достаточно хитры, или отнимают, если достаточно сильны.
В общем, не жизнь, а круговорот продукта. Школа, институт, аспирантура – я почти двадцать лет учился, чтобы создавать продукт, единственная цель которого перераспределение сумм в кошельках рядовых налогоплательщиков и на счетах корпораций. Потребителей, которые соревнуются за места во всевозможных рейтингах, хит-парадах, топах, чартах, доказывая друг другу свою превосходную статусность. Осознавать это просто невыносимо. Так что же я здесь делаю? Работаю, точнее, зарабатываю, чтобы покупать продукты, соответствующие моему статусу. Отказаться от работы означает потерять статус.
Я не просто работник, я раб. Раб своей работы, зарплаты, вещей, стереотипов, привычек, образа жизни, лени.
Шесть часов. Нет, сегодня я точно ничего не сделаю. Иду домой.
Рабство
Увядшие мысли рассыпаны лепестками на потрескавшемся подоконнике между геранью и полупустой бутылкой пива. Лужица боли натекла с батареи и сочится сквозь щель в полу вниз, к земле, в холод и темноту. Тоска осела в углах и глядит не мигая. Лязгая клыками и источая смрад, клубится за окном злоба. Липкая зависть клокочет под дверью, вползает, шипя, и тянется к сердцу.
Мало света. Я крадусь в темноте, терзаемый страхом, утыкаясь в холодные стены. Мрак и безысходность, равнодушие и безволие, неверие и нелюбовь. Я беззащитный эмбрион. Метастазы зла опутывают мое тело и сжимают душу стальными клещами.
Я мертв. Меня нет. Я собственная тень, пустая оболочка, скорлупа …
Просыпаюсь, утираю холодный пот. Сегодня выходной, но надо сдавать проект. Продукт может быть бесцелен по сути, но должен соответствовать сведениям, приведенным на этикетке. Ужасно не хочется думать об этом продукте. Можно было бы уйти на вольные хлеба, научиться делать что-нибудь полезное, но страшно менять постоянный заработок на непредсказуемость. Надо платить за квартиру и детей уже пора, да и много ли дадут за что-нибудь полезное: чтобы платили – нужен пиар. Тру воспаленные глаза – опять не выспался. Завтракаю пельменями. Этикетка утверждает, что они из говядины, но я не верю. Иду на работу.
Меня учили, что труд сделал из обезьяны человека, а работа, видимо, сделала человека рабом. Вдыхаю аромат кофе, смотрю в монитор. Нет, я не изучаю проектные материалы, я читаю. Все подряд: статьи, книги, заметки, блоги, форумы. Я ищу, я хочу понять, почему это случилось со мной? Думаю: уволят меня или взыскание какое наложат, если продукт, как утренние пельмени, не будет соответствовать этикетке?
Сегодня выходной, но надо сдавать проект, так что все в офисе. Даже те, кто к проекту отношения не имеет. Кто-то зарабатывает отгул, кто-то демонстрирует руководству свою ответственность и преданность, кто-то просто воспользовался поводом сбежать из дома, где надо что-то делать, чем-то себя занимать. Сидим, имитируем бурную деятельность. Не знаю, кто как, а я, дочитав материалы межконфессиональной конференции, посвященной пустоте бытия современных сограждан, приступаю к запискам дауншифтера. Кончилось кофе, иду за новой порцией.
Коллеги обсуждают вчерашний визит в кинотеатр. Кто-то ходил на четвертую часть какого-то блокбастера. Говорят – полная галиматья. Даже хуже третьей, хотя и третья была отстоем по сравнению со второй. Вторая была интересная, почти как первая. Говорят – так и знали, что ерунду снимут, что все хорошие кадры уже в рекламе показали. Во мне закипает раздражение, ухожу на свое рабочее место.
Если знали, что ерунда, зачем ходили? Зачем платили за билет? Зачем пополняли статистику посещаемости, которой продюсеры этого тупого блокбастера будут бравировать с телеэкранов и перед инвесторами, выбивая деньги на пятую часть? И ведь на пятую пойдут. И будут потом сидеть и обсуждать, что зря потеряли время и деньги, что все было ясно еще после третьей, и что вообще …
Зачем мы участвуем в этом затянувшемся, бессмысленном сериале? Почему треть своей жизни мы отдаем нелюбимой работе, созданию бессмысленных продуктов, зарабатыванию денег, которые потом потратим на ненужные вещи, неинтересные фильмы, пустые книги, до боли предсказуемые посиделки-попойки с вроде бы друзьями-знакомыми. Мы прячем свой страх и одиночество в потоках пустых разговоров, в добывании статусных продуктов, в погоне за сомнительным успехом в глазах таких же одиноких и дрожащих от страха людей, а особо волевые и решительные в борьбе за место под Солнцем, где, как им кажется, гарантировано получение пожизненного счастья. Многие ведь и впрямь думают, что счастье можно заработать на манер пенсии.
Мы убиваем время, и в этом деле мы преуспели, здесь нам нет равных. Исполняем ритуальный танец жизни. Кто-то на авансцене, кто-то в массовке, но все в равной степени мало осознавая цель совершаемых движений. Но если первых ослепляют огни рампы, иллюзия собственной значимости, то что же остается на долю вторых? Им же тоже нужно за что-то себя уважать. Не потому ли для всех нас так притягательны места в зрительном зале. Уж, всяко, приятней критиковать чужую бездарность, чем осознавать бесцельность собственного существования.
Несколько сотрудниц скучковались в углу, обсуждают новый каталог. Возникает перепалка относительно высоты каблуков, входящих в моду. Немолодая сотрудница, страдающая плоскостопием, воинственно потрясая глянцевой книжицей, восклицает, что наконец-то можно будет ходить в удобной обуви, что она уже устала, обвешанная сумками как новогодняя елка, ковылять на шпильках по разбитым тротуарам и забираться в маршрутки. В ответ невысокая, коротконогая незамужняя девица возмущается, что низкие каблуки – это совершенно не женственно, что это утилитаризм и мелкобуржуазные предрассудки. Третья, мило улыбаясь, скромно покачивает ножкой, обутой в аккуратный ботиночек на невысоком каблуке. Только маленькие потертости на боках выдают, что ботиночки эти извлечены из позапрошлогодних запасов. Остальные, морща лоб, пересчитывают семейный бюджет на следующий месяц с учетом необходимости покупки новых сапог.
Одна особо гламурная особа, не скрывая чувства превосходства, демонстрирует новую приталенную кофточку, привезенную из Италии, говорит, что в Италии все уже носят вещи из новых коллекций, и никто не носит этого старья. Победоносно улыбаясь и поворачиваясь перед коллегами, словно перед зеркалом, рассказывает, с каким удовольствием она запрятала в дальний угол гардероба свой прошлогодний бесформенный балахон, который скрывал ее изумительную фигуру. Помню, что ровно год назад она с тем же энтузиазмом хвасталась этим самым балахоном, привезенным из Франции.
Мимо проходит начальник, бросает на щебечущих сотрудниц хмурый взгляд, те нехотя расходятся. Моя соседка – маленькая симпатичная женщина в неновом, но аккуратном офисном костюме – печально вздыхает. У нее двое детей и съемная квартира, ей новых сапог точно не видать.
Рядом двое спорят о своих автомобилях. У одного автомат, у другого механика. Первый с высоты своего положения объясняет второму ошибочность его выбора, выражает сочувствие по поводу дороговизны комплектации, включающей автомат, но лично он, мол, нисколько не жалеет о потраченных деньгах. Второй, которому не хватило денег на автомат, говорит что-то о превосходных динамических характеристиках механики, несравненных ощущениях от вождения, но по бегающим глазам видно, что спор проигран не начавшись. Машина первого дороже – значит, лучше, ему и статус повыше. В конце концов, правда, оказывается, что у второго есть климат-контроль, тогда как у первого простой кондиционер. Наступает хрупкое равновесие. Ничья. Мир, точнее, перемирие до следующего раунда. Каждый возвращается к работе с чувством легкого неудовлетворения и неоконченности разговора.
Я не разбираюсь в автомобилях и равнодушен к одежде, я люблю музыку. Люблю слушать и люблю играть. Я не очень хорошо играю на гитаре, несмотря на то, что занимаюсь этим уже давно. Но гитара у меня хорошая. Конечно, когда-то, когда я был студентом, у меня не было денег на хороший инструмент, и играл я на какой-то китайской поделке из прессованной бумаги. С тех пор прошло много лет, я неплохо устроился, прилично зарабатываю и могу себе позволить что-то достойное. И вот я покупаю все более и более дорогие гитары. Это тешит мое самолюбие. И повышает мой статус.
Я не просто раб, я раб, восторгающийся своими цепями. Какие они модные, какие современные, а посмотрите, как они сверкают на солнце!
Господи, тошно-то как! Я не хочу иметь к этому отношения. Я иду домой.
Раболепие
Звуки приходят из пустоты. Звуки заполняют пространство, делая мир осязаемым и зримым. Глубоким низким гулом, размеренно нарастающим и замирающим, дышат земные недра. Едва слышно перешептывается трава, и листва деревьев вторит ей тихим шелестом. Переливами аккордов река, минуя повороты и перекаты, разливается в озеро тишины, прерываемой криками чаек. Напряженно, как натянутая струна, молчит шоссе в ярких бликах восходящего солнца. Хрустальной россыпью звенит небо. Нота за нотой, все выше и выше, от багрово-красного, утробно рычащего за горизонтом, к звенящему, ослепительно-белому в зените поднимается Солнце.
Хороший ролик. Рекламируют шоколадные батончики. Хочется чего-нибудь съесть. С продуктом, кстати, все обошлось. Никто ничего даже не заметил. Достаю из холодильника плитку шоколада, выключаю телевизор. Я знаю, что подсел. Многие более мудрые и волевые уже давно живут без телевизора, я на это решиться не могу. Ищу заменитель – включаю компьютер, открываю коллекцию музыки. Чего бы послушать?
У меня довольно большая коллекция, есть и классика, и джаз, и рок. Что-то я помню еще со школы, что-то услышал по радио, что-то посоветовали друзья, что-то слушали родители, что-то слушал для общего развития, что-то для развлечения. А вот это предмет особой гордости, это я сам нашел. Как-то в период обострения ненависти к попсе захотелось найти что-нибудь неимоверно крутое и никому не известное. Ну, просто полный андеграунд, вот только слушать его сейчас совсем не хочется.
А вообще любопытно, насколько обороты контркультурных лейблов отличаются от тех, что занимаются мейнстримом. У меня, например, никто из друзей попсу не слушает, а многие знакомые из чувства протеста вообще слушают что-то исключительно радикальное. Так кто же в результате попсовее? Сколько стоит наш протест? Чьи счета я пополняю, выбирая контр и ультра? Да и против чего, собственно, конкретно они протестуют, и что конкретно предлагают взамен. Абстрактные призывы спасти мир, конечно, звучат красиво. Сдобренные гитарными рифами и синтезаторными переливами экзальтированные вопли вокалиста, покрытого татуировками, придают призывам должную искренность и мощь. Но что конкретно делать с шестью миллиардами жизней, которые ежедневно хотят есть, пить, одеваться, иметь крышу над головой и вообще выглядеть в глазах окружающих людьми достойными уважения?
Кажется, выбрал. Вот этих крутили по радио несколько лет назад, когда я только пришел в компанию после аспирантуры и начал приличные деньги зарабатывать. Аранжировочки качественные и мелодия не напряжная. И не совсем попса, и не совсем альтернатива – компромисс, как и вся моя жизнь. И вот ведь какая штука, без компромиссов жить нельзя. Без компромиссов – это война всех со всеми по любому поводу. Но компромисс между лебедем, раком и щукой – это навечно вросший в землю воз надежд и упований, благих намерений и честолюбивых амбиций. Трясина. Болото.
У меня хорошая акустическая система, не зря же я мучаюсь на своей работе. Несколько минут наслаждаюсь музыкой, потом иду налить себе кофе. Это, конечно, не совсем кофе, как и вся моя жизнь – не совсем жизнь.
Звонит старый друг. Он работает в более крупной компании на более высокой должности, зарплата у него больше и гитара соответственно дороже, только играет он на ней еще хуже, чем я. Поет он вообще отвратительно, но тем больше любит рассуждать на тему вокального искусства и критиковать различных исполнителей. Зовет на концерт супермодной, совершенно андеграундной и безапелляционно альтернативной группы, обещает провести в VIP-зону. Рассказывает, какой роскошный голос у вокалиста, какая подача, какая экспрессия. Зеваю. Супермодный андеграунд – это не мое. Придумываю какой-то повод, чтобы не идти. Он знает, что я отмазываюсь, и я знаю, что он знает. Он, на самом деле, хочет похвастаться личным знакомством с гитаристом этой группы, мне это не приятно. Он все понимает, но не может удержаться, ведь статус нужен для того, чтобы его демонстрировать. Мы старые друзья, встретимся потом, выпьем пива. Все будет хорошо.
Вот другой мой друг, завзятый театрал и любитель поэзии. Мне кажется, что Онегина он помнит наизусть целиком. Мне нравится, когда он цитирует, тем более, что он всегда делает это к месту. Одно время он посещал местное литературное общество. Потом мы долго вместе ухахатывались над опусами непризнанных гениев и их высокодуховным пустозвонством. Сам он тоже немного пишет. Получается хорошо, но он относится к своим стихам с не меньшей иронией, чем к произведениям графоманов из литературного общества. Я подозреваю, что на самом деле, он просто боится.
Недавно он потащил меня на какой-то спектакль. Спектакль оказался на удивление хорошим. На сцене герои искали ответы на вечные вопросы, оказывались перед лицом неразрешимых противоречий и совершали трудный выбор, а в конце актеры вышли на сцену. Но не на поклон. Кто-то присел на бутафорский трон, кто-то прислонился к колонне, кто-то вышел к самой рампе и встал, широко расставив ноги. И они стали смотреть в зал, как будто ждали от нас чего-то, чего-то очень важного. Как будто вопрошали нас: «Ну, поняли вы хоть что-нибудь?» И я почувствовал, как сцена и зал меняются местами, и что главное действующее лицо теперь я, и выбор за мной, и все в моих руках. Сердце мое замерло, и что-то, о существовании чего я уже почти забыл, тихо затрепетало за спиной. А потом включили свет.
В двери щелкает ключ. Из похода по магазинам вернулась жена. Жену я люблю. Глядя на нее, особенно спящую, хочется быть сильным и нежным. Она добрая и многое мне прощает, я тоже стараюсь. Жена это удобно – это завтраки, ужины, чистая, выглаженная одежда. Еще она меня понимает или делает вид, что понимает. Впрочем, в большинстве случаев достаточно второго. Это помогает мне жить, я тоже стараюсь ей помогать. Люди должны помогать друг другу.
Она устала, но все равно, сначала подходит, обнимает и целует меня, и только потом падает в кресло. Кресла у нас очень старые, местами сильно протертые. Они досталось нам от предыдущих хозяев, и по-хорошему их давно надо менять. Как будто услышав мои мысли, она критически оглядывает кресло, на котором сидит, и говорит, что на следующих выходных к нам в гости собираются родственники. Неудобно родственников в такие кресла сажать, бог весть, что они о нас подумают, а уж чего потом понарассказывают, лучше и не представлять. Она говорит, что видела в центре вполне симпатичные, удобные кресла и не очень дорого. Я соглашаюсь: действительно неудобно, действительно не очень дорого.
И еще, сложив брови домиком, извиняющимся тоном она говорит, что нам нужна пароварка. Она уже присмотрела сегодня в магазине пару вариантов. Продавец посоветовал ту, что подороже европейского производства, но она сомневается. Все говорят, что пароварка – просто незаменимая вещь, особенно если планируете детей. «Да, конечно», – отвечаю я, потому что собирался купить себе хороший ламповый микрофон. Нехорошо, если у меня будет микрофон, а у нее не будет пароварки. Считаю: кресла, пароварка, микрофон. Думаю, что с увольнением придется повременить.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, сажусь за компьютер, загружаю игру. Я не играю во всякие шутеры и слэшеры, я предпочитаю высокий жанр исторических стратегий. Приятно, черт возьми, повелевать народами, двигать на врага победоносные полки, а случай чего, если вдруг ошибся, потерпел поражение или еще какая неприятность свалилась нежданно-негаданно, взять и загрузить последнюю сохраненку и продолжить победное шествие. Хочешь ощутить себя могущественным государем или великим полководцем? Нет ничего проще. Компьютер помощнее, пиратский диск из ближайшего магазина, и у твоих ног вселенная и гарантированный статус Бога.
Я вполне осознаю, что все эти игры – пустая трата времени, которого нам отпущено и так не то, чтобы много, но остановиться не могу. Сажусь на пять минут расслабиться и просиживаю часами. Через неделю выйдет еще патчик. Подправят баланс, исправят баги, и еще несколько часов забытья гарантированы, несколько часов виртуального счастья. Только счастье ли это?
Однажды я был счастлив, когда встретил будущую жену. Все, что было до и после, не более чем погоня за собственной тенью. Симулятор жизни. Конвейер искусственно синтезированного счастьезаменителя. А я? Звено в цепи. Винтик гигантского механизма генерации и удовлетворения потребностей. Деталь серая, как и все вокруг. Как и все перекрашиваемое по мере необходимости в любой цвет без изменения серой сути.
Эпилог
Над краем бездны зияющей вознесу молитву Солнцу пресветлому: отец всеблагий, жизнь дарующий, отогрей души страждущих, пролей свет ясный в очи невидящие, освети путь страннику. Душою очистившись, ликуя и радуясь, расправив крылья белые, в небо бездонное падаю.
P.S. Может, действительно, просто пора детей заводить, а?
